Алексис услышал, как Фальк резко перевернул очередную страницу книги. Его раздражение всплыло на поверхность, и он попытался от него избавиться. Попытка оказалась безрезультатной, и он решил, что лучше будет просто скрыть его. Он кивнул Мередиту, и тот ушел с видом глубокого облегчения.

Как только за камердинером закрылась дверь, Фальк хлопнул по столу книгой, с которой так плохо обращался.

— Бог свидетель, вы мне дорого обходитесь, сэр.

Алексис сгреб с серебряного подноса пачку писем и, устроившись у окна, принялся их просматривать. Последовал удар рукой, и конверты разлетелись по всей комнате. Алексис наблюдал, как бумаги падают на ковер, а потом поднял глаза на Фалька.

Фальк пристально смотрел на него, но во взгляде Алексиса была та же отстраненность, какая бывает видна во взгляде военного хирурга на поле битвы. Сжав губы в тонкую линию, Фальк отступил и поднял руку.

— Прости меня, — сказал он, — но я думал, что после того, как ты вступишь в полк, ты не будешь больше чувствовать необходимости в совершении подобных безумств.

Алексис пожал плечами и поднялся. Он собрал письма под аккомпанемент стихотворных строк:

Со сломанным крылом влачусь по жизни,

Безумие и страх меня гнетут,

И за малейший проблеск благодарен..

Алексис присел у ног Фалька, чтобы подобрать последний конверт, потом взглянул вверх и улыбнулся.

— Сегодня вечером у Офелии Мэйтледд бал. Клянусь, что я — лиса на прицеле у искусной охотницы.

—Он подождал, пока Фальк решит, что хуже — его смертельные скачки или Офелия Мэйтленд.

— Ты и не старался убежать от этой гарпии Мэйтленд, — сказал, наконец, Фальк.

— Да ведь это ты постоянно твердишь мне, что я должен жить дома и иметь наследника.

— В твои обязанности как маркиза Ричфилда входит забота о поместье и рождение наследника.

— Откуда ты знаешь, что я его еще не родил?

Фальк бросился к Алексису прежде, чем тот успел продолжить свою речь. Он затолкал Алексиса на диван и, чтобы тот оставался на месте, прижал коленом его грудь.

— С юношеских лет твое лицо сделало тебя жертвой женщин. Я пытался тебя защитить. Господь любит целомудрие и чистоту, а не красоту, Алексис.

Сделав настолько быстрое движение, что Фальк потерял равновесие, Алексис высвободился и встал на ноги.

— Я пытался следовать твоим советам, — сказал он. — Но мои грехи настолько велики, что, если я буду изображать монаха, я только заставлю ангелов рассмеяться. Я хочу есть. Давай спустимся к завтраку и там, за чаем, скрестим шпаги. Пожалуйста, Фальк. Ты знаешь, что я терпеть не могу ссориться с тобой.

Фальк выдавил из себя улыбку, и они вместе пошли вниз. В коридоре они встретились с Валентином, который шел в сопровождении собаки Алексиса, Яго. Алексис увидел, как двое мужчин обменялись взглядами, как два отчаявшихся врача. Фальк оставил их, и Алексис взял Вэла за руку прежде, чем тот успел открыть рот.

— Молчи, — сказал Алексис. — Я оставил старую любовницу, а новой еще не завел, и поэтому умираю от скуки.

— Осел. — Валентин сжал кулаки и повернулся к Алексису. — Тебе нравится выводить меня из себя. Не по этой ли причине ты пустил в ход все свое влияние, чтобы получить для меня место в полку Кардигана? Так чтобы у тебя рядом был кто-то, кого можно было бы доводить до безумия? Человек, который был бы обязан тебе и не мог сбежать? Незаконный сын лорда Мора— у твоей ноги…

Алексис вздохнул и погладил Яго по голове.

— Да, мне нужен был еще один домашний любимец, кроме моего пса. О, заткнись, Вэл. В конце концов, ты в Легкой бригаде, а я — в Тяжелой. У тебя масса возможностей избежать моего общества. Вместо этого ты лучше бы побеспокоился о царе и его аппетитах в Крыму. Если начнется война, то мы непременно окажемся на ней. Тогда ты сможешь направить всю свою ярость на борьбу с русскими.

— Ты пытался убить себя.

— Какое бурное воображение, — медленно произнес Алексис. — La mort ne surprend point le sage; il est toujours pret a partir!

Валентин с минуту стоял, уставившись на него, а потом перевел:

— «Смерть никогда не застигнет мудрого человека врасплох; он всегда готов расстаться с жизнью».

— Отлично. Ты всегда отличался знаниями в школе, но не нужно сердиться на меня.

Они направились к лестнице. Яго шел рядом с Алексисом.

— Взбодрись же, — сказал Алексис, похлопывая Вэла по плечу. — Сейчас мои мысли вовсе не о смерти, а о прекрасной Офелии Мэйтленд.

— Будь с ней осторожен. Ее предки всего три поколения назад были торговцами, а леди Джулиана не одобрит невестку с таким запятнанным происхождением, как она не одобряет мою незаконнорожденную персону.

Алексис рассмеялся и свернул в небольшой коридор, который вел в столовую.

— Именно поэтому я и собираюсь после завтрака отправиться в Мэйтленд Хауз и сделать ей предложение.

