– Мужчина может любить одну женщину и желать другую, – глубокомысленно изрекла леди Дарлингтон. – Не истолкуй мои слова превратно: я вовсе не хочу, чтобы ты вышла замуж именно за него. Я ему не доверяю, но почему – до сих пор объяснить себе не могу.

Пэнси хотела объяснить ей, в чем тут дело, однако промолчала. Зачем тревожить пожилую женщину? Начнет волноваться, узнав, что Люций жив и здоров, но в большой опасности. Лучше всего положиться на судьбу и оставить леди Дарлингтон в неведении.

Придя к себе, Пэнси неожиданно подумала, что чувствовала бы себя намного легче, откройся она тетушке, да и многим другим людям. Пэнси не переносила ложь и хитроумные уловки, и постоянное притворство, будто она знать не знает, кто такой Белоснежное Горло и почему он спас ее на суде, тяготило ее. Она даже чувствовала себя предательницей, когда обстоятельства заставляли лгать, но в то же время отдавала себе отчет: в нынешнем положении иначе поступать нельзя. Если властям станет известно, что они связаны с Люцием какими-либо узами, пусть даже кровным родством, это не принесет им добра. Пэнси тяжело вздохнула и подумала, какое платье надеть ей самой. Марта в тот день как раз закончила возиться с новым платьем и настояла, чтобы хозяйка облачилась именно в него, хотя Пэнси горячо доказывала, что оно чересчур роскошное для званого ужина у леди Хайд.

– Я так старалась, миледи, – умоляла Марта, – шила его, пока вы были в тюрьме. Пожалуйста, доставьте мне удовольствие. Я мечтала о том, как вы его наденете.

Решив сделать Марте приятное, Пэнси облачилась в новое платье и посмотрела в зеркало. Действительно, у нее еще не было наряда, который бы так шел ей. Платье, как и у королевы, сшито из белого атласа. Но если атлас королевского платья был плотным и стоял пышными складками, то этот – мягкий и податливый. Платье облегало каждый изгиб фигурки Пэнси, ниспадая мягкими волнами. По краям выреза, на рукавах и на лифе у талии пенились дорогие кружева. Марта приготовила и платочек, точь-в-точь как тот, что носил у сердца возлюбленный Пэнси. У нее не было драгоценных украшений, которые следовало надеть с новым туалетом, поэтому она украсила прическу двумя белыми розами, а третью задрапировала в кружевах выреза на груди. Розы издавали тончайший аромат, напомнивший ей благоухание розовых кустов в Стейверли, и она почувствовала непреодолимое желание побыстрее вернуться туда.

Пэнси уже давно поняла – жизнь во дворце не для нее. Время первых восторгов прошло, и теперь ей страстно хотелось вновь слушать веселое щебетание птиц вместо наскучивших королевских менестрелей, ощущать аромат нежных цветов вместо дорогих французских духов, коими двор злоупотреблял последнее время, – не только дамы, но и мужчины переняли эту моду у короля и щедро поливали себя духами, которые по заказу двора присылали из Парижа.

Она мечтала жить в Стейверли, но без Люция в родном поместье счастья и успокоения ей не найти. Всякий раз, когда она думала об этом, на глаза набегали слезы. Пэнси старалась сразу же прогнать прочь невеселые мысли, сознавая, что сейчас не время предаваться печальным размышлениям. Еще раз посмотрела на себя в зеркало. Она не испытывала никакой радости от того, что красиво выглядит, что новое платье ей так к лицу. Вот если бы Люций мог ее сейчас видеть…

Из гостиной донесся голос леди Дарлингтон. Пора отправляться! Прихватив любимую накидку, подбитую мехом, и поцеловав в щечку Марту, Пэнси торопливо покинула комнату.

Леди Хайд жила от них в получасе ходьбы, и они с тетушкой не торопясь шли по галереям дворца, надеясь прийти пораньше. По дороге их многие останавливали, интересовались у Пэнси самочувствием, поздравляли с окончанием неприятных дел в суде, и все эти расспросы и разговоры возвращали Пэнси к действительности, она говорила в ответ ничего не значащие фразы, будучи всеми мыслями далеко от Уайтхолла.

После изысканного ужина гости леди Хайд разделились: молодые, в их числе дочери леди Хайд и Пэнси, отправились в соседнюю комнату играть в фанты и шарады, а пожилые леди и джентльмены расположились за карточным столом.

Когда начали играть в модные при дворе игры «Я садовником родился» и «Да и нет не говорите», Пэнси отвлеклась от печальных мыслей и с удовольствием приняла участие в охватившем молодежь веселье.

Далеко за полночь леди Дарлингтон, с довольной миной пересчитав выигрыш, поднялась из-за стола. Она услышала веселый серебристый смех племянницы и, обратившись к хозяйке, сказала:

– Я так рада, леди Хайд, что моей племяннице понравилось у вас. Слава Богу! Наконец-то она смеется. Какие муки ей пришлось перенести!

– Вы совершенно правы, – заметила леди Хайд. – Вам, конечно, тоже пришлось нелегко. Еще неизвестно, как все это скажется на ее здоровье. Такие удары судьбы оставляют порой глубокие следы в душе. Относитесь к ней повнимательнее. Прошу прощения, леди Дарлингтон, что даю вам подобные советы. Вы и сами не хуже меня все понимаете.

