И каждый раз она обнаруживала какую-нибудь черточку в нем, которой раньше не замечала. Под подбородком у него имелся маленький шрам в форме полумесяца. Глаза его в утреннем свете были светлее, чем при свете свечей или в ярком полуденном солнце. С левой стороны была прядь волос, которая так и норовила завиться на конце. Он имел привычку постоянно сжимать и разжимать руку, когда сидел. Уиннифред гадала, не пытается ли он таким образом расслабить мышцы, постоянно сжимающие трость.

Ей многое было в нем интересно: она хотела узнать о тех днях, когда он был морским капитаном, о том ночном кошмаре, от которого она его разбудила, и, самое главное, увлечен ли он ею хотя бы вполовину так, как увлечена им она.

Учитывая его склонность уединяться, легко было поверить, несмотря на поцелуй, что ее интерес безответен. Но, наблюдая за ним, Уиннифред замечала, что время от времени Гидеон украдкой посматривает на нее, пока Лилли говорит. И отметила, что делает он это с заметной регулярностью. Случалось, Уиннифред переставала делать вид, что занята едой, и позволяла их глазам встретиться через стол.

Каждый раз он смотрел на нее немножко по-другому. Иногда посылал дружескую улыбку, которая согревала сердце. Иногда она ловила его на том, что он наблюдает за ней из-под полуопущенных век, и каждый нерв в ее теле пробуждался к жизни. А порой по его лицу пробегала какая-то мрачная тень. Быть может, это что-то вроде тоски или печали, но тень исчезала так быстро, что никак нельзя было сказать наверняка.

Следует признать, его частые взгляды в сторону Уиннифред могли быть результатом недоуменных мыслей, почему, черт возьми, она так глазеет на него, но ей нравилось думать, что это что-то другое. И хотя глаза их встречались не больше чем на секунду-другую, на эти мимолетные мгновения она почти могла поверить, что они в комнате одни.

Почти. Трудно было долго игнорировать присутствие Лилли.

— Я составила список того, что мы должны сделать в течение нашего визита, — говорила она за обеденным столом. — Пункты идут не в порядке важности, однако я распределила их в соответствии с местонахождением и другими величинами.

Уиннифред опустила глаза в тарелку, чтобы спрятать улыбку. Это был их последний день в Шотландии, и она уже начинала думать, что, пожалуй, это не так уж и плохо. В конце концов, как только они окажутся в Лондоне, Лилли придется говорить о чем-то другом, а не о поездке в Лондон. И это будет воистину благословенная перемена.

— Первое, что я хотела бы попробовать, — это мороженое. — Лилли наколола на вилку кусочек омлета. — Ну, не самое первое, а как только смогу, разумеется.

— Вы уже упоминали об этом своем желании, — заметил Гидеон, поднимая глаза от тарелки. — Как же случилось, что вы не смогли доставить себе такое удовольствие, когда были в Лондоне?

— Мой визит из-за маминой болезни был весьма коротким.

— Визит? — Лоб Гидеона прорезала морщинка. — Я думал, вы бывали там ребенком, а потом снова приехали в качестве дебютантки.

— Нет. В сущности, я была еще почти ребенком во время своего дебюта. Мне только-только исполнилось семнадцать.

— Семнадцать? Вам было семнадцать, когда вы были в Лондоне? И тогда же вы познакомились с моим братом?

— Я… — Лилли взяла гренок. — Да.

— Стало быть, моему брату тогда было что-то около двадцати. А я-то полагал, что вы с ним знали друг друга в гораздо более раннем возрасте.

— Да… ну… Фредди, передай, пожалуйста…

Уиннифред передала масло, пока подруга окончательно не искрошила свой гренок.

Гидеон задумчиво постучал вилкой по столу.

— Скажите мне, Лилли… погодите. — Морщина у него на лбу стала еще отчетливее. — Лилли, — повторил он. — Лилли… Роуз.

Стук вилки прекратился. Глаза Гидеона расширились до размеров блюдец, рот открылся. Уиннифред подумала, что он сейчас ужасно похож на человека, получившего чувствительный удар, и по какой-то необъяснимой причине ей это понравилось.

— Силы небесные, вы Роуз.

Лилли оцепенела, нож для масла замер в ее руке.

— Я ведь прав, да? — настаивал Гидеон, подавшись вперед.

Продолжающееся молчание Лилли было красноречивее любых слов.

Гидеон послал Уиннифред обвиняющий взгляд.

— Вы считали, что мне незачем об этом знать?

Потрясенная его реакцией, она только и смогла, что качнуть головой.

— Я… она… — Уиннифред попыталась вспомнить, почему это дело показалось малозначащим. — Это же было очень давно.

— Да, давно, — наконец проговорила Лилли. Она с величайшей осторожностью положила нож и гренок. — И я понятия не имела, что лорд Энгели говорил кому-то о нашей дружбе.

— Говорил? — Гидеон провел пятерней по волосам и засмеялся. — Да он не рассказывал так ни об одной другой женщине ни до, ни после. Он в каждом письме только и рассказывал, что о вас.

— Судя по всему, он очень давно не рассказывал обо мне, — пробормотала Лилли, — иначе вы бы помнили мое имя.

