– Это ты о Наде, наверное? То есть о ее странностях?
– Ну, в общем… А ты тоже заметил, да? Это болезненное стремление к чистоте… Похоже на манию, Лень. Надо что-то с этим делать, по-моему.
– А что с этим сделаешь? Уже ничего не сделаешь, Кать…
– В смысле? Чего ты так, а?
– Как?
– Ну… Очень уж пессимистично настроен!
– Я не настроен. Я давно уже все знаю. Только я не думал, что проблема уже в глаза бросается. Да, это очень плохо, если бросается… Это просто ужасно, Кать… Я думал, есть еще время…
Катя села на стул, глянула Лене в глаза.
– Она что… Она и впрямь больна, да?
– Да, Кать, больна. Я год назад возил ее в область, показывал психиатрам.
– И… что?
– Да ничего хорошего. Сказали, ничем помочь не могут, это необратимый процесс. А дальше будет еще хуже. Сказали, надо приспосабливаться как-то.
– Нет, что значит приспосабливаться? Странные какие! А госпитализировать? А лечить?
– Да бесполезно, Кать. Объясняю же, это лечению не поддается, можно только хуже сделать. Такая форма расстройства особенная, медленно прогрессирующая. Да ты не бойся, Надя не опасна в социальном смысле и никогда опасной не будет… Просто… А в общем, не бери в голову. Это уж мой крест, мне его нести. А ты не говори никому, ладно? Никто ведь в больнице еще не заметил… Пусть она пока работает. Это уж потом, когда нельзя будет скрыть…
– Нет, нет, Леня, я никому не скажу!
– Спасибо, Кать… Да, пусть пока будет все как есть. Пока Танюшка маленькая. А то ведь знаешь, какие сейчас дети… В школу пойдет, а там засмеют. Клеймо поставят – мать сумасшедшая.
– Лень… А потом-то что? Ну, когда…
– Да ничего. Говорю же, мой крест. Будем жить, как получится. Я сильный, я и тебе буду помогать, чем смогу… Так, по-соседски, и выживем, и детей поднимем. Ничего, Кать, прорвемся… Ты мне чаю-то нальешь, нет? Что-то в горле совсем пересохло…
– Да, Лень, сейчас, сейчас… Конечно… Конечно, мы прорвемся, Лень…
Они молча пили чай, глядели в окно. Было слышно, как тихо возится в своей комнате Никитка. Подул ветер, бросил в окно тополиные листья, не успевшие дозреть до сентябрьского благородства, жухлые от первых заморозков. Какая-то неправильная выпала нынче осень, совсем не праздничная. Что у людей, что у природы. Холодная, неуютная.
– К тебе гости, Кать… – мотнул головой в сторону окна Леня, указывая на идущую по двору Ольгу. – Ладно, я пойду… Не буду мешать.
– Ты нам не помешаешь, Лень.
– Ну, все равно… Так мы договорились, да? Ты пока никому… Тем более, Ольге…
– Конечно! Можешь даже не думать, Лень!
– Спасибо…
Леня вышел, вежливо придержал дверь для Ольги. Та улыбнулась ему снисходительно. А глядя в окно в его печальную спину, проговорила вдруг с раздражением:
– Смотреть противно, мямля, а не мужик! И чего этот несчастный к тебе повадился, Кать? Неужели от Надьки по-тихому отделаться хочет?
– Оль, прекрати. У тебя, как всегда, больная фантазия.
– Не скажи… У этих с виду смиренных о-го-го какие черти в тихих омутах наплясывают. Я знаю, что говорю.
– Все-то ты знаешь…
– Да, я все знаю. И даже про твое интересное положение знаю, между прочим. Чего сама-то мне не сказала? Я аж обалдела, когда узнала…
– А чего обалдела-то? Подумаешь, обыкновенное бабье положение!
– Ну, это смотря для кого… Для тебя, например, совсем не обыкновенное. Неужели рожать будешь?
– Буду.
– Назло Романову, что ли?
– Да. Назло Романову. Пусть так – назло…
– Тогда ты полная идиотка, Кать. Просто полнейшая. Ну что ты ему докажешь, что?
– Ничего я не собираюсь доказывать. Просто… Пусть знает и пусть мучается.
– А, вон в чем дело… Я об твою дверь насмерть разобьюсь, пусть тебе хуже будет, да? Нет, все– таки странная ты, Кать… Ну, разобьешься ты, ну, помрешь. А ему все равно. И что ты доказала? Нет, не понимаю тебя, хоть убей. Тем более, ты его и не любила вроде…
– Да откуда ты знаешь, любила я его или нет?!
– Потому что так не любят, как ты. Потому что он для тебя не любимым мужчиной был, а просто стеной. В твоем воображении выстроенной стеной. Я его слепила из того, что было, ага? Что построила, то и присвоила? Нет, Кать… Романов не может быть просто стеной, он из другого теста сделан. Ему надо все время ощущать себя живым и любимым организмом… Любимым, понимаешь?
– А ты и про Павла все знаешь, да? Может, ты профессией ошиблась, Оль, и тебе не эритроциты в крови надо считать, а человеческую душеньку в микроскоп рассматривать? Чего ты лезешь вечно со своими дурацкими выводами?
– Они не дурацкие, Кать. В том-то и дело, что они не дурацкие.
– Да? А ты откуда знаешь? Ты ведь, насколько я понимаю, ни с кем и никогда рядом не жила. Ты даже не знаешь, каково это, жить с мужчиной рядом изо дня в день. Не знаешь, а меня учишь! Ты сама-то любила кого-нибудь, а? Умная какая! Да любовь в семейной жизни вообще дело десятое, к твоему сведению!
