Маргарита попросила рассказать, как живет сестра, мать Корнеля, с которой они не виделись десять долгих лет, и рассказала сама, что ее сын Дени сейчас во Фландрии с армией короля Людовика XIV и участвует в сражениях. Потом Мери с Корнелем отправились устраиваться в новом жилье, заранее радуясь тому, что скоро встретятся с Томасом — он должен был вернуться назавтра из поездки в Кале. Стоило им остаться одним, и Мери — как и в прошлые ночи — охотно позволила Корнелю заключить себя в объятия.

— Филипп… — с улыбкой шепнула она, пока он ласкал ее грудь.

Корнель приподнялся, опершись на культю.

— Не тебе смеяться над моим именем, мадам-с-тысячей-лиц!

— А мне оно не нравится! — просто так, без всякой причины, выпалила Мери.

— И мне не больше. Потому я его и сменил, — заявил он, возвращаясь к своим шалостям.

Но ей хотелось подольше подразнить его, и потому она решила еще поразвлекаться:

— Почему же на Корнеля?

Он вздохнул и закрыл ей рот поцелуем. Однако, переведя после этого дыхание, Мери тут же попросила:

— Ну скажи мне!

— После скажу, — пообещал он. — Если будешь хорошо себя вести.

— Вот уж чего никогда не получится! — в свою очередь вздохнула она, обвиваясь вокруг любовника плющом.

16

Так шли дни, и настроение у всех было прекрасное.

Корнель в конце концов рассказал Мери о птице, которая всегда сидела у него на плече и которой он был обязан своим прозвищем[3]. Оказалось, что, будучи совсем юным корсаром, он подобрал птенца и приручил его, и после, во время любого боя, ворона кружила над противниками, мало того — садилась им на головы и долбила клювом. Мери, представив себе эту картину, хохотала от души. А продолжение истории оказалось грустным: птицу однажды прикончили выстрелом из мушкета, только прозвище от нее и осталось, — но Мери, покачав головой, сказала на это, что смерть смелой вороны была достойна бравого моряка, и они выпили за упокой птичьей души, как выпили бы в память о боевом товарище.

О Форбене они не говорили: какой смысл?.. Корнель не жаждал признаний со стороны Мери, рассудив, что, оставив капитана в прошлом, любить ее легче.

И сам он тоже не распространялся о собственных чувствах: физического влечения к Мери ему было вполне достаточно, чтобы оправдать их связь, да и она казалась довольной тем, что происходит. Впрочем, так было и на самом деле — с одной стороны, ей не хотелось никаких осложнений, а с другой — Корнель давно ей нравился, но он был не из тех мужчин, за кого она могла бы выйти замуж.


Еще во время путешествия они все свободное время тратили на совместные раздумья над выбором лучшего средства приблизиться ко двору Якова II Стюарта в Сен-Жермен-ан-Лэ, и теперь то, что по соседству живут якобиты, представилось им редкостной удачей. Если бы не присутствие говорившей по-французски Маргариты, Мери легко бы вообразила, что находится на одной из лондонских улиц.

Когда король Яков вынужден был в 1688 году бежать из Англии, изгнанный зятем-протестантом Вильгельмом Оранским, он нашел приют в Сен-Жермен-ан-Лэ. Его верные и законопослушные подданные стали постепенно присоединяться к своему монарху. Сначала они заполнили его дворец, а затем, когда французский двор перебрался в Версаль, несмотря на то что строительство там еще шло полным ходом, заняли и весь городок Сен-Жермен, где пока места хватало.

Но мало-помалу и здесь стало тесновато, тогда якобиты начали селиться в Париже, занимая целые кварталы и сея сомнения в умах парижан. Народ никак не мог взять в толк, почему в то время как Франция в составе Аугсбургской лиги ведет войну с Англией, надо доверять этим чужеземцам больше, чем каким-то другим. Напрасно полиция господина Рейни держала ухо востро: стражам порядка все равно не удавалось гасить то и дело вспыхивавшие, иногда из-за совершенных пустяков, перепалки между французами и англичанами. Кроме того, в столь трудные времена многие парижане справедливо отказывались делить свой хлеб насущный, которого и так не хватало, с теми, кого они презрительно называли английскими собаками.

Теперь Корнелю приходилось повсюду сопровождать Мери, старавшуюся освоить правила этикета, которые ей предстоит соблюдать, если она хочет приблизиться к Якову II или его премьер-министру лорду Мильфорту.

Желая порадовать Маргариту, считавшую мужское одеяние неуместным для женщины в ее доме и перед ее постояльцами, Мери приучила себя краситься и носить платья, сшитые по последней дворцовой моде. Корнель же, предпочитавший видеть на подруге морскую форму и полагавший, что такой наряд к лицу ей гораздо больше, чем эти румяна и пудра, которыми она себя украшает, все-таки помалкивал и старался только, по примеру собственной тетки и Томаса, делать все от него зависящее, чтобы получше удовлетворять честолюбие девушки.

Маргарита быстро отыскала среди своих постояльцев и прочих поселившихся в квартале англичан тех, кто был вхож ко двору короля Якова, и выбрала среди них того, кто наилучшим образом смог бы помочь Мери. Обнаружила самого, как ей показалось, подходящего — сэра Фрэнсиса Мэннока, чья дочь, миссис Бриджит Стрикленд, была придворной дамой королевы Марии Моденской, — и сочла за удовольствие представить ему Мери. Той понадобилось немного времени, чтобы убедить старика: у нее в руках важная информация, способная помочь триумфальному возвращению короля-изгнанника в Англию. Сэр Мэннок чрезвычайно разволновался и пообещал Мери, что поговорит с дочерью. Ну чего же лучшего можно было желать?

