— Благодарю вас, ваше величество, но я всего лишь выполняю свой долг, — ответила Мери, растроганная уважением к себе государя, еще и потому, что не ждала так быстро такой высокой оценки.

— Увы, дорогая моя, — вздохнул король, — очевидная необходимость служения долгу перестала быть очевидной и главной для многих моих подданных. Конечно, они верны мне: явное доказательство их привязанности к королю-изгнаннику — их добровольно выбранное собственное изгнание, но с течением времени они все меньше верят в то, что даже случайно возникнет возможность триумфального возвращения на родину, и находят теперь справедливым ставить собственные интересы впереди интересов Англии, то есть моих…

Он смотрел на гостью ясным, таким искренне доброжелательным и таким ласковым взглядом, что Мери устыдилась своих махинаций.

— Чем мне доказать вам свою любовь, ваше величество? — спросила она тихо.

— Вы, безусловно, знаете человека, который был у меня до вас…

Мери кивнула. Разве она не обвинила Тобиаса в том, что тот — участник заговора с целью убийства короля Якова?

— Мне хотелось бы, чтоб вы как можно старательнее следили за ним и докладывали мне о малейших его передвижениях и поступках. Вы — себе на уме, вы очень живая и вас невозможно подкупить. По крайней мере, я вижу вас такой, несмотря даже на то что вы ухитрились выдать своего мужа за лакея.

— Кого?.. — Она прикусила язык.

— Вашего мужа. Вы удивлены, что мне это известно? Разумеется, лорд Мильфорт приказал проследить за вами, и — ах, не надо, не надо полагать, будто это каким-то образом направлено лично против вас, — обычная предосторожность со стороны моей полиции, желающей предупредить возможные осложнения. Еще я знаю, что ваш супруг — матрос в экипаже французского корсара Клода де Форбена, еще — что именно на корабле Форбена вы прибыли во Францию.

Яков II минутку помолчал, глядя в лицо Мери.

— Если бы и вы были среди заговорщиков, намеренных убить меня, то могли бы воспользоваться нашей сегодняшней встречей, верно?

— Я не заговорщица, ваше величество, — улыбаясь, ответила она.

На милом личике гостьи — Мери не успела ни накраситься, ни даже напудриться — король не нашел и следа лукавства. Ему казались просто очаровательными ее усыпанный веснушками вздернутый носик, ее темные глаза и чувственный рот.

— Вы согласны выполнить это поручение? — спросил Яков II.

— Я счастлива доверием, мне вами оказанным, и приложу все усилия, чтобы стать его достойной.

Его величество встал, подошел к письменному столу и, повернувшись к ней спиной, склонился над чернильницей. Заскрипело перо. Оно бегало по бумаге довольно быстро, и вскоре король вернулся к Мери и протянул ей документ, на котором уже подсыхала сургучная печать. Кроме того, Яков II дал гостье увесистый кожаный кошель.

— Вот ваше разрешение на беспрепятственный проход в любые апартаменты Сен-Жерменского дворца и другая бумага, она предоставляет в ваше распоряжение небольшой особняк здесь поблизости, чтобы объект наблюдения был у вас на глазах. Сумма, находящаяся в этом кошельке, покроет ваши расходы. Естественно, по первому требованию вы получите столько, сколько будет нужно.

Мери чуть дрожащей от удовольствия рукой спрятала полученное.

— Спасибо, ваше величество! — с чувством воскликнула она. — Вам не придется пожалеть об этом!

— Да, вот еще что! Я принимал Тобиаса Рида, чтобы сбить его с толку, но в это время тут находился переодетый лакеем один из моих охранников. Держитесь к Риду поближе при слежке, однако будьте очень осторожны и не теряйте бдительности!

— Не беспокойтесь, ваше величество, я сумею защитить себя, если потребуется.

— Не сомневаюсь в этом, милое дитя, нисколько в этом не сомневаюсь, — улыбнулся король. — Сейчас Альфред отвезет вас домой. Он не слишком разговорчив, зато чрезвычайно ловко владеет оружием. В случае нападения Альфред окажется вам весьма полезен.

Мери оставила короля Якова наедине с его мыслями, почти полностью совпадавшими с ее собственными размышлениями. Что же позволит узнать о Тобиасе Риде эта ее свобода передвижений?

Когда Мери вернулась домой и рассказала о своих приключениях, Корнель покатился со смеху.

— Конечно же я заметил, что за нами следят! — воскликнул он. — Это и стало одной из причин, по которым я распустил слухи о нашем браке!

— А разве были другие? — удивилась Мери.

— Другие — кто?

— Не «кто», а «что»… Другие причины.

Он, нахмурившись, уставился на нее, во взгляде, напоминавшем предгрозовое небо, засверкали молнии.

— Наверное…

— Ну и какие же? — настаивала она, не в силах поверить в свои предчувствия.

— А ты докажи, прелестница Мери, что настоящая шпионка: сама открой их! — усмехнулся он.

— Не сейчас: умираю спать хочу.

— Ладно, иди отдыхай. И впрямь рассвет скоро.

— А сам не доспишь?