Дамы тихо беседовали, расположившись на удобном мягком диване, и было уже около двух ночи, когда Пэнси, взглянув на часы, спохватилась и подошла к тетушке с виноватым видом.

– Тетя Энн, вы, должно быть, так устали! Почему вы не сказали, что нам пора возвращаться домой? И я хороша! Простите, что вас заставила ждать, ведь уже так поздно.

– Ничего подобного! Я совсем не устала, а сидела здесь и радовалась тому, что тебе весело, моя дорогая девочка.

– Было очень весело, тетя Энн. Детские, по существу, забавы, но очень смешные, – ответила Пэнси, а леди Дарлингтон с удовольствием смотрела на радостное личико племянницы.

– Вы позволите проводить вас, тетя Энн, если вы уходите? – спросил Рудольф.

Пэнси взглянула на него. Поведение кузена удивляло ее весь вечер. Он не пытался искать ее общества, оставался одинаково ровным со всеми, поддерживал дружескую беседу, был мил и ненавязчив.

На мгновение девушке показалось, что она была несправедлива к нему, и у него, по-видимому, пропал к ней всякий интерес. Но, вспомнив о его отношении к Люцию, Пэнси сразу же ожесточилась.

– Мы и сами найдем дорогу. Спасибо, кузен Рудольф, – ответила она, прежде чем тетушка успела открыть рот.

Рудольф, получив столь резкий отпор, поклонился и отошел в сторону.

Через полчаса они были дома. Пэнси, поцеловав тетушку и пожелав ей спокойной ночи, отправилась к себе. В спальне она, не раздеваясь, прошла к окну и стала любоваться игрой лунных бликов на темной глади Темзы. Серебристая лунная дорожка напомнила ей такую же лунную ночь. Пять лет назад она, стоя в тени деревьев, наблюдала, как, освещенный лунным светом, к ней идет Люций. Пэнси пыталась представить, чем он занят в эту минуту. Может быть, спит, укрывшись в шалаше в густой чаще леса, а может, бросив вызов властям, вернулся в Стейверли? Она была погружена в свои мысли и не сразу услышала, как в дверь спальни тихо постучали. Затем стук повторился. Пэнси удивилась: кто бы это мог быть? Девушка открыла дверь и еще больше удивилась – на пороге стоял лакей, которого совсем недавно приняли на службу к тетушке. Пэнси собралась отчитать его – по правилам этикета лакею следовало разбудить Марту.

– В чем дело, Томас? – спросила она строгим голосом.

– Вам письмо, миледи. Мне было велено вручить вам лично.

Пэнси обрадовалась: а вдруг это весточка от Люция? Нет, лакей поступил правильно, и она не стала ему выговаривать. Пальцы ее дрожали, когда она, надорвав конверт, вытащила и развернула записку. Ее содержание испугало и удивило одновременно. Почерк незнакомый… В конце вместо ожидаемого имени размашисто выведено другое.


«Мне необходимо срочно вас видеть. Это очень важно. Дело касается Люция.

Рудольф».


Пэнси перечитала записку.

– Где сейчас господин, вручивший вам письмо? – спросила она у Томаса, топтавшегося на пороге.

– Он на галерее, миледи.

– Передайте ему, чтобы он пришел сюда.

– Я предлагал, миледи. Но он наотрез отказался, дескать, в столь поздний час не считает это приличным, хотя ему необходимо сказать вам несколько слов.

Пэнси заколебалась. Довольно странная просьба со стороны Рудольфа, а если вспомнить его не менее странное поведение на вечернем приеме… Возможно, он просто не хотел посвящать в тайну тетушку. Пэнси набросила накидку на плечи. Что ж, она сама выйдет к нему, ей только не хотелось, чтобы их кто-нибудь заметил. Сразу пойдут сплетни и кривотолки, в последнее время она и так у всех на виду.

Пэнси торопливо пересекла зал и вышла на галерею. Рудольф стоял в отдалении и, увидев ее, двинулся навстречу. Галерея была плохо освещена, и Пэнси не могла разглядеть выражение его лица.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Вы должны немедленно поехать со мной, – быстро сказал Рудольф. – Люций в опасности, и я уже договорился, чтобы ему сегодня ночью помогли бежать во Францию. Он хочет попрощаться с вами.

– Вы организовали ему побег во Францию?

Пэнси не скрывала недоверия.

– Да. Он обратился ко мне за помощью, – отвечал Рудольф. – Мои друзья переправят его через Ла-Манш, но он выразил желание сам сообщить вам об этом.

– Но что заставило Люция принять такое решение?

– Он просил меня доставить вас к нему, ничего не объясняя. Он уже в Лондоне. За городской стеной, в условленном месте на берегу Темзы, он сядет на судно, которое отплывает на заре. Такой возможности больше не будет. Решайтесь же!

Пэнси стояла в растерянности. Она не доверяла Рудольфу, однако на этот раз его слова звучали вполне убедительно, в глубине души она была готова к такому повороту событий. В первое мгновение она могла думать лишь о том, что Люций послал за ней и хочет видеть немедленно. Она еще не успела принять решение, как Рудольф, взяв ее под руку, увлек в конец галереи.

– Нас не должны заметить, – сказал он, и, как уже было однажды в жизни Пэнси, укрываясь в тени, они благополучно миновали ночных сторожей и запоздалых гуляк.