Тобиас вздохнул. Алчность Эммы поистине не имела границ. Он-то жаждал не только богатства, но прежде всего власти, могущества, искал средства достичь их… «Да это бы ладно, пустяк! — подумал он. — Но ведь, черт возьми, она права!»

— Ключи — два глаза и череп — были рассредоточены по трем разным каравеллам флотилии, которая везла в Испанию остальные сокровища, — продолжил рассказ Тобиас. — На них напал французский корсар, и все три хранителя ключей были убиты. Мой испанец, как вы помните, был потомком моряка, помогавшего товарищам переносить сокровища в тайник и укравшего карту и нефритовый «глаз», прежде чем наняться на службу к французам. И вот начиная с этого места история становится туманной… Предполагаю, что груз трех каравелл пополнил сундуки Франциска I, тогдашнего короля Франции… Но вообще-то предположить можно что угодно.

— Понятно, — протянула Эмма де Мортфонтен. — Я завтра же отплываю во Францию, чтобы стать поближе к Клоду де Форбену. Таким образом мы получим доступ хотя бы к тому первому ключу, который украл у вас Оливер. Что же до остальных, мне кажется, у вас есть какие-то идеи на этот счет…

Тобиас Рид кивнул, но вместо каких-либо пояснений скользнул рукой между щедро предложенными ему роскошными ляжками.

* * *

Мери уже три недели наравне с командой принимала участие во всем, что делалось на «Жемчужине», целиком захваченная все возраставшим в ней ощущением свободы и силы. Участвовала не только в такелажных работах, но и в абордаже, как будто какая-то часть ее самой наконец-то признала унаследованное от предков. Кровь оставшегося для нее незнакомцем родителя меняла состав ее собственной, и очень скоро девушка была вынуждена признать, что море поселилось в ней куда прочнее суши.

Она билась лучше всех на этом корабле, была не владелицей руки, вооруженной саблей, нет, она сама была саблей. Жажда выживания, жажда победы впитались в каждую клеточку ее тела, заполнили ее душу. Энергия, помноженная на чутье, делала схватку Мери с противником зрелищем, свирепость которого придавала ее товарищам по оружию охоты к новому преследованию. Все приближенные Форбена, кроме Левассёра, который, приняв командование пленным голландским кораблем, перешел на борт завоеванного судна, все поздравляли своего капитана с таким удивительным новобранцем.

Форбену приходилось страдать молча.

Страх потерять Мери в ходе какого-нибудь сражения превращался в восхищение ею и жажду обладания, стоило только затихнуть лязгу оружия и артиллерийским залпам.

Однако Мери никогда не задерживалась в его каюте. Она всегда приходила ночью и старалась пробираться туда как можно тише и незаметнее, но все равно по кораблю поползли слухи о странных наклонностях Форбена. К счастью, шептались об этом между собой только матросы — ни сам Форбен, ни его офицеры даже отголоска таких разговоров не слышали. С трудом смыв с себя кровь своих жертв, Мери и Клод предавались любви так, словно эти объятия — последние в жизни каждого, говорили мало и никогда — о будущем. Затем Мери убегала обратно к себе на батарею и ложилась в гамак, натянутый рядом с корнелевским. Она чувствовала, что Корнель не спит, ждет ее, страдая и мучаясь, потому что хочет ее не меньше, чем капитан. Немного поупивавшись этим ощущением, она совсем скоро неизменно проваливалась в глубокий сон, изможденная двумя следовавшими одна за другой битвами, которым предавалась телом и душой.

Все это, тем не менее, не было повседневной действительностью «Жемчужины». Чаще всего судно не встречало в плавании ничего, кроме штормов да редких рыбачьих баркасов, не представлявших для корсаров ни малейшего интереса. В ожидании, когда придет время заступить на четырехчасовую вахту, матросы резались в карты или в кости, а то настраивали инструменты и откашливались, чтобы затянуть игривую песенку. Мери орала во все горло, подпевая им, сбиваясь на фальцет и вызывая у Корнеля приступы гомерического смеха до тех пор, пока ей, как и ее товарищам, не приходилось снова вступить в схватку с разбушевавшейся стихией.

Раз уж оставаться рядом с Форбеном подольше было нельзя, она проводила большую часть времени с Корнелем, довершая образование и совершенствуясь в морском деле, и тот считал Мери примерной ученицей. Матрос объяснял ей, что такое корсарство, каково предназначение корсара в этом мире и в чем различие между Форбеном, служащим в королевском флоте, и любым другим корсаром, который, получив королевскую грамоту и обзаведясь кораблем, бороздит Атлантику с Ла-Маншем в поисках удачи. Такие корсары отдавали королю лишь пятую часть своей добычи, так что их собственный доход получался куда более существенным, чем у тех, кто служил в королевском флоте. Да, конечно, первые подвергались большему риску, потому что чаще всего вооружение у них было слабее, зато ведь и свободы они сохраняли тоже гораздо больше.

— Они, — говорил Корнель, — охочи, скорее, до богатства, а не до подвигов и славы, а наш капитан — совсем наоборот.