— Я отлично выспался. — Корнель начал одеваться.

Мери спала плохо, уж слишком была возбуждена свалившейся на нее удачей, этим нечаянным богатством… Но все-таки как было не тревожиться: удастся ли провести Тобиаса? Впрочем, она была уверена, что преобразилась до неузнаваемости, а с помощью Форбена Эмма и дядюшка убедились в том, что беглый «племянник» утонул.

В конце концов она решилась снять с себя подвески, которые могли ее выдать, впервые со дня смерти матери нарушив обещание с ними не расставаться. И только тогда уснула. И спала, пока Маргарита не постучала в дверь с сообщением, что завтрак на столе.

* * *

Конец августа оказался знойным.

Повсюду царил голод, и полиция сбилась с ног, сдерживая в массах недовольство. Французские деревни умирали с голоду, слышны были то погребальные плачи, то выкрики гнева. Больше всех страдали маленькие дети и старики: их будто косой сметало. Сена обмелела, и поверхность низкой, распространявшей тошнотворные запахи воды была усеяна трупиками крыс. Ходили даже слухи, что этих выброшенных на берега зверьков обратили в своего рода валюту немалой стоимости, и их ели, наплевав на возможность новой эпидемии чумы.

Мери и Корнель расстались с Маргаритой и Томасом, чтобы поселиться в особнячке, пожалованном королем. Расставание было мучительным для всех, но приказ есть приказ, тем более — королевский. И видимо, приказ был отдан не только ей, потому что любая мелочь в новом доме служила удобству владелицы, а вмиг появившаяся прислуга старалась изо всех сил обслуживать их так, будто они из самой что ни на есть знати, и Корнель решил, поскольку уж он спит в постели своей любовницы, показываться в свете отныне как муж, а не как лакей.

— Это невозможно! — заявила ему Мери. — Одно дело, как ты себя ведешь дома, на глазах у слуг, тут мне все это кажется нормальным, но совсем другое дело — при дворе. Я не могу там появляться в качестве замужней женщины!

— Интересно почему, если уж король и лорд Мильфорт все равно считают тебя замужней? — проворчал Корнель, отлично тем не менее догадываясь, какова тут истинная причина.

Она заставляла его лгать самому себе, но он просто уже не мог больше терпеть, потому и попробовал отказаться хотя бы от этой лжи: он любил ее, как ни одну женщину прежде, он страдал, видя, как она упорствует в своих смехотворных намерениях, хотя, совершенно очевидно, у них царило полное согласие…

— Это могло бы повредить осуществлению моей надежды заключить в будущем брак по расчету, — сообщила она снова, стараясь сделать вид и перед самою собой, что не улавливает аргументов, которые имел в виду Корнель.

На этот раз Корнелю было достаточно. Хватит с него — смотреть, как она накрашивается и пудрится для других, готовясь к светским играм, в которых ей не место, как она крутится перед зеркалом и принимает разные позы, чтобы понять, каким профилем повернуться к собеседнику или с каким наклоном головы показываться, чтобы выставить себя краше, сделать желанной… Хватит притворяться безразличным к тем мужчинам, которые ухаживают за ней, хватит выглядеть презренной тварью из почтения к дворцовому этикету, когда она хохочет над тупыми шутками своих поклонников! Будет с него! Ему обрыдли эти молчаливые страдания!

— Что ж, отлично! Раз так — тебе остается только найти себе другого любовника, поищи среди лордов в париках! — рявкнул он и вышел, хлопнув дверью.

Мери даже ответить не успела: она так и застыла, сидя перед туалетным столиком с щеткой для волос в руке. А когда опомнилась и посмотрела на себя в зеркало, увиденная там особа показалась ей совершенной дурой. Между этим отражением и той Мери Рид, которую Форбен увидел на английском корабле, уже не осталось ничего общего.

На даме в зеркале была юбка из английских кружев на цветной подкладке, по подолу украшенная кружевами же, но плоеными. Небольшую грудь прикрывал корсаж, застегнутый аметистовыми аграфами, — почти декольте, плечи низко открыты. Перчатки все из тех же английских кружев доходили до локтя, рукава заканчивались оборками с разрезиками. Светло-золотистая газовая накидка ниспадала до самого подола. Ноги, затянутые в белые чулки с круглыми подвязками, были обуты в изящные сафьяновые туфельки. Жемчужное колье оттеняло цвет подрумяненного и припудренного лица куда лучше, чем нефритовый «глаз». Даже Сесили и то не узнала бы своего «ангела»…

Мери прикрыла волосы вышитым чепчиком из тафты и снова всмотрелась в свое отражение. Да, она красива, ничего не скажешь. Взгляды мужчин подтверждают это. И ревность Корнеля — тоже хорошее доказательство. Она пообещала себе прояснить ситуацию, когда вернется из дворца. Но напрасно она себе лгала, восхищаясь своим отражением в зеркале-псише — никогда Мери не бывала так весела и так счастлива, как в момент, когда все сбрасывала и не утруждала себя светскими манерами. Корнель насмехался над ней, говоря это, но ведь был прав…