— Мэнтон, видимо, не очень старался сегодня днем. Ты вся дрожишь от желания.

— Пожалуйста, не надо. Кит…

— Скажи мне. Всего две буквы. Произнеси их, — прорычал он.

Анджела понимала: сейчас в нем говорит не любовь, и это одновременно оскорбляло и пугало ее. Однако, не в силах бороться со своим желанием и его волей, она неслышно прошептала:

— Да… да, да, да! Я хочу тебя…

— Насколько сильно ты хочешь?

— До изнеможения. — Она уже даже не шептала, а лишь беззвучно шевелила губами.

— Твоя норка всегда нравилась мне больше всех остальных, — поддразнивал ее Кит. — Запомни, милая, сегодняшняя ночь принадлежит мне. Это — моя игра, и играть в нее мы будем по моим правилам.

Неподконтрольная разуму страсть привела Анджелу в такое исступление, что она уже была близка к оргазму.

— Ты должна учиться сдерживать себя, — наставительно произнес Кит.

— И кто же меня научит этому, — сдавленно проговорила женщина. — Ты, распутник с мировым именем? Его пальцы впились в ее ягодицы.

— А ты предпочла бы, чтобы твоим учителем был этот Стивен, с которым я тебя здесь застал?

— Но я не являюсь твоей собственностью.

— Этой ночью — являешься!

— Как же я ненавижу тебя! — без сил выдохнула Анджела.

— На самом деле? — спросил Кит. — Может быть, именно поэтому ты уже вся мокрая? Чувствуешь этот запах? Так пахнет не ненависть, а желание.

С этими словами он накрыл ее рот и свои пальцы губами — в поцелуе, полном похоти и жажды.

Конечно же, в ней не было ненависти, и они оба знали это. Однако какой-то частью своего сознания Анджела хотела ненавидеть его, чтобы хоть таким образом избавиться от душевной боли.

Он стал мять ей губы пальцами, пахнувшими ее телом, и она укусила их.

— Черт! — вскрикнул он.

— Ты, видимо, так и не решил, что со мной делать: то ли насиловать, то ли мучить? — сказала она голосом, в котором звучало сладострастие.

Несколько секунд он смотрел на нее со стальным блеском в зеленых глазах, а затем приподнял и грубо насадил на свой вздыбленный рычаг.

Глаза Анджелы закрылись сами собой. Не в силах сдерживаться, она стала содрогаться в сладострастных конвульсиях, и лиловая комната в здании на Хаф-Мун-стрит огласилась ее криком.

Вспотевшая, разгоряченная, податливая, она лежала в его руках — женщина, которой он грезил многие дни.

Он находился в ее теле, ее душе, он заполнял тающим, как сахар, наслаждением каждую ее клеточку и жилку, а она, наклонившись над ним, покрывала его поцелуями, не стыдясь показать, как нуждается в нем и как жаждет получить все, что он может ей дать, — без остатка. Холодность и стремление противоречить — все было смыто блаженством и неподвластным разуму желанием.

— Боже, как же мне не хватало тебя! — шептала она, прижимаясь к нему бедрами и стараясь как можно дольше задержать его в себе.

— Могу себе представить! — откликнулся он, безуспешно пытаясь подтащить ее повыше и зная, что именно это он так тщетно и отчаянно искал во всех борделях — животное и одновременно глубоко духовное наслаждение.

— А ты? Тебе меня недоставало?

— Мне недоставало тебя даже в те моменты, когда я был трезв, — улыбнулся Кит и поцеловал ее глубоким сладким поцелуем.

— Я рада, что ты пришел сюда. — От ее шепота на Кита пахнуло запахом его собственного виски, а Анджела с томительным стоном снова сползла по его телу — так, чтобы его член полностью вошел в ее лоно.

— Спасибо Бинки.

— Я собираюсь целовать тебя всю ночь напролет, — горловым голосом проговорила Анджела.

— А я намерен заниматься с тобой любовью еще тысячу лет.

— Так долго я не проживу. — Анджела почувствовала приближение нового оргазма.

— Я заставлю тебя…

В ту же секунду она взорвалась криком. …Наконец ее глаза открылись и, встретившись с ним взглядом, она зарделась.

— Какая ты целомудренная! — усмехнулся он. Вместо ответа она опустила голову и положила подбородок ему на плечо.

— Теперь моя очередь, — сообщил он.

— И моя тоже, — улыбнулась она. — Каждый раз — твоя очередь. Пропустила ли ты ее хоть однажды? — Ну пожалуйста!

— Уже? — с ноткой недоверия спросил Кит.

— Подними меня на секунду. Я хочу вынуть колпачок, он сместился. Когда я с тобой, эта штучка не помогает. Кит вынул колпачок сам — быстро и умело.

— Теперь ты в моих руках, — прошептал он.

— А ты — в моих.

Его улыбка была немного пьяной.

— И чтобы потом — никаких жалоб.

— У меня такое чувство, будто мы снова — дома, — прошептала Анджела, протягивая к нему руки.

Скользнув между ее ног, он медленно погрузился в нее.

— Вот теперь мы действительно дома.

Острое желание, вызванное теплым волшебством медленного проникновения, пронизало их обоих одновременно, и, когда ее лоно полностью, без остатка вобрало в себя его пульсирующую плоть, когда Анджела почувствовала, что он для нее — ближе, чем кто-либо еще, она прошептала:

— Я люблю тебя!

