Остановившись на секунду, Робби взглянул исподлобья на старшего брата, лежавшего на кушетке у камина.

— Я сказал ей, что к лету мы вернемся. К тому же ее отъезд был бы болезненно воспринят детьми. Так что смею заверить тебя: между нами все вполне серьезно. Только, пожалуйста, не напоминай мне о ее возрасте, потому что я и слышать об этом не хочу.

— А я и не намеревался. — Джонни также был младше Роксаны, что, однако, никогда не мешало ему питать к ней самую нежную привязанность. — Но может получиться и так, что к лету мы не вернемся. Вполне возможно, что решение всех наших проблем потребует гораздо более длительного времени.

Скорчившись при этом известии, которое никак нельзя было назвать приятным, Робби с размаху опустился на стоявший поблизости стул.

— Все равно, — упрямо пробормотал он, — я вернусь раньше, чего бы мне это ни стоило, и тогда мы с ней решим, что делать дальше.

— Ты уверен, что именно так все и получится?

— Если кто-то и может ответить на этот вопрос, то в первую очередь ты сам. Ведь это ты женат на дочери Гарольда Годфри.

— Да, конечно, ты прав… Прости.

— О Господи! — в отчаянии воскликнул Робби. — Неужто нельзя поскорее решить вопрос с возвращением владений? — Горячий и нетерпеливый, он был сейчас вне себя, видя, как рушатся его планы. А ведь он так надеялся на лучшее!

— Суд на стороне Куинсберри. Мы, с другой стороны, имеем на руках переводные векселя от всех богатых людей Шотландии. Мы также являемся их торговыми представителями и распоряжаемся кредитами в Европе. При этом следует учесть, что в нынешних условиях, когда на морях хозяйничают французские каперы, международные расценки за операции по переводу капиталов достигли заоблачных высот… — Джонни самодовольно улыбнулся. — Мы контролируем и обменный курс. Таким образом, с каждым днем растет риск финансовой катастрофы.

— Что и говорить, быть представителем банков почти всей Шотландии на континенте довольно выгодно, — пробормотал Робби. Торгово-финансовые контакты Кэрров простирались по всей Европе: в Лондоне и Эдинбурге, Париже и Бордо, Амстердаме, Гамбурге, Данциге и Стокгольме — повсюду заметно было их присутствие.

— Не забывай, что мы также даем деньги на содержание некоторых шотландских полков в войске Марльбо-ро. — Действительно, некоторые офицеры даже находились в его представительстве в Роттердаме и помогали вести банковские дела. — Кауттс уже довел мою позицию до сведения всех заинтересованных людей: мне нужно, чтобы в течение месяца в Тайный совет была представлена петиция в мою поддержку с их подписями.

Робби тяжело вздохнул.

— Но все равно должен быть назначен суд, названа дата начала процесса. Одному Богу известно, сколько может продлиться вся эта канитель.

— Вовсе не обязательно. Тайный совет может просто отменить суд. Никакого процесса, никаких обвинений… И Куинсберри придется выметаться из Голдихауса. А там наступит черед и Годфри. — В голосе Джонни звенело ледяное спокойствие. — Я мечтаю о той минуте, когда смогу прикончить этого подлеца.

— Но как же Элизабет?

— Я не говорил с ней об этом и не собираюсь. Годфри слишком опасен для моей семьи, как бы к нему ни относилась его дочь. Стоит только подумать о том, что грозит нашему ребенку… От такого дедушки можно ожидать чего угодно.

— Может, она и не узнает ничего.

Джонни пожал плечами:

— Все зависит от того, сколько будет при этом свидетелей.

— Ты имеешь в виду время, когда тебе удастся вернуть имения?

— И титул…

— Должно быть, это произойдет не раньше следующего лета.

Улыбка Джонни стала зловещей.

— Но разве не сладка будет месть?


Последующие дни в доме графини Килмарнок не были омрачены никакими неприятными происшествиями. Все было тихо и спокойно в огромном особняке, здоровье Джонни шло на поправку, близился срок, когда Элизабет должна была разрешиться от бремени. А графиня и Робби заново постигали внезапно открывшийся им мир любви.

Так продолжалось до тех пор, пока в один из солнечных мартовских дней «Трондхейм» не подошел к причалу Лейта.

И гости Килмарнок-хауса начали готовиться к отъезду.

29

Несколько дней ушло на то, чтобы «Трондхейм» прошел таможенный контроль и разгрузился. Это время обитатели особняка графини использовали для сборов. На борт следовало доставить запас продовольствия. К тому же отъезжающим требовались врач и повитуха. Джонни, хотя и заметно окреп, еще не восстановился полностью, а срок родов Элизабет был столь близок, что младенец мог появиться на свет и до прибытия в Роттердам.

Роксана продолжала появляться на тех светских приемах, от участия в которых не могла отказаться. Так случилось, что в ночь накануне отплытия «Трондхейма» она присутствовала на званом ужине у графини Сазерленд, своей давней подруги, которая устроила прием по случаю помолвки старшей дочери. Роксана намеревалась присутствовать на ужине, но затем незаметно ускользнуть с бала. Она уже заранее извинилась за то, что не сможет участвовать в увеселениях, на которые было приглашено великое множество знакомых графини, в том числе и не самых близких.

