— Я бы хотела не верить тебе, Мисси, но я верю. И в глубине души я всегда об этом знала!

Октавия же выказала не столько терпимость, сколько покорность, потому что она всегда была немножко ребенком и нуждалась в твердой руке.

— Друсилла, подумай, насколько легче тебе будет с «Зингером», — сказала она.

— Безусловно! — допустила Друсилла.

— И я должна признаться, что не прочь иметь сто фунтов в банке. Я бы не была таким бременем для вас.

Друсилла сдалась:

— Хорошо, Мисси, ты можешь взять наши акции!

— Акции тети Корнелии и тети Джулии ты тоже возьмешь? — спросила Октавия.

— Конечно! Их акции я бы продала за столько же. Но и вы, и они должны быть готовыми к тому, чтобы ничего не говорить об этом ни дяде Билли, ни кому-либо другому. Ни одного слова!

— Для Корнелии этих денег будет достаточно, Друсилла! — сказала Октавия. — Она выглядела все бодрее и уже сдала в архив всех знакомых мужчин. Это было значительно лучше, чем страдать от их вероломства, истекать кровью от их вредности. Она сможет вылечить свои ноги у специалиста по костям, немца, который живет в Сиднее. Ей так много приходится стоять! — И ты знаешь, в каком плачевном состоянии дела Джулии. В кафе «Олимпия» открыли новый зал с перламутровыми столами. И каждый вечер там играет пианист! Если бы у Джулии было лишних сто фунтов, она бы смогла сделать свое кафе, по-моему, даже шикарнее, чем «Олимпия».

— Я постараюсь уговорить их! — сказала Друсилла.

— Ладно, если ты их уговоришь, то они должны приехать сюда в Миссалонги в пять часов дня в воскресенье. И пусть захватят акции. Вы все должны подписать доверенность.

— Что это такое?!

— Это бумага, которая подтверждает, что я могу действовать от вашего имени.

— Почему именно в пять в воскресенье? — спросила Октавия.

— В это время придет моя подруга Юна. Она будет свидетелем этой сделки!

— О, как хорошо! — Октавию охватило вдохновение. — Я испеку для нее блюдо своего любимого печенья!

Мисси усмехнулась:

— Когда-нибудь, тетя Октавия, ты сможешь устроить шикарный чай. Сейчас ты, конечно, испечешь печенье для Юны, но когда-нибудь мы будем есть сладкие, тающие во рту торты, воздушные булочки с кремом и марципанами.

Никто не стал спорить с этим планом.

Глава 7

Когда во вторник в шесть утра Мисси приехала в Байрон, у нее было сорок акций Бутылочной Компании Байрона и четыре доверенности, должным образом подписанные сторонами и свидетелями. Юна, как оказалось, была дельным мировым судьей (при этом женщиной!) и уладила все с наиболее важными официальными печатями.

Мисси стояла на платформе, как и предложила Юна, там, где должны были остановиться вагоны второго класса, а Алисия — там, где производили посадку обладатели билетов в первый класс.

— Надеюсь, вы не против путешествия во втором классе? — озабоченно сказала Мисси. — Мама была такая добрая — у меня десять шиллингов на собственные расходы и гинея на врача. Но из этих денег мне не хотелось бы тратить больше, чем надо.

— Дорогая, я уже давно не езжу первым классом, — успокоила Юна. — Кроме того, путешествие не такое уж и длинное, и ранним утром никогда не следует открывать глаза, впуская сажу!

Взгляд Мисси встретился со взглядом Алисии. Алисия шумно втянула носом воздух и нарочно отвернулась.

— Слава Богу, — с облегчением вздохнула Мисси.

Рельсы загудели, и почти сразу после этого поезд двинулся — громадный черный паровоз с рядом — коротких труб заскрежетал в клубах тяжелого дыма и густых облаках белого пара.

— Знаешь, что я люблю делать? — спросила Юна у Мисси, когда они нашли у окна два свободных места.

— Нет. Что?

— Ты знаешь навесной мост в конце Ноэль — стрит у бутылочного завода?

— Конечно, знаю.

— Я люблю стоять прямо посередине, на самом верху и перевешиваться через перила, когда внизу идет поезд. Ух! Все в дыму. Как будто в ад спускаешься. Но здорово!

— Все у тебя всегда здорово! — подумала Мисси. — Я никогда не встречала такого жизнерадостного человека, как ты.

Поезд притащился на конечную станцию, на Центральный вокзал. Стрелки часов показывали без двадцати минут девять. К врачу на Мэккэри-стрит они должны придти в десять, так что было время зайти в кафе на вокзале, выпить чаю.

Алисия смешалась с основным потоком людей. Ей пришлось выждать, чтобы сделать это, потому что пассажиры первого класса, как обычно, были далеко впереди остальных.

— Это та самая Алисия Маршалл? — спросила Юна.

— Да.

Юна издала какой-то нечленораздельный звук.

— Как она тебе? — полюбопытствовала Мисси.

— Она проста и вульгарна, дорогая. Держит все свои достоинства на виду. А знаешь, что случается с товарами, находящимися в витрине?

— Знаю, но лучше ты сама скажи. Юна улыбнулась.

