Взгляд, который бросил на нее Форбен во время своей горестной речи, полностью опровергал его слова. И Мери совершенно успокоилась. Рано или поздно она сумеет убедить его в том, что он ничегошеньки не потеряет, любя ее… и даже, чем черт не шутит, женившись на ней!

* * *

— «Жемчужина» снимется с якоря через несколько часов, — объявил Форбен неделей позже.

Мери не удивилась. Форбен любил ее всю ночь, не разрешил уйти, как обычно, на рассвете, продолжая в постели наслаждаться ее присутствием, словно хотел пресытиться на прощанье. Он сильно сомневался в том, что подруга станет томиться от скуки все время, пока длится плавание, и, естественно, не мог требовать от нее верности. Он покорился неизбежности расставания, но — хотя ему и трудно было признаться в этом даже себе самому — ох, как же дорого ему эта покорность стоила!

Между тем полностью отремонтированный фрегат уже три дня без передышки запасался всем необходимым для будущего плавания.

Мери отлично понимала, чему обязана переменами в поведении возлюбленного, и, боясь, что ему слышно, как сильно бьется ее сердце, ждала, что вот сейчас он скажет: «Прощай!» А как иначе? Дело решенное… Но Форбен не знает, что она вовсе не намерена с этим мириться!

Мери оделась, комок из горла не уходил, и она была не готова сразу же встать на защиту их любви, довольствовалась пока тем, чтобы спуститься вслед за любимым по лестнице: Форбен предложил вместе позавтракать еще до того, как придет Перрина. Оба шли вниз молча, и молчание Мери смущало Форбена. Очень смущало — куда больше, чем он мог бы предположить.

Клод де Форбен привык к рекам слез, иногда шквалу воплей или проклятий в свой адрес при каждом разрыве отношений. И Мери лишний раз доказала свое отличие от других показной легкостью, с какой приняла его слова. С достоинством дойдя до нижней ступеньки, она вдруг обернулась и сказала проще некуда:

— Возьми меня с собой.

Форбен чуть не поперхнулся:

— Послушай, это же невозможно! Женщине нельзя на корабль!

— Вот еще! Разве я не одурачила уже и твоих людей, и тебя самого? Проведу всех еще раз! — пожав плечами, усмехнулась она.

— Не так это просто. Мери. Несколько лет назад я защищал одну юную служаночку от хозяйки, которая плохо с ней обращалась. И пришлось взять девушку с собой в Экс-ан-Прованс, переодев юнгой. Я, пожалуй, любил ее и, ради нашего блага, предпочел скрывать от других, что она женщина. Так вот однажды, когда меня не было, она, наплевав на наш уговор никогда никому не показываться без мужского платья, надела юбку… Скандал был такой, что оба мы оказались опозоренными, я, разумеется, больше… Вот потому-то я и поселил тебя у Корнеля. И потому же не стану рисковать, взяв тебя на борт.

— А ты считаешь, следует презирать всех женщин из-за глупости, которую сотворила одна-единственная? — спросила Мери.

— Опять ты не поняла! Плавание — не забава. Каждый, кто на борту, должен уметь защитить свою жизнь, так же как свою родину. Убить или умереть.

— Я, значит, по-твоему, не способна себя защитить?

— Уверен.

К этому аргументу Мери тоже была готова.

Она нежно прижалась к любимому, но лишь на миг, тут же и отстранилась, сжимая в руке эфес шпаги, которую он носил на боку. И прежде чем он успел опомниться, она уже щекотала острием его адамово яблоко.

— Ну-ка оставь оружие! — с раздражением буркнул Форбен. — Не хватало тебе еще пораниться! Давай-давай!

Именно этот момент Корнель выбрал для того, чтобы войти в столовую. Увидев, в какое дурацкое положение попал его капитан, и услышав, как тот недовольно ворчит, матрос весело оскалился: он-то отлично знал, что Мери на достигнутом не остановится!

Форбен предпринял попытку обезоружить ее, но в результате шпага только оцарапала его, и на шее выступила капелька крови.

Корнель в небрежной позе уселся на край стола. Заранее решив: что бы ни произошло, не вмешиваться, он принялся старательно набивать трубку.

Мери же была в восторге от того, какой немой яростью светятся глаза любовника: для него же смерти подобно — выглядеть смешным, а тут к тому же никак не может взять себя в руки.

— Дай-ка своему капитану шпагу, — приказала девушка Корнелю и чуть отступила, глядя на «противника» с вызовом.

Матрос с явным удовольствием выполнил распоряжение. Форбен столь же явно колебался, и Мери, чуть-чуть выждав, приступила к последней провокации.

— Неужто боитесь женщины, кэп? — насмешливо спросила она. Ага! Сейчас-то он на нее как пить дать набросится. Ну! Ну!..

Но он не набрасывался, он лишь проворчал:

— Ах ты, дурочка! Если хочешь знать, я уже давно мог бы в два счета продырявить тебе сердце!

Ей ужасно захотелось ответить, что он давным-давно именно это и сделал, но она удержалась. У них пока война, и надо во что бы то ни стало в этой войне победить. В войне любви против благопристойности.