Роксана уже стояла в вестибюле, ожидая, когда подадут ее экипаж, когда к крыльцу подкатили Гарольд Годфри и герцог Куинсберри.

Увы, встреча с ними была неизбежной. Роксана не решилась ускользнуть от них — такой шаг непременно вызвал бы подозрения. Хотя розыски Джонни после побега велись уже без прежнего рвения, опасность по-прежнему сохранялась. А потому ей ничего не оставалось, как встретить своих знакомых милейшей улыбкой.

— Ты тоже только что приехала? — осведомился Куинсберри, склоняясь, чтобы поцеловать ее руку.

— Вообще-то я уезжаю, — ответила Роксана. — Мои дети нездоровы, но мне пришлось ненадолго приехать сюда, потому что я обещала Джин быть на ужине.

— Какая досада, — произнес с сожалением герцог, скосив глаза в сторону одного из своих провожатых, который делал ему отчаянные жесты, показывая на кучку гостей, столпившуюся у подножия лестницы. — Нам будет очень не хватать твоего общества. — И, кивнув, он удалился.

Гарольд Годфри не последовал за ним. Нависнув над Роксаной всей громадой своего тела, он уставился прямо ей в глаза.

— Вы уже несколько дней избегаете меня, графиня, и до сих пор вам это неплохо удавалось. — Его слова были сказаны на редкость запальчиво.

— Я вовсе не избегаю вас, Годфри. Просто, пока больны мои дети, я не могу принимать гостей. — Она плотнее запахнула на себе шелковую накидку, бессознательно стремясь защититься от этого опасного человека.

— Однако время от времени вы все же выбираетесь в город, — неучтиво возразил он. — Могли бы наведаться и ко мне.

— Простите… — Она всеми силами пыталась сохранить вежливость, что было вовсе не легко перед лицом подобной наглости. — Однако сейчас у меня совершенно нет времени. Мне приходится бывать там, где мое присутствие абсолютно необходимо. О Господи, вы не представляете, что это такое — пятеро детей, и все на разных стадиях заболевания ветрянкой. В таких условиях я поневоле вынуждена свести выполнение своих светских обязанностей до минимума. Может быть, как-нибудь позже…

— Может быть, мадам, вы все же найдете время уделить мне внимание прямо сейчас? — Он бесцеремонно схватил ее за локоть. Шелк накидки был слабой защитой от его железных пальцев.

— Послушайте, Годфри, вы ошибаетесь, если думаете, что мне нравятся нахрапистые мужчины. — Взор ее темно-синих глаз был не менее тверд, чем его бешеный взгляд. — Будьте добры отпустить меня, или я позову на помощь.

Он не сразу разжал пальцы, поскольку хотел продемонстрировать, что не слишком-то испуган подобным предупреждением.

— Однако я не намерен ждать слишком долго. Запомните это, мадам. — Его тон был теперь ровным, почти сладким, однако эта сладость таила в себе серьезную угрозу.

— Подождите чуть-чуть, Годфри, — столь же мягко ответила Роксана, едва сдерживая закипавший гнев. — Мы встретимся, как только мне представится удобная возможность.

— Что ж, подождем. — От его серых глаз, угрюмо смотревших из-под напудренного парика, веяло холодом.

— Действительно, подождем, — бросила она на прощание, выдержав тяжелый взгляд. Ее осанка была поистине царственной. Еле заметно кивнув, Роксана двинулась по направлению к выходу, даже не удостоверившись, подана ли карета. Ее буквально трясло от только что пережитого оскорбления. Чертов англичанин! Да и Куинсберри не лучше, хоть обходительности ему не занимать. Больше всего на свете она ненавидела беспринципных людей.


Вечером следующего дня Роксана писала письмо детям. За этим занятием и застал ее Джонни, вошедший в гостиную. Увидев его на первом этаже, хозяйка дома не могла скрыть удивления. Несмотря на быстрое выздоровление, ее гость был все еще очень слаб.

Оторвав голову от письма, она приветливо улыбнулась:

— Поздравляю, ты успешно преодолел три лестничных марша.

— Как видишь. — Он поднял, но в ту же секунду снова уронил руки. Джонни сильно похудел, но, несмотря на впавшие щеки, его улыбка была прежней.

— Уже собрался уезжать?

На нем действительно была походная накидка из красновато-коричневой кожи, и на боку болталась шпага.

— Как только все вернутся, завершив последние дела. Они специально дожидались сумерек, чтобы выйти из дому. — Его высокая фигура качнулась в мерцании свечей, и он, сделав несколько шагов, с трудом сел на диван с высокой спинкой, стоявший как раз напротив письменного стола. — Я спустился специально для того, чтобы перед отъездом поблагодарить тебя. За все.

— Рада была услужить. — Ее улыбка была, как всегда, ослепительной. — Для меня было истинным удовольствием водить за нос Куинсберри и Годфри.

— Робби сказал мне, что ты не хочешь ехать с нами в Голландию.

Отложив перо, Роксана сплела пальцы. Прошла почти минута, прежде чем она ответила: