Господин Колиас, потомок Жана Флери и дядя версальского кузнеца, отдал Богу душу, проклиная своего убийцу за жестокость, с которой тот вырвал у несчастного признание, где он хранит нефритовый «глаз» и другие принадлежащие ему ценности. Оказалось, что старик сложил их все в железную коробку и спрятал эту коробку под одним из камней очага. Человек в Черном добыл ценности господина Колиаса из тайника, после чего отправился к своему покровителю и защитнику Тобиасу Риду, чтобы отдать тому желанную добычу.


Мери наблюдала за его действиями с помощью морской подзорной трубы, которую ей согласился оставить Корнель и с которой до того он никогда не расставался. Трубу подарил ему Форбен в памятный день, когда Корнель потерял руку, спасая своего капитана. Именно она, эта подзорная труба, позволяла «супругу» Мери проникать в личную жизнь Тобиаса Рида в течение последних недель: достаточно ему было под покровом ночи устроиться на дереве, возвышавшемся над поместьем Рида, — и никто в жизни его бы оттуда не прогнал.

Мери, взобравшись на то же дерево и воспользовавшись той же подзорной трубой, легко обнаружила место, где Риды припрятали нефритовый «глаз». Добраться до него было совсем не сложно: достаточно попасть во двор, когда Эмма оставит открытым окно кабинета Тобиаса, в этот же двор выходящее. Надо лишь дождаться такого случая. И главное — чтобы в Сен-Жермене в эту ночь отсутствовал Человек в Черном.

Наконец-то случай представился! Мери убедилась в том, что солдаты ночного патруля только что прошли, а значит, в ближайшее время не намерены сюда вернуться. Она тихонечко пробежала через двор, вскарабкалась по глицинии, прикрывавшей две трети дома, с такой же легкостью, с какой взлетала на верхушку мачты своего парусника, подтянулась, уцепившись за кованые перильца, ограждавшие окно, и заглянула внутрь. Полная луна заливала помещение мертвенно-бледным светом. Мери знала, что в соседней комнате спят Эмма и Тобиас.

Теперь оставалось мягко, как кошка, спрыгнуть с окна на пол. Черт! Этот проклятый паркет скрипнул, правда, совсем легонько… Мери застыла — ушки на макушке. Нет, похоже, никто не пошевелился. Она решительно двинулась к тайнику — маленькому сейфу, дверца которого была скрыта за картиной какого-то великого мастера. Рядом, на полочке книжного шкафа, стояла безвкусная, совершенно невыразительная бонбоньерка. Мери открыла ее, уверенная, что найдет там ключ от сейфа.

«Слишком легко все получается!» — огорчила ее на миг мелькнувшая мысль, когда она, с победным все-таки чувством, отодвинула картину, прикрывавшую тайник. Но успела только открыть дверцу, дальнейшие ее намерения были предупреждены голосом Эммы, буквально пригвоздившим застигнутого воришку к месту:

— Забудьте об этом и повернитесь ко мне!

Мери медленно потянулась рукой к эфесу шпаги, но Эмма предупредила и это ее намерение:

— И заодно положите руки на голову: вы у меня на прицеле. Обернетесь — увидите пистолет. Ну!

Мери повиновалась и посмотрела Эмме прямо в глаза. А той на секунду почудилось, что сердце сейчас разорвется в клочья. Мери, ее Мери стояла перед ней и смотрела на нее, насмешливо улыбаясь, с таким презрением, словно вовсе не была побеждена, но, напротив, — только и надеялась на это противостояние.

— Ты… — выдохнула Эмма и опустила пистолет. — Я думала, тебя нет в живых…

— Не стоит доверять видимости, дорогая, — с издевкой сказала Мери. — Разве ты меня не этому учила?

Бескровное лицо Эммы просияло слабой улыбкой. Мери, ее Мери была тут, живая, и Эмма чувствовала себя полной идиоткой с этим пистолетом, когда так хотелось подбежать к подруге и обнять ее. Она рискнула, сделала шаг вперед, но это заставило Мери обнажить шпагу, и Эмма вновь замерла, потрясенная тем, что происходит.

— Не понимаю… Мери, я же не враг тебе! Я никогда не была твоим врагом!

— Когда-то, вероятно, не была, — согласилась Мери, — зато сегодня, если не возражаешь, я позволю себе в этом усомниться. Тебе нужен нефритовый «глаз», а вовсе не я!

— Он еще у тебя?

Мери кивнула. Несмотря на то что она видела, до какой степени встреча с ней взволновала Эмму — у мадам даже лицо исказилось, — этот простой вопрос лишь подтвердил ее предположения. Она была уверена также в том, что риск появления здесь и сейчас Тобиаса вполне реален, но упивалась ситуацией, радуясь возможности покончить с ним — помериться, наконец, с «дядюшкой» силами и заставить его заплатить за смерть Сесили.

— Да-да, он у меня, — подтвердила Мери, — не сомневайся! Но я вот чего не понимаю: вы с Тобиасом уже и без того гнетесь и скрипите под грузом несметных богатств, а вот, поди ж ты, готовы убивать ради этого сокровища. Что-то там есть, наверное, из ряда вон выходящее, в этом кладе, если к нему такие, как ты, гиены сбегаются и над ним такие, как он, стервятники кружат… Так что же?

