Если этот благородный посетитель приехал с визитом к Офелии, она точно выпрыгнет из корсета от волнения.

Кейт облокотилась о подоконник и прижалась лбом к стеклу. Она позволит себе немного поглазеть в окно, а потом займется списком важных гостей, которые сегодня вечером должны быть на балу.

Опираясь головой о стекло, Кейт увидела, как из экипажа вышел его пассажир. Со своей удобной позиции она могла четко его разглядеть, поскольку их разделял только один экипаж. Кто бы он ни был, он, должно быть, был важной персоной, потому что ему на помощь пришли дворецкий и два лакея.

Гость сделал несколько шагов по направлению к дому и снял шляпу. Это заставило ее плотнее прижаться к стеклу не только лицом, но и руками.

Было просто невозможно выразить словами чувство, которое она никогда раньше не испытывала. Кейт знала массу полезных слов. По правде говоря, ее словарный запас был настолько велик, что это пугало молодых людей, с которыми ее знакомили. Однако при виде этого мужчины она не смогла подобрать ни единого слова, которое помогло бы ей объяснить ее собственную реакцию.

Если бы он не снял шляпу, она бы никогда этого не узнала. Но он сделал это, и она увидела, что весь воздух вокруг него пропитался волшебством. Она не могла сказать, почему это произошло, но это было так. Впервые в жизни ей захотелось прикоснуться к мужчине.

Возможно, тайна заключалась в его красоте, потому что он действительно был красив. Великолепные черные волосы. Контраст между белизной его кожи и ярко освещенными солнцем волосами придавал черным локонам яркость, с которой не мог сравниться ни один светлый цвет. В его лице чудесным образом сочетались прекрасные Евклидовы углы, но губы изгибались дугой, которая заставила Кейт по непонятной для нее самой причине поджать свои губы. Едва она смогла увидеть его легкие, плавные движения, как он скрылся из виду. Вместе с ним исчезло и волшебство.

Кейт посмотрела на свои руки. Они были стиснуты, холодные и влажные. Она выбежала из своей комнаты и помчалась в конец коридора, чтобы украдкой заглянуть в холл. Но она его уже не увидела. Его уже проводили в гостиную, однако она услышала его голос. От звука его голоса, хотя он был едва различим, ее тут же бросило сначала в жар, а затем в холод. Она вздрагивала от каждого произнесенного им слова. Затем дверь закрылась, и она больше ничего не слышала.

Она пошла назад, в свою комнату. Подойдя к книжным полкам, она потянулась и достала тяжелую книгу. Это были репродукции картин Микеланджело и да Винчи. Ее холодные руки перелистывали страницы одну за другой. Она дошла до конца и захлопнула книгу. Именно так она и думала. Эти — элегантные одежды скрывали сильные прекрасные мышцы, если только художники вообще могли в своих произведениях правильно передать красоту мужского тела.

И все же она никак не могла объяснить свое собственное поведение. Она и раньше видела мужчин потрясающей красоты. Но никто из них не делал мир ярче, приближаясь к ней. Ни один из них не мог заставить ее трепетать только от того, что разговаривал. Это было чудо — в этом не было никакого сомнения.

ГЛАВА 2

Как он и пригрозил Фальку и Вэлу, в то утро Алексис ожидал Офелию Мэйтленд с намерением сделать ей предложение. Гостиная в Мэйтленд Хаузе сверкала от яркого солнечного света и от проявлений образованности Офелии. Образованность была просто необходима молодым женщинам. Она была эполетами и знаками отличия, по которым джентльмен мог узнать леди.

Он поднял с дивана замысловатую вышивку и отбросил ее в сторону. Он подошел к пианино и принялся листать лежавшие там ноты Шопена и Моцарта. Да, Офелия действительно была образованной девушкой, но Алексиса привлекало в ней то, что у нее не было ни соответствующего происхождения, ни соответствующего ума, чтобы рассматривать его прошлое как препятствие для заключения между ними брачного союза.

Но он признавал, что не только это привлекало его в ней. Хотя он не говорил об этом ни Фальку, ни кому-либо другому, Офелия ему действительно нравилась. Как только он осознал это, у него в груди тут же сформировался жгучий комок, состоящий из раздражения и страха. А что, если он влюблен и не знает об этом? Как бы то ни было, Офелия, несмотря на свои претензии, отличалась беспечностью и чувством юмора, и это вселяло в него надежду.

Ему нужна была надежда, и мысль о том, что он может потерять ее, пугала его больше всего.

И тем не менее он мог бы признаться в подлинной причине, которая заставила его приехать сюда, хотя бы себе, в глубине души. Несмотря на то что он относился к женщинам с недоверием, потому что они хотели заполучить его ради его титула или внешности, великодушие Офелии притягивало его к ней. Если Офелия была хорошей и если она его любила, то тогда разве он тоже не хорош? Если она захочет его ради него самого, то он, возможно, сумеет справиться с демонами, построить новую жизнь с Офелией и обрести покой. И даже, может быть, он снова сможет дарить свою любовь.

