– То же самое, – спокойно продолжила она и добавила: – Вы залезете на меня, вставите ваш «огурец»…

– «Огурец»? – Голос Эрика дрогнул на этом слове, и она смущенно вспыхнула.

– Ну тогда… эту «штуку», как у быка, – мгновенно Поправила она себя и закусила губу, когда он внезапно опустился на край узкой кровати, беспомощно обхватив голову руками.

– Я погиб, – услышала она его бормотание. – Моя голова непременно украсит Вестминстер.

Нахмурившись при виде его переживаний, Розамунда села на пятки и растерянно посмотрела на него:

– Милорд?

– Мне следовало жениться на Делии, – продолжил он. – Пусть мне и наставили рога, но лучше быть рогоносцем, чем без головы.

– Кто такая Делия? – спросила Розамунда с раздражением.

– Моя нареченная и причина моей несомненной смерти, – спокойно ответил он и почти непринужденно добавил: – Если бы она не изменила мне, я бы не попал в такую переделку. Черт, если бы она была умнее и хотя бы скрыла свою измену, я бы сейчас не оказался перед угрозой остаться без головы.

– Вы помолвлены? – растерянно спросила Розамунда.

– Да, то есть был, но потом застал ее в конюшне с Гленвиллом, разорвал помолвку и послал гонца сообщить об этом отцу, а сам поехал в Шамбли, чтобы напиться. Шамбли, конечно, ближе к Берхарту, чем дом Ростена. Понимаете, если бы отец Шамбли построил свой чертов замок чуть дальше, то в этой переделке вместо меня оказался бы Ростен.

– Понимаю, – осторожно ответила Розамунда, гадая, не выдал ли ее отец замуж за безумца.

– Слишком много разговоров! – Розамунда и Эрик вздрогнули, услышав этот крик из-за двери и продолжение тирады короля: – Я хочу действий! Я получу доказательство того, что этот брак невозможно опротестовать!

– Они ждут за дверью? – в изумлении прошептала Розамунда.

Эрик ничего не мог с собой поделать и захохотал. В его смехе ясно были слышны истерические нотки. Разве можно было бы придумать более сложную ситуацию?

– Берхарт!

Суровое предупреждение в голосе короля пробилось через истерику Эрика. Он резко встал, снял тунику и бросил ее на кольчугу, размышляя, как лучше действовать дальше. Он был так занят своими мыслями, что не заметил одобрения на лице невесты, когда она рассматривала его широкую мускулистую грудь и плоский живот. Но он увидел, как на ее лице внезапно появилось разочарование, когда он наконец разделся.

– Что такое? – растерянно спросил он.

– Ну… – заколебалась Розамунда, потом шепотом призналась: – Я просто удивлена. Ваш «огурец» совсем не такой большой, как у Ангуса.

Эрик напрягся при этих словах, чувствуя, как в нем поднимается раздражение, хотя он прекрасно понимал, что никакой мужской «огурец» не может быть таким же большим, как у быка. Он резко выпрямился и прорычал:

– Он достаточно большой для того; чтобы сделать то, что положено!

– Да, конечно, – поспешила успокоить его Розамунда.

– И его не называют «огурцом», – раздраженно добавил он. Его гордость была задета настолько, что ему было все равно, слышат его за дверью или нет. – Или «штукой».

– А как тогда это называется?

– По-разному, – пробормотал он, выбирая самое привлекательное для своего уха. – Некоторые называют его «петушком».

– Нет. – Бросив быстрый взгляд на обсуждаемый предмет, она твердо покачала головой.

– Нет? – нахмурился он.

– Петушок – это курица мужского пола. А это совсем не похоже на петуха.

Его губы дернулись, но не издали ни звука, а лицо сначала приобрело приятный оттенок шартреза, потом побагровело, и он рявкнул:

– Ну, тогда мужское достоинство!

Розамунда вновь с сомнением посмотрела на обсуждаемый предмет. Он казался слишком маленьким и сморщенным, чтобы кто-то мог захотеть выражать им свою мужественность, но Эрик явно очень серьезно относился к этой теме, поэтому она сочла благоразумным оставить свое мнение при себе. Но все равно «он» был гораздо меньше, чем говорила Юстасия, и Розамунда испугалась, что Эрик не сможет выполнить свой долг надлежащим образом. С другой стороны, все может оказаться не таким болезненным, как она ожидала. Воспрянув духом, Розамунда улыбнулась Эрику и вновь встала на четвереньки, готовая принять его.

– Ну, хорошо. Я готова. Вы можете вставить ваш «огу…» э… достоинство и покрутить им.

– Покрутить?

– Чем вы там занимаетесь? Обмениваетесь рецептами? – проревел король Генрих, и дверь закачалась под его ударом. – Прекратите все эти разговоры и приступайте к делу!

Нетерпение отца заставило Розамунду поморщиться и посмотреть на новоиспеченного мужа.

– Так объяснила сестра Юстасия, – нетерпеливо прошептала она и добавила: – Хотя я бы сказала, что Ангус просто двигался вперед и назад.

Эрик изумленно посмотрел на нее и растерянно опустился на кровать. Боже милостивый, во что же он втравил себя? Никогда он не мог предположить, что брачная ночь окажется таким тяжелым испытанием. И, видит Бог, сейчас он был уверен, что и не сумеет. Она, конечно, прелестная женщина, но ее голова забита самыми странными вещами. Нет, подумайте только: «вставить и покрутить»!

