Едва он произнес эти слова, как почувствовал, что ее тело напряглось.

— Нет! — воскликнула Габриелл и сразу поняла, что должна объяснить свой отказ, но объяснить так, чтобы он его понял и принял. — Я хочу сказать… Даже если мы увидим друг друга, нам все равно… придется расстаться, а я… я не смогу этого вынести. Пусть красота этих ночей останется моим тайным сокровищем, хорошо?

Роб погладил ее по щеке, думая о неизбежности скорого расставания, эти мысли он уже несколько недель старательно гнал от себя. Он давно должен был распрощаться со своей полночной наставницей. Но он никак не мог заставить себя это сделать.

— Я не хочу думать о расставании, Габи, хотя однажды нам придется это сделать. Эти ночи останутся бесценным сокровищем и для меня.

Он покрывал нежными поцелуями ее лицо, гладил длинные шелковые волосы, словно хотел запечатлеть в памяти ее чувственный образ. Затем его губы легко коснулись ее губ, но уже в следующую секунду самообладание покинуло Роберта, и он жадно впился губами в ее рот.

Габи ринулась навстречу этому горячему и сладкому вторжению, их языки переплелись, и спустя несколько минут они, тяжело дыша, оторвались друг от друга, до краев переполненные желанием. Она, обхватив его за плечи, откинула голову назад, а он, словно в тумане, целовал ее шею, спускаясь все ниже и ниже.

— Я мог бы наслаждаться тобой вечно, — прерывисто проговорил Роберт.

Габи взяла его руку и прижала к своему горячему лону.

— Ты чувствуешь, как сильно я желаю тебя, — прошептала она.

Он коснулся кремовой влажности ее лепестков и убедился в готовности Габи к его вторжению. Однако он не торопился. Он очень нежно и медленно дразнил и гладил ее пальцами, и дыхание Габриелл участилось. Потом он осторожно проник внутрь, продолжая возбуждающую игру, но очень скоро извлек палец и провел его влажной подушечкой по внутренней поверхности бедра Габи.

Сев на постели, он обхватил ее изящную лодыжку и поднял ногу.

— Интересно, какие будут ощущения, если…

Он умолк и поддразнил чувствительный изгиб ее ступни языком, потом один за другим облизал пальцы на ее ногах.

— Ты удивительно… изобретателен, — хрипло прошептала Габриелл, а он, закончив целовать одну ногу, перешел к другой.

— Какие совершенные ножки! Если внутренняя сторона твоих рук чувствительна… Перевернись на живот, — мягко приказал он, когда в его голове родилась новая идея.

Она повиновалась.

Когда губы Роберта коснулись обратной стороны ее колена, Габриелл застонала. Удовлетворенный, он перешел к другому колену, потом, слегка покусывая и полизывая, прошелся вверх к ягодицам. Это оказалось более эротичным, чем он мог представить.

Не думая, только подчиняясь древним как мир инстинктам, Габриелл встала на колени и, опершись на ладони, выгнула спину, открывая доступ к средоточию страсти.

— Войди в меня!

Роберт отозвался, понимая, что это, наверное, самый примитивный способ овладения женщиной. Понравится ли ей это? Когда он вошел в нее, то понял, что это понравится ему самому… очень. Габриелл извивалась, стонала и ахала, предлагая ему не останавливаться.

Продолжая двигаться, он мял ее упругие ягодицы, потом скользнул руками по талии к груди Габриелл, чтобы почувствовать под своими ладонями ее напряженные соски.

То, что он доставлял ей удовольствие, в разы увеличивало его собственное возбуждение.

Выгнувшись до предела, Габриелл, раскинув руки и встречая каждый его толчок движением собственного тела, упала лицом на простыню. Никогда раньше ему не удавалось так глубоко входить в нее.

Страсть и удовольствие росли. С мудростью, которой обладала еще Ева, Габриелл потянулась к его руке и, огладив его ладонью свой живот, направила ее к тому месту, где жаждала его прикосновений.

Роберт моментально все понял. Его пальцы скользнули по шелковой влажной плоти, и Габриелл, на мгновение замерев, выкрикнула его имя. Он чувствовал, как сокращается ее плоть, обхватившая его естество, и понял, что пора последовать за ней, чтобы воссоединиться в общем блаженстве. Еще одно яростное в своей страсти движение, и Роберт взорвался.

Тяжело дыша, они в полном изнеможении рухнули на кровать. Роберт с собственническим видом положил руку на бедро Габриелл, поцеловал ее в шею и пробормотал:

— Габи, Габи… ты вдохновляешь меня… я и представить не мог…

— Я… я не думала, что такое возможно…

Роберт перекатился на спину и привлек Габриелл к себе, в то время как она расслабленно прильнула к нему. Он поиграл прядью ее волос и, немного помедлив, сказал:

— Кажется вполне естественным говорить о том, что мы делаем… говорить после этого, не испытывая никакой неловкости или смущения.

Она чувствовала то же самое… как Габриелл. А как же Леди Фантазия? А как же Амбер, с которой он вообще никогда не встретится?

