Алисса Джонсон - Леди-наследница

— А разве я не за тем пришла, чтобы здесь остаться?

Он насупился еще суровее, потом повернулся и вышел из комнаты.

Уиннифред смотрела на дверь, слушая, как раздаются в коридоре шаги Гидеона.

«Мы знаем друг друга без году неделя».

Эти слова уязвляли, но они не ранили так, как его слова у моста. Частично потому, что Уиннифред знала, что они были сказаны в гневе, но главным образом потому, что это не было критикой в ее адрес. Но это не остановило ее. Сказанное напомнило ей, как часто приходится хорошенько потрудиться, чтобы получить желаемое. Можно целыми днями тянуть морковку, но она не будет расти быстрее и не вырастет крупнее. А можно поливать, пропалывать и окучивать, и в конце терпение и труд окупятся.

Мужчине может нравиться женщина, его может влечь к этой женщине и в то же время ужасать мысль о том, чтобы жениться на ней после всего лишь недолгого знакомства. Это имеет смысл. Не слишком лестно, но по крайней мере разумно.

И ей тоже надо быть разумной. Она готова была бороться за то, чего хочет; теперь необходимо ждать и принимать то, что им обоим еще так много нужно узнать друг о друге.

Это она сможет… наверное… вероятно.

Запас смелости не безграничен. Сколько бы ни отодвигала Уиннифред в сторону свои страхи, они всегда найдут способ дать о себе знать… способ подточить ее решимость.

Знает он ее неделю или десять лет, ей, возможно, никогда не стать той женщиной, на которой Гидеон захочет жениться.

Она не красавица, не образованна, не утонченна. Она не леди. Она украла кулон, играла в карты с воришкой и водила дружбу с козой.

Она не из тех людей, с которыми хотят дружить.

— Лилли хотела, — прошептала она в пустую комнату.

Раньше она была кому-то нужна, значит, кому-то может понадобиться снова. Немножко времени и труда — при условии, разумеется, что она все еще будет этого хотеть, — и этим кем-то может оказаться Гидеон.

Гидеон искал не выпивку — во всяком случае, не только. Он хотел несколько минут побыть в одиночестве. Ему требовались время и пространство, чтобы обуздать свой гнев, привести в порядок бессвязные мысли и укрепить пошатнувшуюся решимость сделать то, что правильно. Он извинится за свое поведение, а потом отправит Уиннифред назад, в ее комнату.

Выпивку он нашел в таверне, где в угрюмом молчании порознь сидели несколько посетителей. Ему хотелось присоединиться к ним, сесть у огня и напиться вдрызг. Вместо этого он купил бутылку и сделал первый длинный глоток на лестничной площадке на обратном пути наверх.

Дважды. Дважды задень он забылся в воспоминаниях о войне. И дважды за день вывалил свои страдания на Уиннифред.

Просто чудо, что она еще не сбежала назад, в Мердок-Хаус, проклиная его на чем свет стоит.

Он потер грудь там, где тупая боль не давала покоя с тех пор, как он осознал, как сильно ранил ее чувства у моста. Она безобидно пошутила по поводу их помолвки, и он, как последний ублюдок, ответил тем, что чуть не проглотил язык от ужаса.

О, она сделала вид, что это ерунда, что ничего страшного не произошло, а потом рассмеялась и простила его. Но он видел обиду и боль в ее глазах и как побледнела кожа под веснушками. Уиннифред не удалось это скрыть. А он не сумел найти ни слов, ни смелости, чтобы все исправить. Как он мог объяснить свои страхи, не объясняя их причин? Как мог раскрыть ей ту маленькую, эгоистичную часть себя, которая мечтает время от времени о том, как ухаживает за ней, как делает ее своей? Как может он признаться в этом и не сказать, что лучшая его часть никогда не позволит этому случиться?

Он не мог. И в этот раз ему не удастся все сгладить глупой шуткой.

Acomedie larmoyante… Проклятие!

О чем он думал?

Он стиснул в руке горлышко бутылки. Он чертовски хорошо знал, о чем думал — о том, что она снова вытащила его из боли воспоминаний. Что у реки, промокшая насквозь и встревоженная, она выглядела такой же неотразимой, как и тогда, смеющаяся, на залитой лунным светом дороге в Шотландии, и вдвое прекраснее, стоя в его комнате, освещенная светом пляшущего в камине огня, позолотившего волосы. Он думал, что еще никогда в жизни так отчаянно не желал овладеть женщиной. И до смерти перепугался того, что станет с ними, если он уступит своему желанию. Он должен был что-то сделать, что угодно, лишь бы заставить ее уйти.

И поэтому обидел ее неосторожными словами. Она не отступила, но он видел, как она съежилась у него на глазах, что мгновенно остудило его пыл.

Он приостановился перед своей комнатой и хотел выпить еще, но поборол соблазн и открыл дверь. О, Он намерен выпить еще и не один раз, но перед Уиннифред предстанет трезвым.

