Мери вынула из-за корсажа письмо и протянула его лорду Мильфорту. Тот пробежал документ глазами и положил на стол: время расшифровать его у них еще будет. А посетительница продолжила рассказ:

— Далее Эмма де Мортфонтен дала мне возможность отчитаться перед хозяевами о провале миссии, значение которой я осознала, положив в карман кругленькую сумму, по этому поводу выплаченную. Потом, по приказу Эммы, мне следовало сесть на корабль, идущий во Францию, и, заверив вас здесь в ее преданности и верности делу, сообщить также о ее выходе из игры. Однако, будучи уже готова покинуть Дувр, я обнаружила, что госпожа забыла снабдить меня пропуском, который помог бы получить у вас аудиенцию, и вернулась назад. У входа в особняк мадам де Мортфонтен я заметила экипаж с гербом полковника Титуса, и мне показалось, будто от меня скрыли нечто важное. Решила подслушать. Незаметно проникла в сад и устроилась под открытым окном. «Наш план начинает осуществляться, — говорил Титус Эмме. — Скоро благодаря этому простачку вы, как и я сам, уже станете пользоваться расположением короля Вильгельма и никто не обвинит вас в предательстве, как обвинили меня, а это означает, что наш заговор, связанный с убийством Якова II, в состоянии осуществиться». Простачок, сэр, поразился своей глупости и тому, как ловко эти люди его использовали. Ну и не стал садиться на корабль, который, впрочем, уже и так отчалил, а решил отомстить злодеям за их происки. Я выследила Эмму де Мортфонтен и узнала, что она собирается выйти замуж за одного из заговорщиков, тоже, как и она, судовладельца, пользующегося у вас большим доверием. Замысел состоит в том, что, связавшись с ним, мадам устранит в отношении себя всяческие подозрения и избежит таким образом опасности.

— Его имя? — спросил лорд Мильфорт, теперь не сомневавшийся в искренности Мери, наоборот, довольный тем, что согласился ее выслушать.

— Тобиас Рид, сэр. Ну так вот: вооруженная всеми этими сведениями и узнав, как надругалась Эмма де Мортфонтен над честью, которая была ей оказана, я решила выполнить свою миссию и явиться к вам, но уже не в роли простачка…

После ее исповеди надолго воцарилась тишина.

Лорд Мильфорт размышлял. Тобиас Рид накануне прибыл в Сен-Жермен и обосновался в собственном доме, затем попросил аудиенции его величества, но король, поскольку чувствовал недомогание, пока не дал согласия принять его.

— Что вам угодно получить за эту информацию, миледи?

Мери встала:

— Ничего, сэр. Я повиновалась своей совести, а не выгоде. Конечно, я не обладаю таким высоким положением, как ваши придворные, но остаюсь верна тому, что считаю справедливым и истинным.

— Это делает вам честь, — ответил лорд Мильфорт, в свою очередь поднимаясь, чтобы проводить посетительницу до двери. — Можете быть уверены в признательности короля Якова.

Как и большинство власть имущих, он не питал ни малейшей приязни к маленьким людям, но был отчасти склонен воспользоваться их преданностью делу. Никому из придворной знати не известная леди Риджмонд могла бы успешно шпионить и служить интересам короля.

Мери сделала глубокий реверанс и вышла. Если, думала она, ее стратегия окажется действенной, очень скоро, куда раньше, чем это сделает Эмма, она станет блистать при дворе.


Не прошло и недели, как и впрямь, в то самое время, когда Мери с Корнелем перебирались в отремонтированную квартирку, от короля Якова прибыло письмо с просьбой являться ко двору в любое угодное ей время. К письму было добавлено приглашение на ближайший концерт, который даст капельмейстер Инноченцо Феде в юго-восточном флигеле.

— Предполагаю, что всякая дама нуждается в лакее, — сказал Корнель, притворившись раздосадованным.

— Не больше, чем в муже, — ответила Мери, думая, что, раз уж такая у нее цель, то вскоре перед ней встанут лишь затруднения в выборе кандидата среди всего этого благородного собрания.

— Ну, знаешь, если это предложение руки и сердца… — шутливо начал Корнель.

— Хватит насмехаться, — мило улыбнулась Мери. — Я же отлично знаю, что любить меня невозможно.

— Не так уж невозможно! — воскликнул он, привлекая ее к себе и покрывая поцелуями.

Но он понимал, что, как ни старайся, дни его рядом с ней сочтены…

17

Держаться прямо, будто палку проглотила, улыбаться, в нужный момент приседать в реверансе, мало говорить и много слушать, кудахтать в ответ на остроты, никогда не повышать голоса, но не опускать глаза, постоянно следить, чтобы ничем не выделяться, чтобы все взгляды скользили по тебе, не задерживаясь, оказалось для Мери куда труднее, чем целый день орудовать шпагой. Просто изнуряющий труд какой-то!

Назавтра у нее от первого вечера при дворе сохранилась память только об опухших из-за многочасового переминания ногах.

После того как лорд Мильфорт пошептал что-то на ухо королю и тот, а за ним и королева поприветствовали гостью едва заметным наклоном головы, несколько лиц обернулись в ее сторону. Мери застыла мраморной статуей, верная совету Корнеля: «Видеть все самой, но так, чтобы тебя по-настоящему никто не видел. Так, чтобы немедленно сделаться частью единого целого, чтобы никто не мог вспомнить, какого числа ты попала в этот мир, а наоборот — чтобы они все сохраняли уверенность, будто ты была в нем всегда». В общем, раствориться в толпе, чтобы лучше понять ее, оценить и использовать.

