– Нет, наглая какая девчонка… Да что она себе позволяет вообще…

– Кать, что случилось? – подал голос из кресла Саша, глядя на нее настороженно.

– Да ничего не случилось! Просто зло берет! Это ж надо, какие они все решительные нынче! Захотела – влюбилась! Захотела – в Москву потащилась! Что левая нога захочет, то и творят!

– Это ты о ком, Кать? Объясни, наконец, что происходит. А то я сижу, смотрю, как ты ходишь перед моим носом, нервничаешь, и чувствую себя полным идиотом.

– Да нет, Саш, ты тут вообще ни при чем… Просто Танюшка, наша соседка, укатила к Никите в Москву…

– Зачем?

– А вот это большой вопрос – зачем… Затем, что у них большая любовь случилась, как они оба считают. Они, оказывается, друг без друга жить не могут, вот в чем дело. Я его специально увезла, чтобы… А эта декабристка хренова… Все карты мне спутала…

– А зачем ты его увезла? А вдруг у них и в самом деле любовь?

– Не в этом дело, Саш. Понимаешь, это долго объяснять… В общем, я хочу счастья своему сыну. Не хочу, чтобы он… С этой Таней, с ее семьей… Ты же видел эту несчастную Надю, сам должен сообразить. Я как представила, что Никита… И так испугалась! И решила – нет, нет, никогда. Никогда он не свяжет судьбу с этой Таней!

– Кать, остановись, пожалуйста. Ты себя слышишь или нет? Какое ты имеешь право распоряжаться судьбой сына? Нельзя, Кать, нельзя так…

– Ой, да ладно! Не учи меня жить! И вообще, не вмешивайся. Мои дети – это мое дело. Уж разберусь, как умею.

Вдобавок еще и ладонью махнула, будто толкнула от себя волну раздражения в Сашину сторону. И тут же сама себя испугалась, прижала пальцы к губам. Подняв на него глаза, спросила виновато:

– Я тебя сейчас обидела, да?

Саша ничего не ответил, глядел на нее в упор. Ей отчего-то стало ужасно неуютно под его взглядом. И голос получился жалкий какой-то, с нотками испуганного заискивания:

– Не обижайся, Саш… Поверь, я знаю, что делаю. Я же мать… И вообще, ложись спать, ты устал после дежурства, вон, какие у тебя глаза красные. Ложись, милый, а мне к соседям надо сходить… А потом еще на прием не опоздать.

Саша молча кивнул, встал с дивана, ушел в спальню. В окно она увидела, как Леня трудится над пластиковым экраном, забрасывая его каким-то черным порошком. Понятно, скоро Надя проснется, необходимого действа потребует. Катя на секунду представила на месте Лени своего сына Никиту, вздрогнула, быстро скользнула за дверь…

– Сосед, оторвись-ка от своего занятия на минуту. Поговорить надо, – крикнула издали, подходя по траве к Лене. Тот обернулся, глянул на нее удивленно:

– Доброе утро, Кать… Что-то случилось? У тебя голос такой сердитый.

– Скажи, Лень, а где Танюша? Что-то ее не видно давно.

– Так она уехала вступительные экзамены сдавать… Как ты и посоветовала, в педагогический.

– А где этот педагогический? Не в Москве, случайно?

– Да бог с тобой, в какой Москве! Нет… Она в наш, в областной документы подала…

– И ты, значит, уверен, что она сейчас в институт поступает, экзамены сдает?

– Да. Уверен.

– А если это не так? Если она тебе врет?

– Она никогда не врет, Кать. Не приучена.

– Да что ты? Ну-ну…

– А в чем дело, не понимаю? У тебя такой тон – злобно-раздраженный… Что-то я не пойму ничего, растерялся даже.

– Извини за тон, я не хотела, это во-первых. А во-вторых, надо следить за своей дочерью, Лень. Доверяй, но проверяй. Знаешь такую пословицу?

– И все-таки, что-то случилось, да, Кать? Ты какими-то загадками говоришь. Я чего-то не знаю, да?

– Ничего не случилось, Лень. Пока – не случилось. Извини, что оторвала тебя от важного дела. Продолжай на здоровье.

Развернулась, быстро пошла обратно к дому, втянув голову в плечи и поеживаясь. Утро выдалось прохладное, росное. Домашние тапочки намокли в траве, ногам было холодно. Вдруг Леня тихо ее окликнул:

– Погоди, Кать… Она что, к Никитке в Москву уехала, да?

Прозвучало весьма тоскливо. Догадался, наконец. Даже отвечать ему не хотелось. Да и чем он может помочь в принципе?

– Кать, не уходи, ответь мне…

– Не знаю ничего, Лень. Да и некогда мне, на прием опаздываю, извини.

Зайдя домой, тихо, на цыпочках, прокралась по коридору, заглянула в спальню. Саша лежал, уткнувшись лицом в подушку. Может, спал, а может, делал вид, что спит. Все-таки обиделся, наверное… Шагнула тихо вперед, стянула со спинки стула платье и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Ничего, все будет хорошо, вечером они обязательно помирятся. Все, все будет хорошо…

Ей и впрямь казалось, что все дальше пошло хорошо, перетекло в колею нормальной семейной жизни. По крайней мере, внешне не к чему было придраться. Семейные ужины, общая постель, общие разговоры о работе. Правда, наплывало на нее иногда довольно странное ощущение, что Саша смотрит на их семейную жизнь будто со стороны… Будто приглядывается задумчиво. Или замолкает посреди разговора, уходя в свои мысли. Все чаще она стала ловить на себе его задумчивый пустой взгляд и ежилась под ним неуютно. Еще и Гриша ей свинью подложил – замкнулся, не подпускал к себе Сашу дальше пуговиц, выставляя щитом упертую молчаливую вежливость. А с вежливостью приказным порядком ничего не сделаешь, это ж не хамство все-таки. С хамством было бы легче, поставила бы его на место, и все.