— Пока ты со мной, я счастлива, когда мы занимаемся любовью и когда просто разговариваем, — наконец сумела вымолвить она, оставляя невысказанными мысли об их расставании.

На эту тему много уже было сказано.

Роберт тоже не хотел задерживаться на этой беспокоящей его мысли, как и на вопросе, почему он начинал чувствовать себя одиноким и опустошенным, когда вспоминал, что совсем скоро ему придется распрощаться с «Домом грез». Он должен сосредоточиться на своем будущем, на своем долге перед фамилией Баррингтон.

— Мне нужен совет, Габи, — нерешительно начал он.

Она услышала эту неуверенность в его голосе.

— Если я могу помочь, тебе стоит только попросить.

— Для женщины твоего происхождения имело бы значение, что… что она выросла во Франции, а не в Англии? Нет, я хочу сказать другое… черт побери…

Он замолчал, мысленно ругая себя за бессвязную речь.

— Наверное, я выражаюсь очень путано, — добавил он расстроено. — Как ты думаешь, английская леди, дама совершенно иного круга, сможет разговаривать в постели также откровенно, как мы разговариваем с тобой?

Габриелл сглотнула слезы.

— Ты говоришь о той даме, на которой собираешься жениться и ради которой обратился в «Дом грез»?

Она мысленно похвалила себя за то, что ее голос звучит ровно.

— Ты права, — сказал Роберт со вздохом, рассеянно рисуя небольшие кружочки на ее плече. — И проблема заключается в том, что я не знаю, о чем я буду говорить с ней…

— Ты имеешь в виду — в темноте, после занятий любовью? — подсказала она.

— Я не могу представить такой естественности, такого доверия и откровенности, такого желания выслушать меня. Любая женщина может захотеть этого, Габи? Или я прошу слишком многого?

Она хотела пожать плечами, как это обычно делала Жани, но у нее ничего не вышло.

— Думаю, некоторые леди привыкают в замужестве к разговорам после занятий любовью… Представь, о каких интересных вещах ты мог бы рассказать ей — о своей работе в парламенте, о создании приютов для бездомных детей, о судебной реформе, о…

— Она не интересуется политикой или реформами, — категорично произнес Роберт. — Мы обсуждаем погоду, сорта чая, последние тенденции моды, или она рассказывает мне свежие сплетни о Принни. Как только оказывается, что эти темы исчерпаны, выясняется, что нам почти нечего сказать друг другу.

— Значит, она не проявляет интереса к твоей работе?

— Интереса с ее стороны я не замечал, но, возможно, это и к лучшему, поскольку ее отец — ярый сторонник тори, который не переносит даже слабого ветерка перемен. У нее есть маленький сын от первого брака.

— Она хорошая мать?

— Полагаю, что да, в том смысле, как это понимается дамами ее круга. Мальчик проводит больше времени с няней, чем с матерью.

— Тебя воспитывали не так? — спросила она.

— Нет. Мой отец был вторым сыном и стал священником в сельском приходе. Титул и все связанное с ним перешел к старшему брату отца и его сыновьям. Они росли под присмотром нянь и домашних учителей. Мы же с сестрами были на попечении матери. Нам не довелось обедать в красиво обставленной столовой, а все обучение проходило в кабинете отца. Это была простая жизнь служения Богу и бесхитростных семейных радостей. А каким было твое детство, Габи — я имею в виду до Наполеона? Мне жаль, если я напомнил тебе о чем-то печальном. Ты можешь не отвечать, — быстро добавил он.

— Нет, все в порядке.

В ее детстве не было счастливых моментов, но она вспомнила о Жанетт, которая часто рассказывала о своем детстве, проведенном среди пасторальных пейзажей Франции.

— История жизни моих родителей похожа на вашу семейную историю, хотя мой отец унаследовал семейный титул. Нет, наша семья не была религиозной, но мы любили друг друга и были счастливы. Теперь моей семьи больше нет…

Он погладил ее руку и поцеловал Габриелл в висок.

— Габи, мне очень жаль, если я тебя опечалил.

— Нет, ты меня не опечалил. В моем сердце навсегда остались светлые воспоминания о тех временах.

Он улыбнулся в темноте.

— Так говорила моя мать, после того как отец умер от лихорадки. А три года назад от холеры скончался мой брат и кузены… Эдвард и Кеннет обычно гостили у нас, когда мы еще были совсем мальчишками.

— Ты тоже многих потерял, Роб. А твоя мать жива?

— Да, она живет с моей старшей сестрой и ее семьей. Я собираюсь навестить их, как только закончится парламентская сессия.

— А твоя матушка одобрит твой выбор — я имею в виду ту даму, на которой ты собираешься жениться?

Как только слова сорвались с губ, Габриелл тут же пожалела о них, — вопрос был совершенно неприличный. Роб обдумывал ответ.

— Если говорить честно — не уверен. Она понимает, что после того, как я унаследовал титул, моя жизнь изменилась, и не во всем к лучшему, — с грустью добавил он.

— Я не имела права задавать такой вопрос. Пожалуйста, прости меня.