— Всё, Мери. Всё и ничего, — проронила Эмма, выведенная из равновесия цинизмом подруги. — А я ведь любила тебя и до сих пор люблю. Ты — единственная моя слабость и останешься ею. Я еле выжила, когда тебя потеряла.

— Ты меня не убедила, — безжалостно ответила Мери. — Я могу поверить в то, что ты жалеешь о нашей утраченной близости, и даже могу поверить в ту любовь, какую ты мне так щедро дарила. У меня сохранились приятные воспоминания. Но ты так и не ответила на мой вопрос…

— Верно, — признала Эмма. — По мнению Тобиаса, в этом кладе есть нечто драгоценное, что наделяет своего обладателя абсолютной властью. Я и замуж-то за Рида вышла только затем, чтобы перехватить это и защитить тебя!

Мери усмехнулась:

— Ага — неся как знамя свои прелести! Будет тебе! Ты когда-то предоставила в мое распоряжение достаточно сведений, которые помогли мне узнать тебя, Эмма. И не надейся провести меня так легко.

— И все-таки я не смогу от него избавиться! — вздохнула бывшая мадам де Мортфонтен. — А теперь — иди, Мери. Иди, пока он нас тут не застал. Потом приезжай ко мне в Англию, и я дам тебе все, что потребуешь. Включая мою душу.

Эмма говорила так жалобно — раньше она могла бы этим подкупить Мери, но с тех пор Корнелю удалось дать ей нечто более искреннее и настоящее.

— Сожалею, — ответила Мери, — но я уйду отсюда, лишь забрав то, что вы прячете.

— Вместе со мной или никак! — воскликнула Эмма. Она разъярилась, представив, что Мери снова ускользнет от нее и уже навсегда, и наставила на подругу дуло пистолета, курок которого так и оставался взведенным. Мери спокойно ткнула шпагой между пальцев былой подруги, и оружие упало на мягкий ковер. Эмма, чьи глаза по-прежнему пылали бешенством, прикрыла ладонью рот, чтобы не закричать.

— Лучше не вынуждай меня к убийству, Эмма, — так же спокойно сказала Мери и отступила к сейфу, не изменив направления острия шпаги.

— Да у тебя не достанет решимости убить меня! — задохнулась Эмма. — Я уверена, ты все еще меня любишь! Иначе твоя шпага пронзила бы мне не ладонь — сердце!

Ответа не последовало. Впрочем, последнюю фразу заглушил грохот канделябра, который Мери по неловкости задела и уронила на пол. Понимая, что отныне счет идет в лучшем случае на минуты, она поспешила к сейфу, чтобы изъять из него содержимое.

— Сдавайся, сопляк, ты проиграл! — насмешливо произнес голос Тобиаса, едва она успела взяться за ключ.

Мери обернулась и ощутила то самое холодное исступление, какое было уже знакомо ей по уроку фехтования, когда, стоя лицом к лицу с мэтром Дамлеем, она готова была убить его за насмешку. Но Мери находилась слишком далеко от «дядюшки», чтобы повторить тот жест, что несколько минут назад спас ее от выстрела Эммы, а пистолет Тобиаса был наготове, и палец лежал на спусковом крючке.

— Нет! — закричала Эмма, так же, как Мери, мгновенно осознав, что ее муж давно за ними наблюдал и готов на все.

А дальше они обе действовали не раздумывая. Одна ринулась к открытому окну, другая набросилась на вытянутую руку Рида. Мери прыгнула в пустоту как раз в тот миг, когда прозвучал выстрел, она сжалась в комок, как ее научили делать на «Жемчужине», и благополучно приземлилась посреди двора. Вне себя от бешенства, Тобиас наградил жену увесистой пощечиной, и та от удара, нанесенного с невероятной силой, отлетела к книжному шкафу. А как было не взбеситься, если тебя, оказывается, соединенными силами дурачат драгоценнейшая супруга и этот ублюдок-племянничек! Тобиас одним прыжком оказался у окна, но, свесившись из него, увидел только, как пресловутый племянничек, чуть прихрамывая, скрывается за воротами…

— Будьте вы прокляты! — выругался Тобиас, еще не зная и не понимая, что уже вставшую на ноги Эмму де Мортфонтен сжигает такое желание мести, какого она сроду не испытывала.

«Никогда, ни за что! — кипело в ней. — Никто не давал ему права меня бить! И он не должен был отнимать у меня Мери! И вообще — отныне ему слишком много известно. Слишком много, чтобы существовать на этом свете дальше».

Молниеносным движением Эмма выхватила из-за подвязки кинжал и, бросившись к Тобиасу, всадила ему клинок в самое сердце в тот самый момент, когда и он, обернувшись, как раз намеревался рассчитаться с ней за предательство. В висках у нее стучало, щека горела. Чуть отойдя в сторонку, она смотрела, как муж задыхается в конвульсиях, наслаждалась его агонией, которой одной только и было дано хоть сколько-нибудь успокоить жгучую боль у нее внутри. А Тобиас Рид продолжал корчиться на полу.

Когда, привлеченные звуком выстрела, в кабинет вбежали слуги, они увидели дрожащую женщину на коленях у тела умирающего мужа. Откуда им было знать, что дрожь была вызвана вовсе не созерцанием предсмертных мук Тобиаса, а дурной кровью, клокочущей в ее венах в то самое время, когда такая же дурная кровь вытекала из нанесенной ею Тобиасу раны…

— Мадам, все ли тут в порядке? — глупо спросил слуга.