Свидание состоялось скоро. Миссис Стрикленд согласилась выслушать Мери во время следующего же визита отца, и вот неделю спустя они уже входили в ворота парка, окружающего старый замок Сен-Жермен. Маргарита, вступившая в игру, приложила все усилия, чтобы одеть и причесать подругу племянника как можно лучше.

Мери охватила паника, едва она под эскортом сэра Мэннока вышла из кареты и увидела величественное здание. Удастся ли ей провести всех этих людей? Нет, лучше об этом не думать, нет, лучше просто идти за стариком и вообще ни о чем не думать…

Дочь сэра Мэннока, которую тот очень любил, не просто приняла Мери, но отнеслась к ней чрезвычайно внимательно. Старик представил посетительницу как леди Риджмонд, вдову лондонского банкира. Леди Стрикленд была приветлива и так растрогана тем, что гостья проявляет заботу о безопасности и благополучии ее госпожи, что тут же и пообещала Мери всяческую поддержку.

— Непременно поговорю о вас с мужем, Робертом Стриклендом, он вице-камергер при короле и моей королеве. Правда, это все, что я могу, хотя и мечтала бы сделать для вас приятное.

Мери осталась довольна словами леди Стрикленд, горячо поблагодарила, повторила еще раз, что имеющаяся у нее информация чрезвычайно важна… а собственно, что еще она могла надеяться услышать?

Этого оказалось вполне достаточно.

Прошло два дня, и на ступеньках крыльца дома Маргариты появился гонец. Лорд Мильфорт согласен дать Мери аудиенцию. Дата и время свидания назначены в том же письме.

Мери, ни минуты не колеблясь, отправилась к премьер-министру. Лорд Мильфорт принял ее со сдержанной осторожностью, заставил два часа прождать в роскошной, отделанной гобеленами приемной, после чего холодно спросил, что же именно, столь драгоценное и касающееся его величества, леди Риджмонд известно, чтобы довести это до сведения короля.

Восседавший за письменным столом хозяин кабинета, куда ее впустили, не предложил посетительнице сесть, позволив таким образом призраку его высшей власти проплыть между ними. Мери, которой Форбен много чего поведал насчет принятых при дворе обычаев, была готова к такому приему.

Вскинув голову и направив прямой и гордый взгляд на собеседника, она принялась отважно лгать:

— Его высочество герцог Вильгельм Оранский нанял меня на службу и поручил сделать все возможное, чтобы выследить и погубить одну из ваших шпионок — даму по имени Эмма де Мортфонтен. Полковник Титус, перешедший во вражеский лагерь, предоставил мне достаточное количество сведений, чтобы я смогла приблизиться к этой особе.

Лорд Мильфорт нахмурил брови. То, как эта леди приступила к делу, было необычно. Теперь наконец он проявил к ней интерес: не позволив говорить далее стоя, пригласил занять кресло, рядом с которым она находилась. Мери поблагодарила и, понимая, что попала в яблочко, продолжила рассказ, в котором ложь сочеталась с правдой ровно в той степени, чтобы, ежели премьер-министру — вполне вероятно! — захотелось бы его проверить, он убедился бы, что посетительница не врет.

— Я нанялась к Эмме де Мортфонтен лакеем, переодевшись в мужское платье.

— В мужское? — удивился он.

— Да, сэр. Мне очень легко дается маскарад… Кстати, полковник Титус тоже видел меня только в мужском обличье. Можно говорить дальше?

— Прошу вас, — согласился премьер-министр короля Якова. — Признаюсь, вы меня заинтриговали.

— И я признаюсь, сэр, что происхождения весьма скромного и потому с детства имела больше хозяев, чем слуг. Политика интересовала меня только как средство разбогатеть, и потому мне было все равно, католик мой король или протестант. Ведь одной добродетелью да честью сыта не будешь… Итак, Эмма де Мортфонтен взяла меня на службу. Мне было поручено найти у нее документы, ею украденные, а чтобы сделать это, прежде всего следовало завоевать ее доверие. И я преуспела: она рассказала мне обо всем — и о том, чего я не знала об этой войне, и о причинах, заставивших короля Якова II уступить трон зятю, равно как и о тех, что привели саму Эмму к нему на службу, и даже о своем ощущении, что рано или поздно ее деятельность будет раскрыта… Я собрала против нее достаточно улик, потому что, ко всему прочему, она еще и показала мне тайник, где держала свои секретные документы. И поведала, что речь идет о последних приказах английского военного министра, касающихся боевых задач флота. Хотя это совершенно не входило в мои намерения, постепенно мадам де Мортфонтен воздействовала на меня преданностью своему делу, и я к тому времени, когда должна была предать ее, во всем ей призналась. Как я и надеялась, хозяйка оказалась ко мне снисходительна, больше того, сочла меня способной заменить ее на то время, какое ей может понадобиться, чтобы избавиться от подозрений. И передала мне это послание, в котором даны объяснения ее тревогам и приведены сведения, о которых я только что сказала вам.