Кто бы мог подумать, что он найдет свое спасение в Мэйтленде? Мэйтленды были социальными акробатами. Они возникли из безвестности несколько поколений назад и с тех пор взбирались по социальной лестнице с цепкостью горных козлов и ловкостью обезьян. Они хватались за каждую ступеньку, за каждую нишу и выступ респектабельности руками и ногами.

Стремления Мэйтлендов были хорошо знакомы де Гранвилям. На протяжении двух столетий участок Мэйтлендов находился среди ричфилдских владений, как брешь в зубчатой стене прочного замка. Мэйтленды уговорили одного из предков Алексиса продать им землю. На этих землях была выстроена ричфилдская башня, первоначальная крепость первого барона Ричфилда. Его утрата стала гноящейся язвой на груди семьи, а де Гранвиля, продавшего эту землю, с тех пор проклинали все наследники.

Год за годом де Гранвили наблюдали, как Мэйтленды выкарабкивались из грязи плебейского происхождения, медленно вливаясь в аристократические круги, вступая в браки со знатью. Алексис не был против того, чтобы рядом с ним жили бывшие ткачи или дубильщики, но он был против наличия такой бреши в своих владениях. На протяжении пяти веков де Гранвили жили и сражались в Ричфилде, и он считал своей честью и обязанностью беречь семейное наследство.

Его семья сражалась на стороне Йорка против Ланкастера во время войны Алой и Белой розы. Приложив огромные усилия, они завоевали расположение Генриха VIII и Елизаветы, пережили Кромвеля и потребовали свои титулы и земли обратно в период Реставрации. Место, где началась вся эта борьба за величие, сейчас находилось в распоряжении людей, которые могли стереть его с лица земли и на его месте построить свой собственный, фальшивый замок, неустанно прыгая с одной социальной скалы на другую, более высокую.

Офелия, однако, не посвятила себя семейному занятию. В ней он не обнаружил ничего общего с горной козой. Именно Алексис первым ее заметил и начал преследовать девушку. Ему нравилось то, как она легко заводит дружбу с людьми, которые кажутся не на своем месте. Он видел однажды, как она взяла под свою опеку совсем некрасивую девушку и та добилась успеха и всеобщего внимания в течение всего лишь одного званого обеда. И он должен также признать, что если бы она ему не нравилась, то никакие надежды на искупление греха, на попытки возвратить башню Ричфилда не заставили бы его появиться здесь. Да, у него всего же была надежда, потому что за последний год девушка ясно дала ему понять, что любит его.

Он представлял себе, как разгневаются его мать и жена Фалька, услышав о его предложении, когда мать Офелии ввела дочь в комнату. Обе выглядели так, будто бы сгорали от усилий спрятать свое волнение, и ему почти не потребовалось прикладывать усилия, чтобы заставить мать выйти из комнаты. Беспредметный разговор продлился всего несколько минут, и все это время Алексис старался не выдавать своего нетерпения

— Так благородно с вашей стороны нанести визит маме, милорд, — сказала Офелия.

— Это честь для меня, — ответил Алексис.

— И мы также с нетерпением будем ждать вас сегодня на балу.

С него было достаточно. Соскользнув со стула, он пересек комнату и сел на диван рядом с Офелией. Он не обратил никакого внимания на шокированное выражение ее лица. Несколько раз она позволяла ему подходить гораздо ближе. Офелия не была ханжой, и он в последние несколько недель чувствовал себя с ней все более и более свободно. Он взял ее руку и поцеловал ладонь, затем отвернул манжет ее платья и провел губами по внутренней стороне запястья.

Он провел языком по ее белой коже и прошептал:

— Знаешь, чего я хочу?

Он молча проклинал себя за этот идиотский вопрос. Он не мог поверить, что в последний момент храбрость покинет его. Ему хотелось быть поэтичным.

— Конечно, знаю. — Офелия учащенно дышала, ее шея и щеки пылали.

Польщенный ее очевидным восхищением, он приготовился произнести речь, но она его перебила.

— О, милорд, это мое самое величайшее желание и… подумать только!

— M-м. То, что я хотел сказать…— Он сделал паузу, заметив, что ее взгляд был устремлен куда-то вверх, выше его плеча.

— Всего-навсего Офелия Мэйтленд и маркиз Ричфилд, — сказала она. — Да ведь маркиз— это самый высокий титул, если не считать герцога.

Алексис посмотрел вниз на свои скрещенные руки, потом поднял глаза и увидел, что девушка, закусив губу, наблюдает за ним. Он закрыл глаза, чтобы не видеть жадного ожидания, написанного на ее лице. Маленький воробышек надежды, трепетавший крыльями у него внутри, упал в огонь и сгорел дотла. Чувствуя, что внутри у него нет ничего, кроме этого пепла, он открыл глаза.

— Цепкие руки и ловкие ноги, — тихо пробормотал он.

— Что?

Пытаясь спрятать поглубже свою боль, Алексис встал и закрыл дверь гостиной. Они оба знали, что ни ее мать, ни кто-либо другой не осмелятся побеспокоить —маркиза до тех пор, пока он сам этого не пожелает. Он задернул шторы, подошел к Офелии и сел рядом с ней.