— Он никогда не называл вашего имени из уважения к вам.

— Из уважения? — переспросила Уиннифред.

— Свет не одобряет разорванных помолвок, — объяснил Гидеон, потом снова переключил внимание на Лилли. — Он… он так любил вас.

Лилли упорно не поднимала глаз от стола.

— Как сказала Фредди, это было очень давно.

— До недавнего времени он думал, что вы замужем.

Она резко вскинула голову.

— Что?

— Он думал, что вы вышли замуж за человека по имени… — Гидеон вскинул глаза на потолок, роясь в памяти. — Томас, Томпсон, Таунсенд — точно, Таунсенд. Джеффри Таунсенд.

— Я никогда в жизни не встречала человека с таким именем. Откуда, скажите на милость… — Она закрыла глаза и тихо застонала. — Леди Энгели. Ну конечно.

— В данном случае не удивился бы, если б узнал, что ей помогал мой отец. У них на Люсьена были очень большие планы.

Лилли медленно покачала головой. Вдруг большие голубые глаза ее заискрились смехом. Губы дернулись, и она хихикнула.

Гидеон поднял голову.

— А вы воспринимаете это совсем не плохо.

Уиннифред тоже так подумала.

— С тобой все в порядке, Лилли?

— Простите, — сказала Лилли без малейшего сожаления в голосе. Потом хихикнула снова и снова. Поставив локоть на стол, она ущипнула себя за переносицу. — Ох, просто… Все это ужасно похоже на мелодраму — злодеи, фальшивые браки и украденные письма.

— Да, действительно драма, — пробормотала Уиннифред, главным образом потому, что чувствовала, что должна что-то сказать.

— Я извещу своего брата о вас, — мягко проговорил Гидеон. — Сразу по прибытии отправлю ему письмо.

Лилли отмахнулась, не поднимая головы.

— Он приедет в Лондон, — добавил Гидеон.

— Это не имеет значения. — Лилли испустила тяжкий вздох и подняла голову. — Правда, Гидеон, для меня это не имеет значения. Это было очень давно.

Уиннифред не удивилась, что после минутного колебания Гидеон кивнул и вскоре после этого сменил тему. Не удивило ее и то, что через пять минут он извинился и встал из-за стола.

Он тоже не поверил Лилли.

Уиннифред дождалась, когда отчетливые шаги Гидеона стихнут в глубине дома, и только потом снова заговорила:

— Ты как, Лилли? Нормально?

Лилли встретила ее взгляд:

— Разумеется.

— Какое облегчение, должно быть, узнать, — сказала Уиннифред, — что ваша разлука с братом Гидеона была, в конце концов, делом рук леди Энгели. Он не бросал тебя.

— Нет, не бросал. — Последовала долгая пауза, после которой Лилли добавила: — Не сразу.

— Странное уточнение.

И снова Лилли заговорила после долгого молчания:

— Он не искал меня, Фредди. После того как ему сказали, что я вышла замуж за другого, он не… Он ни разу не приехал ко мне и не спросил, почему я нарушила обещание.

— Как и ты к нему.

— Но я бы сделала это, — возразила Лилли, и впервые в ее голосе зазвучали нотки гнева. — Будь у меня деньги и свобода, я бы поехала к нему и потребовала сказать, почему он перестал отвечать на мои письма. Только у него были средства, чтобы бороться за нас, а вместо этого он предпочел поверить в мое предательство.

Уиннифред хотела указать на явные прорехи в ее доводах. Но чутье подсказало ей, что сейчас не время быть рассудительной.

— Он неправильно поступил, что не боролся за тебя.

С его стороны было бы также неправильно искать замужнюю женщину, но это был еще один бесполезный довод.

— Да, неправильно, — согласилась Лилли, все больше воодушевляясь этой темой. — Более того, он имел роскошь в колыбели богатства и положения лелеять свою сердечную боль и неуместное чувство предательства, тогда как мы были здесь, прозябая в холоде и в голоде.

— Ты сердита на него.

И обижена, подумала Уиннифред. Нетрудно было за резкими словами разглядеть уязвленные чувства.

Лилли сдержанно выдохнула.

— Нет… да… ну, может, чуть-чуть разочарована, вот и все.

Уиннифред не назвала бы это «чуть-чуть».

— Хочешь, чтобы я прочитала лимерик?

Предложение немного развеселило Лилли, как Уиннифред и надеялась.

— Не сейчас, спасибо.

Как бы ни хотелось Уиннифред завершить разговор с Лилли улыбкой, был еще один вопрос, который она должна была задать.

— Тебе будет неловко, если лорд Энгели вернется из Италии, пока мы будем в Лондоне?

— Разумеется, нет, — ответила Лилли с нажимом, чтобы показать, что либо это правда, либо она хочет, чтоб это было правдой. — С самого начала, когда я только попросила, чтоб мы поехали в Лондон, я знала, что существует вероятность встречи с лордом Энгели. Разве я хоть чем-то дала понять, что не хочу ехать?

— Нет. Ничем.

И поскольку бесполезно было убеждать Лилли, что она обязательно испытает неловкость, Уиннифред в конце концов все же решила развлечь подругу неприличным лимериком.