Он увидел открывшийся рот своего друга и снова рассмеялся. Они уже сидели за столом, когда Валентин пришел в себя настолько, чтобы закрыть его.


В Мэйтленд Хаузе Кейт Грей сидела в кресле в своей гостиной. Ее взгляд был прикован к страницам «Отелло» на случай, если кто-нибудь войдет, но она кипела, как перегретый паровой котел. Она не могла этого делать. Она не могла быть леди, как того хотела мама. Что она здесь делает, американка, привыкшая к пограничным городам и деревянным домам? Это не ее вина, что мама хотела снова пережить прошлое, превратив дочь в напыщенную, жеманную леди. Она была все той же простой Кейт Грей, дочерью старателя. Матери не следовало расставаться с обществом ради него.

Кроме того, леди не могли заниматься ничем интересным. Они только и делали, что вышивали салфеточки или читали возвышающие душу книги. У нее не было времени на то, чтобы быть леди. Теперь, когда они были богаты, нужно было делать настоящую работу, но мать настояла на том, чтобы Кейт отправилась к родственникам в Англию и там стала наконец настоящей леди. Мама не переставая говорила об этом и постоянно падала в обморок, так что папа в конце концов уступил. И вот она здесь, в Мэйтленд Хаузе, в окружении своей тетушки-вдовы, кузины Офелии и двоюродной бабушки Эмелайн. Она окружена и пригвождена, и у нее нет никакой надежды сбежать от этого чудовища, о котором мама всегда говорила, — «от Общества».

Да, она действительно оказалась в неприятном для себя положении, а все потому, что папа почти два года назад нашел золото. Кейт очень хорошо помнила тот день, потому что она как раз работала в то время, когда отец пришел домой и сообщил эту новость. Она делала грязную работу, за которую не взялась бы ни одна леди. Она стирала белье.

Во дворе за деревянным столом Греев стояло пять лоханей для стирки. Здесь работала Кейт и еще четыре женщины-китаянки. Кейт терла одежду о стиральную доску до тех пор, пока ее пальцы и ладони не начинали болеть. Мыльная пена брызгала ей в лицо. Грязная вода попадала на грудь. Она не смотрела ни на других женщин, ни на заходящее солнце. Ей нужно было закончить стирку до того, как на землю спустился вечерний туман.

Рубашка выскользнула из ее пальцев, онемевших от постоянного трения. Она склонилась над лоханью, чтобы ее выловить.

— Господи, пожалуйста, — молилась она над мыльной водой, — не дай маме увидеть меня.

Прядь волос упала ей на лицо. У нее были волосы цвета меди и корицы. Она откинула непослушный локон назад. Она не успела еще выпрямиться, как что-то обвило ее вокруг талии, и она почувствовала, что ее тянут назад. Борода уткнулась ей в левое ухо, а две руки сжали ее ребра.

— Бог мой, — сказал мужской голос. — Бог мой.

Кейт почувствовала, как ее подбросили вверх. Когда она снова опустилась на землю, мужчина прижал ее к себе, лицом к лицу, схватил ее за ягодицы и прижался к ней своим бедром. Слишком разъяренная, чтобы кричать, Кейт отвела руку назад и ребром ладони ударила его по носу. Он отпустил ее.

— Бог мой!

Кейт попятилась и, подойдя к табуретке, стоявшей возле лохани, схватила лежавший там револьвер. Она повернулась как раз в тот момент, когда мужчина снова направился к ней, и взвела курок.

— Стоять!

Мужчина подмигнул ей. Судя по его внешности, это был еще один старатель, только что вернувшийся со своего участка. Усталый, грязный, полностью освободившийся от всяческих манер за время изоляции У него была длинная борода, и от него разило лошадью, мулом и недельной давности потом. Он посмотрел на оружие и осклабился.

— Ну же, малышка, я не причиню тебе вреда. Опусти свою старую пушку. — Произнося эти слова, мужчина подошел поближе. Еще три шага — и его можно будет достать пулей.

— Проклятье — воскликнула Кейт. — Ненавижу, когда со мной разговаривают как с двухлетней!

Дуло револьвера опустилось вниз, и в тот же момент пуля разорвала землю в сантиметре от ног мужчины. Для такого большого мужчины он подпрыгнул очень резво. Он отскочил назад, не переставая повторять при этом свои льстивые слова. Внезапно он бросился к ней, и Кейт выстрелила во второй раз. Старатель завопил и схватился за руку повыше локтя. Затем он взвыл и бросился прочь со двора.

Задняя дверь дома распахнулась. Кейт посмотрела через плечо и увидела своих братьев. Робби сбежал по ступенькам, держа в руке ружье, за ним торопился Закария, а последней шла мама.

Вздохнув, Кейт вытерла пот со лба. Она вздрогнула, когда мать пронзительно закричала:

— О Боже! О Боже, о Боже, о Боже!

Робби остановился, направив свое ружье на удалявшегося старателя. Закария указал на мелькающие ноги мужчины и рассмеялся. Кейт сама с трудом сдерживала улыбку. Это было нелегко, так как мама непрерывно что-то лепетала и всплескивала руками, стараясь справиться с восемью нижними юбками и шелковой юбкой. Она пыталась протиснуться сквозь двери, которые никогда не предназначались для людей в подобной одежде. Восхищение Кейт усилилось еще больше, когда София протиснулась сквозь дверь и спустилась по ступенькам, умудрившись при этом не выставить наружу даже щиколотки.