– Да-а-а? – насмешливо подняла брови Ольга. – Ты и впрямь так считаешь?
– Да! Я так считаю! Семейная жизнь – это прежде всего долг… Мужчина обязан понимать свой долг перед семьей, перед детьми… Его основная задача – посвятить себя семье, чтобы его женщина была уверена в будущем. А когда женщина уверена, тогда и семья есть.
– Значит, мужчина должен как бы самоуничтожиться, что ли? И служить женщине? То есть служить ее неколебимой в нем уверенности?
– Да, именно так. Тогда он настоящий мужчина, честный и порядочный. Он не может принести женщине горя. Априори не может.
– У-у-у… Я и не подозревала, какая ты в этом смысле дура дремучая, Кать… Ну, а если мужика угораздило в другую влюбиться, тогда что?
– А ничего! Перетерпеть должен. Пересилить себя должен. На нем же ответственность лежит за жену, которая от него зависит! При чем здесь влюбился или не влюбился?
– Да с какой стати?! Каждый человек имеет право на любовь и счастье, никто ничего никому не должен!
– Да? Ну, конечно, как же… Конечно, со стороны хорошо рассуждать на тему чужой беды… – снисходительно глянула на Ольгу Катя. – А посмотрела бы я на тебя, если б ты на моем месте оказалась! Если бы с тобой так… И вообще, уходи, Оль. Не хочу с тобой больше разговаривать. И дружить не хочу. Что это за дружба, когда побольнее ударить норовят… Уходи, мне надо Никитку спать укладывать.
– Кать, да я же как лучше хотела… Чтобы ты очнулась, наконец.
– Все, я очнулась. Уходи.
– Зря ты так… Пожалеешь ведь.
– Да, наверняка пожалею. А сейчас уходи, плохо мне…
Ольга ушла, хлопнув дверью. Катя опустила лицо в ковшик ладоней, снова расплакалась, уже в который раз за день. Могла бы не плакать, конечно, но после слез было легче жить. Будто передышка наступала… Хоть маленькая, но передышка в этой новой и, казалось, абсолютно невыносимой жизни.
В начале второго месяца новой жизни пришел перевод от Павла. На довольно приличную сумму. Она долго разглядывала серенький бланк извещения, потом сложила его аккуратно пополам, провела несколько раз подушечками пальцев по сгибу… И почти бегом направилась в почтовое отделение – не терпелось отправить деньги обратно. Пока шла, представляла себе лицо Павла в момент, когда он получит уведомление о возврате… Было, было внутри ощущение душевного подъема, обманчивого, конечно же, как мыльный пузырь. Но все равно – было…
– …Простите, но я не могу отправить деньги обратно! Мне некуда их отправлять! – огорошила ее девушка за стойкой. – Видите, здесь обратного адреса нет?
– А это уже не мое дело! Перевод пришел на мое имя, и я имею полное право от него отказаться! А как уж вы деньги обратно отправителю переправите, меня не касается!
– Ну, я не знаю… – растерянно пожала плечами девушка. – Давайте тогда оформим всю сумму до востребования на имя отправителя… А вы ему при случае сообщите, чтобы сходил с паспортом на Главпочтамт…
– Делайте что хотите. Я все равно эти деньги получать не буду!
Повернулась, ушла. И поплелась домой, неся в себе разочарование и мыльную пустоту лопнувшего пузыря. Казалось, даже во рту остался тошнотворный мыльный вкус.
Павел приехал неожиданно, перед самым Новым годом. Может, она бы и не узнала о его приезде… Но случилось так, что узнала. Сидела дома с простуженным Никиткой, когда зазвонил телефон…
– Екатерина Львовна, добрый день… Это Люда… Воспитательница из детского сада. Вы меня узнали?
– Да, Людочка, конечно… А в чем дело?
– Ой, Екатерина Львовна… Тут такое… Тут же ваш муж приходил…
– Кто? Вы ничего не путаете, Людочка?
– Да нет, что вы! Он прямо после завтрака и заявился, про Никитку спросил… Ну, а я ему в ответ – так, мол, и так, болеет Никита Романов. Он огорчился, конечно… Ушел… А я решила вам позвонить, предупредить, так сказать… Я из окна видела, что он в вашу сторону направился!
– Когда? Когда он от вас ушел?
– Да минут пять назад! А я сразу к телефону, Екатерина Львовна, вам звонить! Он к вам сейчас идет, наверное!
– Да… Да, Людочка, спасибо…
Положила трубку, руки затряслись. Метнулась туда-сюда по комнате, на миг остановилась у зеркала, глядя на выпуклый живот… И накинула шаль на плечи. И тут же ее сняла. Почему она должна живот прятать? Нет, пусть видит… Уже очень видно. Наверное, крупный ребенок будет. Господи, чего она сейчас о ребенке… Что делать, что делать? Явился, как снег на голову! Или ничего не делать? Нет, надо Никитку к соседям унести. Пусть Павел его не увидит. Хотел увидеть, но не увидит!
Никитка спал, сопел в подушку простуженным носиком. Потянулась к нему, чтобы поднять на руки… Нет, он тяжелый. Нельзя. Опасно.
Накинула на плечи пальто, выскочила на крыльцо, заголосила испуганно:
– Леня! Надя! Вы дома кто-нибудь? Леня! Надя! Скорее, скорее сюда!
Леня выскочил из дверей в линялых тренировочных штанах с вытянутыми коленями, голый по пояс, помчался через очищенный от снега двор, ничего не спрашивая. Взлетел на крыльцо…
"Леди Макбет Маркелова переулка" отзывы
Отзывы читателей о книге "Леди Макбет Маркелова переулка". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Леди Макбет Маркелова переулка" друзьям в соцсетях.