— Развлекайся, — ответил Джонни, глядя снизу вверх на своего стройного младшего брата. — Советы у меня закончились.

— Кстати, на тот случай, если в ближайшее время я не встречу Рокси на какой-нибудь вечеринке, поцелуй ее от меня.

— Поцелую, — усмехнулся Джонни. — Даже дважды, потому что она считает тебя «сладеньким».

Робби театрально застонал.

— Честное слово, — продолжал Джонни, — она говорила о тебе с неподдельным восхищением. Дай-ка я припомню, что она сказала еще… Ага, что у нее непреодолимая тяга к молодым людям с рыжими волосами. Так что, когда тебе надоест миссис Барретт, можешь обратить внимание на несравненную Рокси.

В глазах Робби блеснул огонек.

— А ты не будешь возражать? — поинтересовался он.

— С какой стати! — равнодушно откликнулся Джонни.

— Ну-у, просто я думал… Ты ведь встречаешься с ней так давно… — замявшись, пожал плечами Робби. — А, дьявол! — выругался он, окончательно запутавшись и не понимая, говорит ли брат всерьез или подтрунивает над ним. — Короче говоря, увидимся через две недели. — И с этими словами, сконфуженный и покрасневший от смущения, он махнул брату рукой и вышел из комнаты.

10

В то же самое время, когда братья Кэрры приумножали свои богатства, хорошо припрятанное состояние Элизабет Грэм уменьшилось ровно на треть. Однако произошло это по ее собственной воле.

После возвращения в Харботтл в марте Элизабет в результате нелегкой борьбы все же удалось достигнуть перемирия с отцом, однако за это ей пришлось заплатить. Понимая, что он не оставит ее в покое и будет стараться выдать замуж за всякого, кто сможет способствовать его продвижению при дворе или дальнейшему обогащению, Элизабет решила откупиться от отца, отдав ему одну треть того состояния, которое получила в наследство от мужа. Таким образом в жадную пасть Годфри попало ни много ни мало двадцать тысяч фунтов, зато сразу после этого адвокат Элизабет подготовил все бумаги, которые в случае надобности смогли бы защитить се в суде от отцовских махинаций. По закону она и так имела полное право на деньги, оставленные ей покойным Хотчейном, однако теперь это было подтверждено еще и подписью Годфри и, честное слово, стоило потраченных двадцати тысяч!

Несмотря на то что Элизабет никогда не могла полностью доверять своему родителю, а ее телохранитель неотступно следовал за ней и постоянно был начеку, с этого момента она ничего не слышала об отце, и хотя бы это дарило ей покой.

Вернувшись из Голдихауса, она почти сразу уехала в «Три короля» и полностью погрузилась в свои строительные замыслы. Она еще раньше попросила у Монро разрешения периодически обращаться к нему за советами, и теперь они регулярно обменивались письмами. Элизабет самолично принимала участие в разработке многих эскизов и очень гордилась тем, как справляется с этим новым для себя делом.

Несмотря на то что она наняла одного из местных архитекторов, под контролем которого должно было осуществляться строительство, Элизабет то и дело находила поводы, чтобы снова и снова обращаться к Монро за теми или иными советами. Тот, в свою очередь, отправлял ей обстоятельные ответы, а иногда и книги по архитектуре. К июню он в своих письмах уже начал подтрунивать над тем, что они вдвоем целиком и полностью содержат местную почту. А госпожа Рейд, которая называла Элизабет не иначе как «эта милая леди Грэм», повадилась посылать ей даже пироги собственной выпечки и разнообразные хозяйственные мелочи, которые, по ее мнению, могли той пригодиться. В последнее время посылки начали достигать таких внушительных размеров, что в Ридсдейл из Равенсби их приходилось привозить двум здоровякам мужчинам. Что же касается лэйрда Равенсби, то, поскольку с того памятного дня, когда в Раундтри состоялся обмен заложниками, он практически не бывал в Голдихаусе, Джонни узнал обо всем этом только по приезде из Эдинбурга.

Когда после ранней верховой прогулки он возвращался из конюшен, его привлек на кухню восхитительный аромат клубничных тартинок госпожи Рейд. Подойдя к двери на кухню, Джонни застал ее за любопытным занятием: она раскладывала еще горячие тартинки по деревянным коробкам. Закончив с этим, госпожа Рейд строго обратилась к двум помогавшим ей мужчинам:

— А теперь езжайте, да поосторожнее. И запомните: никаких резких остановок! Я хочу, чтобы милая леди Грэм получила все в целости и сохранности.

Услышав имя Элизабет, Джонни буквально врос ногами в посыпанную гравием дорожку и подумал, что он, вероятно, ослышался.

— Когда приедете к леди Грэм, передайте, что пироги совсем мягкие, только сегодня испеченные. Пускай ест их сразу же, а не то высохнут. И тартинки тоже только что из печки, а не прошлогодние. Скажите, что свежая клубника у нас будет еще недели две, так что в следующий раз пришлю ей снова.