А она честно старалась, чтобы все было хорошо! Наводила в доме уют, пекла пироги по выходным, следила за собой тщательно. И ластилась к Саше, как умела. И любила, как могла. Иногда глядела на него, и сердце от любви замирало… Ну что, что еще ему нужно? Тем более, сам этого хотел…

Тот вечер она никогда не забудет. А главное, предчувствия никакого не было, все шло как обычно. Пришла вечером домой, никого не застала, ни Сашу, ни Гришу. Начала разгружать сумку с продуктами, соображая, что бы такое приготовить на ужин. Услышала шаги на крыльце, встрепенулась улыбкой… Нет, это не Саша. Это Гриша пришел.

– Ты где был? Опять в футбол играл?

– Да… А что?

– Ничего! Лучше бы почитал что-нибудь! Или в парикмахерскую сходил, постригся.

– Ладно, я завтра схожу.

– А чем опять недоволен?

– Я всем доволен, мам.

– Ну-ну… То-то из тебя каждое слово клещами вытягивать приходится. Или обиделся на меня за что-то? Ты запомни, сынок, тебе на меня нельзя обижаться. Ты мне слишком дорого достался, чтобы…

– Я знаю, мам. Сто раз уже слышал.

– А ты меня не перебивай! И сто первый раз послушай, ничего с тобой не сделается!

– Ладно, слушаю.

– Ох, вредный какой… Ты Сашу не видел, кстати?

– Нет, не видел. Он как проснулся после дежурства, сразу ушел. И больше не приходил.

– Да? Ну, хорошо… Почисти картошки, пожалуйста. Мне позвонить надо.

– Давай…

Не хотелось ей никуда звонить, разыскивая Сашу, но пересилила себя. В хирургии взяла трубку старшая медсестра, отчеканила, как ей показалось, с издевкой:

– Да, Екатерина Львовна, Александр Сергеевич приходил в обед, потом сразу ушел. А вы его потеряли, да? Ну, вы еще куда-нибудь позвоните, поищите его…

Катя бросила трубку, решив про себя, что никуда больше звонить не будет. Что это она, в самом деле… Не хватало еще слежкой заниматься, как ревнивая женушка. Лучше занять себя чем-нибудь, быстрее время ожидания пройдет. Придя на кухню, подошла к Грише, тронула за плечо:

– Ладно, сынок, не надо мне помогать, я сама все сделаю. Иди…

– Почему? Я ж не отказываюсь…

– Иди, говорю! Что, с первого раза так и не научился мать понимать?

Гриша глянул не так чтобы обиженно, а задумчиво как-то. С грустной и взрослой мудростью, которая Кате совсем не понравилась. Мал еще, чтобы так на мать глядеть. Да и в принципе нельзя так на мать глядеть!

Гриша ушел, она быстро принялась чистить картошку. Руки дрожали мелким бесом, беспокойство в душе росло. Еще и палец порезала, зараза… Кинулась к аптечке, капли крови разлетелись по полу красным веером. Прижала к ране тампон с йодом, подошла к окну…

По двору бежала Ольга. Не шла, а именно бежала, подавшись корпусом чуть вперед и неловко прижимая локти к бокам. У Кати упало сердце – какую-то дурную весть несет…

И застыла, держа щепоть с прижатым к пальцу тампоном на весу. Будто перекреститься собралась, да не успела. Лучше бы перекрестилась…

– Катя! Катя, ты дома? – ворвалась в дверь запыхавшаяся Ольга.

– Да, заходи. Случилось что-то?

– Кать, Лиза таблеток наглоталась! Я сейчас только узнала… О, боже, ужас какой…

– Она… жива?

– Да какое там! Соседи тревогу забили, что она долго из дому не выходит, дверь взломали… А она там два дня уже лежит, мертвая. Никто ведь не потерял…

– Саша сейчас там?

– Да, там. Его соседи вызвонили. И милиция тоже там…

– Понятно. Я пойду, Оль.

Катя двинулась к двери, начала сосредоточенно втискивать ноги в туфли, по-прежнему держа щепоть с тампоном на весу.

– Кать, да ты куда? Ты что, с ума сошла? Только тебя там не хватало! Не ходи, имей совесть!

– Я ему нужна…

– Ага, прям! Сама-то соображаешь, что говоришь? Не нужна ты ему нисколько, даже наоборот… Именно в эту минуту и не нужна!

– Я ему нужна, Оля!

– Да очнись! Хочешь быть дополнением к угрызениям совести? Сиди уж лучше дома! Жди, когда сам придет! Если вообще придет, конечно… Хочешь, я с тобой побуду?

– Нет, не хочу. Мне лучше одной…

– Ну, как хочешь. Я, в общем, другого ответа и не ожидала. Вся ты, Катя, в этом и есть…

– Уйди, Оль. Спасибо.

– Ладно, пойду… А ты валерьянки выпей. Или покрепче чего, коньяку или водки. Есть у тебя в доме водка?

– Есть.

– Вот и выпей.

– Хорошо, я выпью.

Не стала она пить водку. Показалось почему-то кощунством в такой ситуации водку пить. Уселась на диване в гостиной, замерла, слушая тишину. Да, в доме было очень, очень тихо… Даже из Гришиной комнаты не доносилось никаких шорохов.