Она знала, что не должна произносить этих слов, что это только усложнит их и без того непростую жизнь, что такие вещи нельзя говорить в подобном месте, но…

Анджела не ждала чего-то большего. Достаточно, сказала она себе, что эту ночь он хочет провести с ней.

— Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо, — шептала она, и ее руки, лежавшие на его могучих плечах, сотрясала непроизвольная дрожь.

— Я знаю, — улыбнулся он. — И что ты попросишь взамен?

— То, чем ты так хорошо умеешь расплатиться.

Устремляясь в ее глубины, он словно пытался раз и навсегда поставить на ней свое тавро, чтобы никогда больше она не могла снова исчезнуть из его жизни. А она… она ждала этих проникновений, дугой изгибаясь ему навстречу, как благодатная земля отдается умелому садовнику, мечтая, чтобы он посеял в ней семя.

В ней уже не осталось ничего — ни разума, ни воли, только неистребимое желание, чтобы он всегда оставался внутри нее. Ее тело приветствовало каждое его проникновение, ее руки царапали его тело, ее лоно бросалось навстречу каждому удару его плоти.

Однако несмотря на то, что в сознании Кита тоже не оставалось места ничему, кроме самых первозданных инстинктов, он все же почувствовал приближение оргазма и попытался выйти из возлюбленной. Но Анджела, задыхающаяся, не видя и не понимая ничего вокруг себя, только крепче обвила его тело ногами и, неистово прижимаясь к нему, стала безумно шептать:

— Нет, нет, останься…

Она безрассудно жаждала его любви, его тела, но поскольку не могла обладать ими, живя в своем фальшивом и ханжеском мире, хотела, чтобы он хотя бы оставил в ней свое семя. В самом дальнем, потаенном уголке своего сердца она хотела… его ребенка.

— Нет, — жестко прозвучал голос Кита.

— Ну пожалуйста, — продолжала молить Анджела, сцепив руки вокруг его шеи.

Кит отдавал себе отчет в том, что легко может преодолеть сопротивление Анджелы. Не понимал он только одного: почему не делает этого. Он чувствовал вокруг себя горячую плоть этой колдуньи, правившей миром его самых греховных помыслов и жаждавшей стать колыбелью его семени. Подняв взгляд чуть выше, он увидел ее отражение в зеркале у изголовья кровати. Она казалась маленькой, с прозрачной кожей, ее тело, придавленное его огромным торсом, выглядело беззащитным. Сейчас они были похожи на самозабвенно спаривающихся животных — распаленного самца и самку, олицетворяющую материнство. И тогда инстинкт продолжения жизни, прятавшийся до поры в каком-то потаенном уголке его сознания, которого не коснулись эволюция и цивилизованный глянец, наконец откликнулся на ее мольбы. Кита охватил животный азарт, он захотел владеть ею полностью, без остатка. Сомкнув руки, он поднял Анджелу и прижал ее к себе.

Порывистый вздох вырвался из ее легких.

Он прижал ее еще крепче.

Не отводя глаз от зеркала, Кит смотрел, как напрягаются мускулы его ног, наблюдал за ритмичными движениями своего тела, но видел лишь красивое животное, не имеющее ничего общего с человеком и руководимое самыми примитивными позывами, которые святоши называют грехом. Ее спина расслаблялась, а податливая плоть гостеприимно расступалась под его натиском, страстно отвечая на каждый приход желанного гостя. А затем в его сознании вновь прозвучали ее слова любви, которые он так часто слышал в Истоне — сладкая песнь сирены, которой он был не в силах противостоять.

И он остался, не понимая, что движет им — инстинкт, желание угодить любимой или, может… любовь?

Она гладила его плечи, руки, мускулы, сбегавшие вниз по спине, и нежный пушок, что курчавился у копчика. Он казался ей страшно и загадочно далеким, чужим и безжалостным в своей неумолимой поступи по ее жизни. А она… она любила его безоглядно.

Он терзал ее, ел ее заживо, бросая и швыряя по огромной постели, и по-звериному звучало в этой обтянутой лиловым шелком комнате его тяжелое дыхание. Их отражение возбуждало и тревожило его. В какое-то мгновение Кит удивленно подумал, почему ее призывное тело будит в нем желание быть грубым, в то время как со всеми остальными он лишь играл в какую-то невинную игру? А затем у него перехватило дыхание и — в своем уме или нет, — он перешел ту черту, за которой уже не было возврата. Спина его выгнулась, глаза — закрылись, и тугая мощная струя ударила в лоно любимой.

Анджела встретила ее безумным криком, забившись в безумном пароксизме оргазма, потрясшего не только тело, но и душу. Забившись, она закричала, принимая в себя новую жизнь, и, обессилев, в изнеможении рухнула на сбившиеся простыни.

Опустошенные, не в силах шевельнуться, они лежали, впившись в друг друга, пока наконец яростное пламя не превратилось в мирно тлеющий огонек. Тогда, приподнявшись на локте, Кит поочередно поцеловал ее в соленую щеку, мочку уха и уголок рта. Нежно разомкнув ее ноги, он снял их со своей талии и осторожно уложил на постель.

— Ты обладаешь подлинным даром убеждения, — улыбнулся он, ласково лизнув ее разгоряченную щеку.