Само по себе упоминание имени Элизабет не поразило бы его так сильно. Он полагал, что общение с Рокси помогло ему загнать воспоминания о леди Грэм в самый дальний уголок сознания. Однако тот факт, что между ней и его домашними существовало, оказывается, какое-то общение, вновь извлек их на поверхность, как будто они вновь делили если и не кров, то, по крайней мере, домоправительницу. Джонни изо всех сил пытался сохранить хладнокровие, но помимо его воли перед глазами опять возник образ Элизабет — такой, какой он видел ее в постели в их последнее утро. Ему даже почудилось, что он вновь ощущает ее запах…

После отъезда леди Грэм Джонни раз и навсегда перестал пользоваться клеверным мылом госпожи Рейд, настолько явственные воспоминания о коже Элизабет вызывал его запах.

— Раненько ты сегодня поднялся, Джонни! — окликнула его госпожа Рейд, отвлекшись от своих манипуляций и заметив стоявшего у двери хозяина. — Не проголодался после прогулки?

Не обратив внимания на обращенный к нему вопрос, Джонни мягко поинтересовался:

— Что здесь происходит?

Ему было интересно узнать, как долго уже продолжается обмен между его домом и Элизабет.

— Я тут кое-что приготовила вдобавок к тем книгам, которые Монро то и дело ей посылает. Ты ничего не хочешь ей передать? У Джеда отличная память, перескажет все слово в слово.

Джонни подумал, что нет такого послания, которое он мог бы на словах передать Элизабет через Джеда. Он мог бы многое сказать ей, но… Вслух же он произнес:

— Почему бы вам не послать ей наших новых вин. Впрочем, — быстро добавил он, — вряд ли они перенесут это путешествие.

— Да нет, доедут, да еще как! — лучезарно улыбнулась госпожа Рейд. — Я уже послала ей два ящика шампанского. Ведь все дамы так его любят.

Помимо воли Джонни улыбнулся, причем не от добродушной наивности своей домоправительницы, а из-за того, что представил себе, как Элизабет смакует его шампанское. «А может, она к нему даже не притронулась?» — подумал он. Ведь в ту ночь в комнате, что находится в башне, она отказалась, когда он предложил ей вина.

«Как мало я о ней знаю», — размышлял Джонни, одновременно удивляясь тому, как прочно укоренилась Элизабет в его мыслях за последние месяцы. Конечно, в Эдинбурге Рокси помогала ему избавиться от воспоминаний об англичанке, точно так же, как и бурная торговая деятельность, которую он развернул после прибытия своих кораблей и поездки на континент. И все же был ли он пьян или трезв, бодрствовал или спал, леди Грэм неотступно присутствовала в его мыслях.

— Где Монро? — спросил Джонни. Ему неожиданно подумалось, что Монро может знать, пила ли Элизабет его шампанское, и захотелось спросить об этом кузена. Захотелось так сильно, как если бы его душевное состояние и вообще весь день напрямую зависели от ответа на этот вопрос. Когда же, следуя указаниям госпожи Рейд, несколькими минутами позже он обнаружил кузена в библиотеке, то упал в глубокое кресло и, откинувшись на спинку, будничным тоном спросил:

— Она пьет шампанское?

— Кого именно ты имеешь в виду, говоря слово «она»? — с усмешкой осведомился Монро, отрывая взгляд от редкого издания «Архитектуры» Витрувиуса и думая, почему Джонни понадобилось так много времени, чтобы наконец заявиться к нему за объяснениями. Ведь он вернулся домой уже два дня назад.

— Ты прекрасно понимаешь, кого я имею в виду под словом «она», и в твоем распоряжении имеется ровно три секунды, чтобы дать мне точный ответ. Иначе не успеет солнце зайти, как возведенные тобой новые стены будут разрушены к чертовой матери.

— Да, и оно ей очень понравилось, — натянуто ответил Монро, — но должен заметить, что, когда со мной начинают разговаривать грубо, с моей памятью что-то происходит и я забываю многие веши.

— Ублюдок.

— А я-то думал, что женщины тебя ничуть не интересуют, — невинным тоном парировал Монро.

— Меня не интересуют женщины в целом, но одна из них сводит меня с ума, и тебе это прекрасно известно.

— И неужели даже восхитительная Рокси больше не может раздуть это пламя?

— Лишь время от времени. А теперь рассказывай мне все от начала и до конца, пока я тебя не задушил.

— Ну что ж, я принимаю твои извинения, — с усмешкой ответил Монро. — Что же конкретно тебя интересует?

— Все. Что она делает, как выглядит, есть ли у нее кто-нибудь. Последнее — самое главное.

И Монро принялся рассказывать Джонни все, что ему было известно об Элизабет.

Уже после того, как Джонни задал кузену множество вопросов, удовлетворенный тем, что Монро действительно рассказал ему все, что мог, Джонни поблагодарил двоюродного брата:

— Похоже, у нее все в порядке, и отец держится от нее на расстоянии. Это хорошо. — А затем, как если бы между ними только что не было никакого разговора, неожиданно спросил: — Ты готов выехать вместе со мной примерно, пятнадцатого числа?

— Куда?

— В Эдинбург, на сессию, куда же еще!

— А-а, — протянул Монро, — а я было подумал, что ты решил навестить леди Грэм, учитывая то неутолимое любопытство, которое ты испытываешь по отношению к ее жизни.