Посмотрев на его расстроенное лицо, Розамунда вздохнула и спросила:

– Что-нибудь не так, милорд?

– Да, – тяжело сказал он. – У вас, похоже, совершенно неправильное представление обо всем этом.

Изогнув брови, она снова повернулась к нему и решительно покачала головой:

– Нет, милорд. Юстасия говорила совершенно ясно.

– Ну что ж, Юстасия ошибалась. Мужчины делают это не, так, как быки.

– Нет?

– Нет.

– Вы ошибаетесь, милорд. Я видела много животных, когда они этим занимались…

– Занимались этим?

– Ну да. И все они, похоже, делают это одинаково – и кошки, и свиньи, и лошади, и быки. Можете поверить мне, милорд.

Эрик лишь мрачно уставился на нее. Просто невозможно переубедить ее с этими представлениями о животных.

Единственный способ – показать. С этой мыслью Эрик подвинулся к ней, взял за руки и притянул к себе.

Розамунда удивленно ахнула, потом напряглась, когда его губы прикоснулись к ее губам. Она начала сопротивляться, попробовала что-то возмущенно сказать, но обнаружила, что язык Эрика проник в ее рот. Розамунда попыталась его вытолкнуть. Отвернувшись, она наконец сумела вырваться из его рук и воскликнуть:

– Нет! Это грех. И потом, нельзя передать семя подобным образом. Вы знаете, что нужно сделать. – Отвернувшись, она встала на постели на четвереньки прямо перед его носом.

Поморщившись, Эрик открыл рот, чтобы заговорить, но слова вылетели из его головы, когда она наклонилась, взялась за край подола и потянула его на себя, обнажив всему миру свою прелестную попку. Вернее, его удивленному взору.

Боже милостивый! Он на мгновение отвлекся от увлекательного созерцания и, взглянув на свою плоть, поразился причудам мужского тела. Его плоть не проявляла никакого интереса с самого начала этого мучительного испытания, когда его юная жена заговорила об «огурцах», «штуках» и прочей ерунде. Даже поцелуй ничего не изменил. Она оставалась такой холодной, что он не чувствовал ничего, кроме отчаяния. Но сейчас, когда она задвигала розовой круглой попкой перед его глазами, его плоть проснулась. Розамунда подталкивала его к тому, чтобы вонзиться во влажный жар. Нет, так не получится. Не будет никакого влажного жара, если он не позаботится об этом. Но он совершенно не представлял, как это сделать, когда она даже не позволяет поцеловать себя. Эрик пребывал в состоянии полной растерянности.

– Милорд! – Розамунда, раздраженная задержкой, взглянула через плечо и замерла, задержав взгляд на его плоти. К ее изумлению, та выросла. «Невозможно», – сказала она себе, но доказательство было перед ее глазами. Он был больше, чем раньше. Внушительный, впечатляющий, просто поразительный. Хотя, конечно, и сейчас не такой большой «огурец», о котором говорила Юстасия. Отмахнувшись от этих мыслей, она посмотрела в лицо мужу, увидела раздражение и вздохнула: – Что-нибудь не так, милорд? Не могли бы вы просто сделать дело? Мой отец ждет.

– Время почти закончилось, – послышался голос ее отца из-за двери.

Эрик поморщился, когда посмотрел на комод и увидел, что свеча уже сгорела на три четверти. Выругавшись, Эрик вскарабкался на постель позади Розамунды и обхватил ее бедра, но потом остановился. Несмотря на всю нелепость ситуации, несмотря на короля, несмотря даже на ее нелицеприятное сравнение его, Эрика, с тем чертовым быком, он все равно не мог просто вонзиться в нее и причинить боль, которая неминуемо последует за этим действием.

Вздохнув, он мельком взглянул на ее спину и плечи, потом слегка наклонился вперед и заскользил руками вверх, пока его ладони не обхватили ее грудь, обтянутую тонкой тканью платья.

Розамунда растерянно замерла, почувствовав, как его большие грубые руки накрывают ее грудь. Она понятия не имела, что он задумал, но в ее голове звучали слова Юстасии: «Губы для того, чтобы говорить, грудь – для молока, и все». Он что, собирается доить ее, как корову? Боже милостивый, ее новоиспеченный супруг оказался ужасно медлит тельным.

Она почувствовала, как что-то касается ее бедер, потом ощутила, как его губы прижались к ее шее, и решила покончить разом с этой мукой. Упершись руками в твердую постель, Розамунда решительно сделала резкое движение назад и тут же издала такой вопль боли, что король немедленно заколотил кулаками в дверь.

– Что там происходит, черт возьми? Берхарт! Что ты сделал с моей дочерью? Берхарт!

Эрик вздохнул, с трудом расслышав сердитые слова короля за воплями молодой жены. Брак с дочерью короля, как он и опасался, оказался тяжелым испытанием.

– Берхарт!.

– Подождите! – раздраженно прокричал Эрик и схватил Розамунду за бедра, когда она начала отодвигаться. – Ты тоже! Замри на минуту. – Он почувствовал, как она снова напряглась, вздохнул. – Подожди, пока не пройдет боль, иначе тебе будет еще больнее.