— А если я докажу тебе обратное, возьмешь меня с собой?

— Никогда в жизни!

— Ладно. Тогда попрощайся с ней, своей жизнью, Клод де Форбен: сейчас я тебя убью и займу твое место.

Форбен расхохотался и опустил оружие. Этого было вполне достаточно: до чего же он точно действует в угоду ее тактике! «Дезориентировать противника — так будет легче его обезоружить», — учил ее мэтр Дамлей, и она ничего не забыла из его уроков. Правая нога Мери пошла вперед, и, использовав тот секретный прием, который освоила под руководством учителя, она легким вращением кисти вышибла из руки Форбена оружие. Шпага со звоном упала. Мери мгновенно схватила ее — и вот уже острия двух клинков упираются в грудь капитана. Тот уже не смеялся.

— Удивительно, — проронил он.

Губы Корнеля чуть вытянулись вперед, он едва удержался от того, чтобы восхищенно присвистнуть.

— Ну что, капитан, хотите вторую попытку? — спросила Мери злорадно. Ученица мэтра Дамлея была довольна собой.

— Раз тебе этого хочется… Сейчас увидим, на что ты способна, Мери Рид, — решил вконец очарованный подругой Форбен.

Мери протянула ему шпагу и безжалостно отклонила его первую атаку.

Перрина, вошедшая как раз в тот момент, когда их клинки скрестились снова, вскрикнула и выронила горшок со сметаной. Раздался грохот, по плиткам пола растеклась белая лужа. Корнель, жестом повелевший служанке оставить поле битвы, с наслаждением наблюдал за поединком, посасывая трубку. «Черт побери, — думал он, — как же мне нравится эта девчонка! Сроду не видел таких боевых!»

В конце концов опыт капитана победил-таки технику Мери. Когда он приставил клинок к груди противницы, взгляд девушки не выражал уже ничего, кроме желания покориться победителю. Она бросила на пол оружие и выставила вперед грудь, показывая, что доступ оружию к стягивающим ее повязкам — а когда те будут проколоты, то и к сердцу — открыт. Воцарилась тишина. Мужчина и женщина смотрели друг на друга, все больше подчиняясь охватившему обоих странному для такой диспозиции ощущению сообщничества.

— Сумеешь держать язык за зубами, Корнель? — нарушил наконец молчание капитан.

— Если она сумеет, так я — что же… — без колебаний ответил матрос.

Форбен опустил шпагу. И счел необходимым добавить:

— Если кто-то сможет докопаться до правды, моей власти на то, чтобы тебя защитить, не хватит.

— Клянусь, не сможет никто! Но если такое случится, Форбен, твоя честь дороже всего. Убей меня тогда! — не задумываясь, воскликнула Мери.

Единственным ответом оказался страстный поцелуй. Форбен прижал девушку к стене и долго не отрывался от ее губ, а Корнель, бессильный что-либо тут сделать, терзался очередным приступом ревности.

12

Несколько часов спустя Мери в сопровождении Корнеля, которому поручено было обучить ее тонкостям ремесла марсового — матроса, призванного следить за состоянием всего надпалубного оборудования, — взошла на борт «Жемчужины», отлично понимая, что с этой минуты ни о какой близости между ней и капитаном и речи быть не может.

Она спокойно приняла эту перспективу.

Ей не хотелось довольствоваться теорией, которую она жадно впитывала. Ей хотелось упиваться ветром, ощущать на коже водяную пыль, и не так, как нежеланный, стесняющий всех пассажир, а как составная часть корабля, который Форбен так любит. Лукавить нужды не было: к делу, которому служил капитан, она была привязана ничуть не меньше, чем к нему самому, — хотя в душе, в самом тайном ее тайнике, Мери все-таки надеялась первой среди всех доказать, что любовь и море могут прекрасно уживаться друг с другом. И еще надеялась, что к концу этого плавания — а конец предвиделся через месяц — ее капитан, видя, какова она, с каким жаром и с каким умением исполняет свои морские обязанности, как верна слову, растрогается и предложит ей руку и сердце.

Прошло две недели. Ветер силой не меньше шести баллов подгонял «Жемчужину», и та неслась вперед со скоростью двенадцать узлов, рассекая форштевнем белоснежные барашки волн. Брызги хлестали Мери по лицу, она жадно вдыхала свежий морской воздух. Вот уже четыре часа они следовали курсом голландского корабля, который, как подозревал Форбен, был нагружен специями.

Корнель нюхом чуял, что предстоит абордаж, что не обойдется без боя. Форбен попросил его, когда придет время, спрятать Мери куда-нибудь в безопасное место, считая ее пока не способной воспринимать как должное жестокость, неизбежную при абордаже. Ту их маленькую стычку он не прекратил сразу же лишь потому, что все время следил за тем, как бы не поранить девушку. Он не хочет ее терять, он бесконечно дорожит ею, пусть даже и делает вид, будто не замечает на корабле — а как иначе ему удалось бы не выдать свои чувства, как иначе удалось бы скрыть желание, которое мгновенно охватывало его, стоило ей оказаться рядом…