Он нашел ее там — стоящей посреди комнаты. Не в силах заставить себя встретиться с ней взглядом, он занялся запиранием двери. Когда увиливание не помогло успокоить грызущее ощущение в животе, Гидеон сдался и отнес бутылку на маленький письменный стол, чтобы налить выпить. От двух порций едва ли запьянеешь, рассудил он. Разве что немного осмелеешь.

— Почему вы не садитесь, Уиннифред?

— Я сегодня уже насиделась, благодарю.

Гидеон одним глотком опрокинул в себя спиртное, шумно выдохнул и повернулся к ней. Она не выглядела ни рассерженной, ни оскорбленной. Она выглядела душераздирающе уязвимой и… очень, очень решительной.

— Вы демонстрируете бесконечное терпение, — мягко проговорил он. — Вам следовало бы залепить мне пощечину, и дело с концом.

Она неуверенно улыбнулась:

— Соблазн был. Но вы и без того выглядели здорово пришибленным. Я не бью лежачего.

Он поставил пустой стакан.

— Даже когда он этого заслуживает?

— Никто этого не заслуживает.

— О, такие есть, — заверил он. И то, что она этого не знает, только еще резче обозначило различие между ними. Ей не следует быть здесь, подумал он. А он не должен втягивать ее еще глубже в мерзость своего прошлого. — Я прошу прощения за свое поведение. Нет оправдания…

— Я приму ваше извинение. — Она не дала ему закончить и, к его смятению, пересекла комнату и встала перед ним. — Если вы расскажете мне, что привело вас в такое состояние.

Он покачал головой и внезапно пожалел, что стол стоит у стены. Некуда отступить.

— Сожалею.

— Вы это уже говорили.

— Я очень ценю вашу заботу и ваше терпение, Уиннифред, но… — Не задумываясь, Гидеон схватил ее за руку, когда она в явном расстройстве хотела отвернуться от него. — Я не хотел, чтобы это прозвучало так, будто я вас прогоняю. Я признателен вам за заботу, правда. Но сны…

Ему придется что-то ей рассказать, осознал Гидеон. Глупо и эгоистично ждать, чтобы она ушла сейчас с очередным его извинением и уверткой. Он отпустил ее и сжал руку в кулак.

— Вы правы, — услышал Гидеон свой голос. — Мне снится война.

Уиннифред снова кивнула.

— Сон каждый раз один и тот же?

— И да, и нет. — Он не знал, как объяснить. Он никогда раньше не пытался. — То же сражение, те же… — Те же мальчишки. Слова повисли на кончике языка. Он не дал им сорваться. — Те же люди. Тот же день. Но сны меняются.

— Это то сражение, в котором вы были ранены?

Он покачал головой и ухватился за возможность сменить тему.

— То было несколькими месяцами раньше, в небольшой стычке у побережья Испании. Потребовалось шестеро матросов, чтоб вытащить меня из-под нока.

Она склонила голову набок.

— Вы как будто гордитесь.

— Да, своими людьми. — По крайней мере эту историю он может рассказать. — Они спасли меня в гуще сражения. Лорд Эммерет одной рукой поднял нок, а другой вытащил пистолет и выстрелил… У меня были отличные люди.

— Как-то это не похоже на небольшую стычку.

— Такой она была в масштабах всей войны.

— А сражение, которое вам снится? — мягко спросила она. — Каким оно было в масштабах всей войны?

— Незначительным столкновением. — В его жизни оно было всем.

— А люди, о которых вы говорили, они погибли в сражении?

— Да.

— А вам они были дороги?

Следующие слова вырвались у него помимо воли:

— Должны были быть.

У нее между бровями залегла морщинка.

— Я не понимаю.

Ей и незачем, подумал он. Нельзя просить Уиннифред понять. Он покачал головой:

— Возможно, в другой раз, Уиннифред.

Он ждал, что она станет возражать, но она удивила его, шагнув ближе и приложив ладонь к его щеке.

— Мне очень жаль, Гидеон.

Он хотел отвести ее руку, но поймал себя на том, что вместо этого держится за нее. Уиннифред смотрела на него с такой добротой, с таким пониманием…

Каким сильным, невыносимо сильным было искушение утонуть в этих мягких янтарных глазах. Если б он не думал ни о чем, кроме этого, ни о чем, кроме ее красоты, то привлек бы ее ближе. Мог наклонить голову и накрыть ее теплый рот своим. На какое-то время он мог бы забыть обо всем, кроме нее.

Было бы проще, если б она возражала. Если б спорила.

Неимоверным усилием воли он отстранил ее руку от своего лица, мягко сжал и отпустил.

— Мне тоже жаль.

«Что же произошло в том сражении?»

«Что ты видел сегодня у моста?»

«Кого ты потерял?»

Вопросы один за другим проносились в голове Уиннифред, но она безжалостно отбрасывала их все. Она пришла в комнату к Гидеону, полная решимости узнать наконец, что же так мучает его, и узнала. Ему снится война и люди, которые сражались с ним рядом. Для одной ночи этого достаточно.

Время и труд, напомнила она себе.

И все равно она на секунду замешкалась, прежде чем повернуться и направиться к двери. От работы она никогда не увиливала, но вот ожидание всегда ей давалось нелегко.