— Дорогая, они теряют цвет. Постоянное действие яркого дневного света. Самое большее она продержится еще год. А потом ей придется туго зашнуровывать свой корсет, чтобы выглядеть опрятной. Она безобразно растолстеет, обленится и испортит характер. Я думаю, она выходит замуж за самого обычного парня. А ей нужен мужчина, который заставит ее много работать и будет обращаться с ней как с грязью!

— Я боюсь, бедный Маленький Вилли слишком слабоволен, — вздохнула Мисси.

Она не поняла, почему Юне это замечание показалось таким забавным. Юна билась в припадках смеха всю дорогу, пока они шли по Кэсэлри-стрит к трамваю, не объясняя причины. Мисси оставила попытки узнать ее, когда они оказались перед домом врача на Мэккэри-стрит.

Ровно в десять важная сестра, работающая с доктором Джорджем Паркинсоном, провела ее в пугающе белую и чистую палату, уставленную ширмами. Она сказала, что нужно раздеться полностью, нижнее белье тоже снять и, завернувшись в простыню, лечь на кушетку и ждать доктора.

«Странная манера встречать пациентов», — размышляла Мисси, когда над ней замаячило лицо доктора Паркинсона. Ей оставалось только догадываться, как он выглядит, так как видела она только его волосатые ноздри — вероятно, самую выдающуюся его черту.

В молчаливом присутствии сестры он нажал ей на грудь, посмотрел на ее маленькие, почти жалкие груди с крайним равнодушием, что было весьма грубо, прослушал сердце и легкие стетоскопом, гораздо более гладким, чем у доктора Хэрлингфорда, прощупал пульс, исследовал горло шпателем, так что она чуть не подавилась, исследовал быстро и нетерпеливо ее шею, а затем стал прощупывать ладонями вздрагивающий от холода живот.

— Сестра, внутреннее обследование, — отрывисто приказал он.

— И то, и другое? — спросила сестра.

Сначала ей показалось, будто она переносит серьезную операцию без хлороформа, но дальше последовало нечто худшее. Доктор Паркинсон резко перевернул ее на живот и начал мять позвоночник, продвигаясь к шее, а потом надавил с силой несколько раз на то место, где ее лопатки выпирали, как крылья.

— А-а! — закричала она.

Затем сестра и он сам обхватили ее за голову и ноги, и сделали что-то такое, отчего где-то внутри все ужасно захрустело и затрещало. Звуки хруста заполнили не только все ее существо, но и всю комнату, отчего стало еще более ужасно. Все происходило так быстро, что Мисси даже не поняла точно, что это было.

— Можете одеваться, мисс Райт, проходите в ту дверь, — распорядился доктор Паркинсон, и сам прошел вместе с сестрой в указанную дверь.

Смятая и обескураженная, Мисси сделала все, как ей сказали.

Войдя в комнату, Мисси увидела, что у доктора приятное лицо и добрые, сочувственные светло-голубые глаза.

— Все в порядке, мисс Райт. Сегодня вы сможете вернуться домой, — сказал он, теребя в руках письмо, лежащее на столе среди солидной кучи бумаг.

— Со мной все в порядке?! — спросила Мисси.

— Абсолютно. Ваше сердце совершенно здорово. Единственно, что в области спины защемлен нерв в позвонке. Если вы идете слишком быстро, он дает ощущение боли.

— Но … Мне трудно дышать, — прошептала Мисси испуганно.

— Нервы, мисс Райт, нервы! Боль имелась оттого, что нерв ущемлен. Скорее всего, этот нерв связан с дыхательными мышцами. Но, право же, это не страшно. Сейчас я привел его в нормальное состояние, и он не будет болеть, если вы не будете быстро ходить. Если все же боль начнется снова, сделайте у себя в доме перекладину для подтягивания, попросите кого-нибудь привязать по кирпичу к вашим ногам и старайтесь подтягиваться на руках, примерно до уровня подбородка.

— И это все, что вы нашли у меня?

— Мало? — с некоторой издевкой спросил доктор Паркинсон. — Мисс Райт, ну чем ущемленный спинной нерв хуже больного сердца?

Именно на этот вопрос Мисси не хотелось бы отвечать вслух. Как можно умереть в объятиях Джона Смита от ущемленного спинного нерва? Где же романтика?

Доктор Паркинсон сел поудобнее в кресле и задумчиво посмотрел на Мисси, постукивая ручкой по журналу записи больных. Это дело было его привычкой, потому что журнал был испещрен синими точечками. Иногда, наверное, от скуки, он начинал рисовать кошку в молоке.

— Месячные! — вдруг вспомнил он, явно чувствуя себя обязанным подбодрить пациентку, расспросив о чем-то еще.

— Сколько дней у вас цикл, мисс Райт?

Она покраснела, начиная в тот же момент сердиться на себя:

— Примерно восемнадцать дней.

— Много теряете крови?

— Нет, очень мало.

— Боли? Судороги?

— Нет.

— Хм-м, — он выпятил губы, да так, что верхней дотронулся до кончика носа.

— Мисс Райт, — сказал он, наконец, — все ваши болезни можно быстро вылечить, если вы найдете себе мужа и заведете парочку детей. Вряд ли вы сможете иметь больше двух, потому что вам трудно будет совершить этот грех, но в вашем возрасте самоё время попытаться.

— Если бы у меня был кто-то, кто бы заставил меня попытаться, наверное, я бы попыталась, — резко ответила Мисси.