Мери было бы трудно сказать, чего больше хочется ей самой.

— Наверное, поровну того и другого! — ни секунды не поколебавшись, ответил вместо нее Корнель с легкой усмешкой.

Этот человек знал Мери Рид лучше, чем она сама.

Плавание подходило к концу, вдали снова показался Брест. Мери решила, что просто необходимо возобновить разговор с Форбеном, начатый, но не законченный на корабле. Уверенная в том, что капитан любит ее, она отважилась на этот шаг, а вот узнать, что на этот счет думает Корнель — нет, не могла решиться, пусть даже и очень хотелось. Они редко говорили о капитане. Корнель старательно избегал этой темы, верный приказу, но в еще большей степени — послушный ревности, пробуждающейся всякий раз, как он видел, что Мери забывает ради Форбена о нем самом. Он прекрасно понимал, что она хочет замуж, и не мог с этим бороться, но очень рассчитывал на то, что кипучий темперамент не даст ей удовольствоваться ролью законной супруги.

Закинув на спину вещевые мешки, они безмолвно поднимались к центру города.

Форбен, занятый своим докладом, не отдал никаких распоряжений насчет того, что делать с Мери, и Корнель нисколько не сомневался в причинах. Видимо, капитан совсем запутался в обуревавших его противоречивых чувствах и желаниях.

Мать Корнеля распахнула дверь, замешкалась, не решаясь кинуться на шею своему молодцеватому сыну, и предоставила инициативу ему, чем он и воспользовался, едва дверь была закрыта.

— Здравствуйте и вы, — без всякого смущения протянула женщина руку Мери. — Вижу, что свежий воздух пошел вам на пользу, теперь вы выглядите как настоящий морской волк. — И, неодобрительно проведя пальцем по заросшей щеке сына, добавила: — А тебе, голубчик, следовало бы брать пример с приятеля и бриться почаще!

Корнель с Мери, как заговорщики, переглянулись, сдерживая смех, а мать тем временем продолжала:

— Как долго вы останетесь на берегу в этот раз?

— Пока не знаем, матушка, но если бы ты могла приютить нас обоих…

— Как будто у меня есть выбор! — поддразнила она новоприбывших, с притворным огорчением пожимая плечами. — Ладно, иди-ка набери воды из колодца, а вы, Оливье, извольте со мной на кухню — будем перебирать овощи для супа. Когда за стол садятся два парня с таким аппетитом, как у вас обоих, мне требуется дополнительная провизия!

— Готов исполнить любой ваш приказ, капитан! — воскликнул Корнель, вытягиваясь по стойке «смирно».

— Иди, иди, шалопай! А ну-ка прекрати насмехаться! — Мать наградила сына шлепком по плечу, страшно довольная тем, что он не переменился.

Вечер получился веселым и теплым. Мери очень нравилась эта женщина, напоминавшая Сесили в ее лучших проявлениях. Кроме Корнеля, в семье было еще трое детей, и вскоре после рождения самого младшего отец семейства, моряк, вышел в море и пропал. Обычное дело среди моряков… Мать растила ребятишек одна, бралась за любую работу, затем пристроила троих старших, чтобы иметь возможность прокормить хотя бы одного. Мадлен обладала стойкостью и жизненной силой, которой так не хватало Сесили. Повезло Корнелю, что он как раз и оказался тем самым младшим, иначе вряд ли к двадцати двум годам — а сейчас ему было ровно столько — парню удалось бы выковать такой поистине железный характер.

Мери не хотелось уходить из-за стола, но, когда свечи почти догорели, Мадлен поднялась, взяла со стола подсвечник и, подавляя зевок, пожелала «своим мальчикам» доброй ночи.

Корнель и Мери жили в одной комнате, впрочем, в домишке и было-то всего две. Как в прошлый раз, когда они спали рядом, так и на «Жемчужине», где никакая близость не была возможна, Корнель переносил соседство девушки сравнительно легко, но сейчас все переменилось.

Во взгляде его, направленном на Мери, читалось настойчивое требование. Она отвернулась. Конечно, Корнель — красивый мужчина, но нельзя же терять из виду главной цели. Тем более что она так сильно привязана к Форбену.

— Я пошла! — решила девушка.

— Куда это?

— К нему, — ответила она таким тоном, будто это яснее ясного.

— Только не этой ночью, — отозвался Корнель, глядя ей прямо в глаза. Его взгляд обжигал.

— Почему — не этой ночью?

— Потому что он тебя не ждет, — только наполовину соврал Корнель.

Но он был совершенно уверен, что капитан поблагодарит его за отсрочку свидания с Мери, надо же ему навести хоть какой-то порядок в своих мыслях и намерениях. Мери, разозленная тем, что в ответе Корнеля может быть куда больше истины, чем ей хотелось бы, прощупала друга взглядом. Чтобы совсем уже убедить ее, Корнель добавил:

— Ситуация теперь отличается от прежней, Мери… Не торопи его!

— У него хватало времени на то, чтобы обо всем подумать, — не уступала Мери. Поколебалась, потом схватила с вешалки плащ и направилась к двери.