Конечно, Корнель похвалил ее в ночь после дебюта — да как горячо! — поражаясь тому, сколь изнурительно ее шпионское ремесло, но кружила-то весь вечер вслед за Мери по бальному залу и выдала ей первую дворянскую грамоту улыбка Сесили. Сесили, которую она не хотела забыть. Сесили, которая — Мери была в этом убеждена — изо всех сил хлопала бы в ладоши и хохотала до упаду, видя ее такой принаряженной и разукрашенной.


Используя экипажи, по целым дням сновавшие между Парижем и Сен-Жерменом, Мери с Корнелем могли без всяких затруднений ездить туда и обратно: она как леди, он как лакей, рыщущий в поисках информации. Замок Сен-Жермен, возвышающийся над долиной Сены, был окружен не только садами и городом, служившим его продолжением, но и лесами, богатыми дичью. Отремонтированный и увеличенный в размерах, он выглядел причудливым, хотя и изящным, и напоминал скорее лабиринт, чем дворец. Впрочем, Мери там нравилось, она с удовольствием знакомилась с роскошью, какой прежде не могла и вообразить.

Целую неделю она неизменно являлась в Сен-Жермен, смешиваясь с толпой придворных, которые, поскольку погода стояла отличная, предпочитали проводить время в садах. Она высматривала привлекательные лица, расспрашивала о вдовцах и холостяках и старалась приблизиться к тем из них, кто хоть и не нравился ей по-настоящему, все же не казался и отталкивающим. Но у всех у них был один и тот же недостаток: слишком англичане. Других придворных — приближенных к Марии Моденской и, соответственно, итальянцев, почитали обольстителями, а значит, их следовало опасаться. Они быстро влюблялись, много обещали и никогда не держали слова. Мери решила сбросить их со счета. Что, впрочем, не мешало им, привлеченным красотой англичанки, искать ее общества, в котором она им отказывала.

Вечером восьмого дня на пороге дома объявился слуга-гонец в черном и попросил леди Риджмонд принять его. Мери вышла к нему. Гонец протянул ей запечатанное письмо, в котором содержался приказ следовать за посланцем, не задавая вопросов. Одной. Подпись короля Якова сводила на нет свободу выбора, хотя час был поздний. Король ждал ее в Сен-Жермене. Она закутала плечи черной накидкой, сообщила Корнелю, куда едет, и последовала за слугой в ожидавшую их карету.

Когда они проехали через караулы, уже спустилась ночь. Мери думала, что пройдет в замок Сен-Жермен, как обычно, через парадный вход, — ничуть не бывало. Сопровождающий зажег фонарь и повел ее к южной стороне. Оттуда они прошли внутренним двором вдоль всего здания до северо-восточного угла. Посланец короля осветил закрытую решеткой галерею на уровне земли, после этого жестом пригласил страшно заинтригованную Мери идти за ним.

Несколько минут спустя они оказались внутри башни, миновали длинный коридор и уперлись в подножие лестницы. Поднялись по ступенькам, и слуга сделал Мери знак подождать в крошечной нише. Мери заметила там обитую дамасским шелком банкетку и, сев на нее, укрылась за драпировкой, отделяющей нишу от коридора. Рядом стоял слуга, столь же молчаливый, каким был все время их пути из Парижа.

Наконец справа открылась дверь, из-за нее появился мужчина, и Мери почувствовала, как кровь дико застучала в висках.

Это был Тобиас Рид.

Мери совсем вжалась в стену. «Дядюшка» прошел мимо, не обратив внимания ни на нишу, ни на слугу. Когда он исчез, направляясь к выходу той самой дорогой, какой они сами добрались сюда, слуга жестом приказал девушке войти. Мери прежде всего удостоверилась, что, как и у Эммы де Мортфонтен, кинжал у нее на месте — засунут за подвязку. Успокоенная тем, что, в случае необходимости, сможет защитить свою жизнь, она переступила порог.

И очутилась в небольшой комнате, посредине которой увидела расплывшегося в широкой улыбке короля, на котором уже было ночное одеяние.

— Заходите, заходите, миледи, — пригласил он.

А когда она принялась исполнять глубочайший реверанс, который благодаря постоянным тренировкам при дворе научилась делать уже совсем не так неуклюже и, по ее собственному мнению, смехотворно, как вначале, король приветливо добавил:

— Поднимитесь, здесь не требуется сурового протокола. Наше свидание тайное и так в секрете и останется. Хотите бокал вина?

— С удовольствием, ваше величество!

Король налил в бокал, украшенный тонкой резьбой, вина и протянул гостье:

— Я наблюдал за вами несколько дней, дорогое дитя, и увидел лишь то, что вы необычайно изящны, доброжелательны и преданны. Вы с присущей вам скромностью утверждаете, что низкого происхождения и необразованны, но об этом легко забываешь, когда видишь, сколько ума вы проявляете, интересуясь всем на свете и всеми на свете. И в еще большей степени, чем эти достоинства, с которыми вас можно поздравить, вас отличает совершенная порядочность и бескорыстие, ибо именно они и делают вас редкостной в наших кругах и весьма привлекательной особой.