«В конечном счете Джонатан Хэзэрд оказался джентльменом», — изумленно подумала Алекс.

В ее глазах отразилось еще большее смущение, когда она взглянула на одежду, которую он оставил на постели. Он, конечно, мог бы использовать в своих интересах все выгоды этого положения. «Какой бы была моя реакция, — подумала Алекс, — если бы он зашел за ширмы и схватил меня в свои объятия?»

Проклятое тепло распространялось по ее телу — медленно, восхитительно приятно. Бог спас ее. Но хуже всего было то, что она вовсе не была уверена в том, что не хотела, чтобы это случилось.

Глава 9

Прошло несколько дней, и между ними установился пусть хрупкий, но все же мир.

Свои обязанности экономки Алекс выполняла все с большим умением и усердием. Тилли, Колин и Агата были всегда готовы прийти к ней на помощь, и научиться справляться со своей работой самостоятельно стало для нее делом чести. Наведение глянца на мебель, смена постельного белья, выпечка хлеба — все это было ее заботой, а ведь раньше ей даже не пришла бы в голову мысль, что она сможет добровольно взять на себя роль служанки.

Теперь все реже ей приходили на ум воспоминания о ее прошлой жизни. Она объясняла себе это тем, что просто была слишком занята или чересчур уставала для того, чтобы испытывать ностальгию, которая могла лишь возбуждать в ней самые печальные размышления. Тем не менее порой на Алекс все же обрушивались приступы тоски по родине. И до сих пор ее не оставляла мысль о побеге, хотя теперь он казался ей менее привлекательным, чем раньше.

Воспоминания о том, что в Сиднее она оказалась на волоске от гибели, заставляли ее проявлять осторожность. Алекс не хотела повторения уже совершенных ею ошибок. Она решила, что когда вновь попытается встретиться с губернатором, то подготовится к этому гораздо тщательнее.

Однако пока время для этого не приспеет, она постарается извлечь для себя все, что возможно, из пребывания в Бори. Прежде всего, конечно же, должно укрепиться ее душевное состояние. Восемь долгих месяцев борьбы, страха, отчаяния и даже самобичевания сделали свое дело. Возможно, размышляла она в минуты смятения, именно поэтому Джонатан Хэзэрд сумел так растревожить ее душу и смутить все ее чувства.

В последнее время капитан редко появлялся в главном доме. Каждое утро он исчезал сразу после завтрака и не возвращался до наступления темноты. Алекс было совершенно ясно (да и другим тоже), что он избегает ее. Финн Малдун регулярно являлся к завтраку, обеду и ужину, но обычно сообщал Алекс о том, что капитан не придет. Она задумывалась, не питается ли он где-нибудь на стороне. Мысли, что он может испытывать удовольствие от кулинарного опыта и, конечно, компании какой-то другой женщины, вызывали у нее очередные приступы ревности.

Правда, Колин говорила ей, что незамужних женщин на плантации нет. «Но разве этот нахальный распутник не может развлекаться с женой какого-нибудь из своих работников?» — задумалась как-то Алекс, но потом посчитала это маловероятным. Кем бы он ни был, Джонатан не производил на нее впечатления человека, который мог получать удовольствие, наставляя рога другим мужчинам.

Изредка ей удавалось его увидеть, поскольку она теперь пользовалась свободой передвижения по плантации. Иногда во время вечерних прогулок ее сопровождал Малдун. Порой она бродила в тени деревьев с Тилли. Однако Алекс предпочитала прогуливаться по плантации в одиночестве. Она не спеша знакомилась с другими женщинами, которые большей частью приветствовали ее словами: «Добрый день, мисс!» — и робкими улыбками. Особенно дружески к ней относились дети, для которых Алекс перестала быть посторонней. Они были, конечно, чужды каких-либо подозрений относительно ее положения в главном доме.

Куда бы ни шла Алекс, она всегда старалась увидеть Джонатана. Она была чрезвычайно озадачена неожиданным изменением его отношения к ней. Когда им случалось встретиться, он вел себя отчужденно и сдержанно, его лицо было абсолютно непроницаемо, а пронизывающий, строгий взгляд золотисто-изумрудных глаз больше не излучал и намека на прежнюю теплоту и страсть. Создавалось впечатление, будто Джонатан внезапно стал совсем другим человеком — мрачным, неприступным незнакомцем, сожалеющим ныне об их короткой близости.

Ночи приносили ей еще большее беспокойство, чем дни. Она подолгу лежала без сна под балдахином своей кровати и чутко прислушивалась к тихим звукам, доносившимся из соседней комнаты. Алекс беспомощно краснела, когда представляла себе, как он раздевается и взбирается на свою с четырьмя колонками кровать, которую он привез с другого конца земного шара. Когда же в спальне капитана царила тишина, чувства ее приходили в такое смятение, что она даже не замечала, как вздох за вздохом рвутся из ее груди и как дрожит она всем телом, несмотря на душную теплоту ночи.

Она могла вспомнить каждое сказанное им слово, каждый подаренный им поцелуй, каждую его ласку. Теперь ей стало до боли ясно, что они ничего не означали. Он сказал, что она принадлежит ему, что он никогда не разрешит ей уйти. Почему же он изменил свое мнение? Возможно, он сердится на нее за то, что она убежала тогда в Сидней. Возможно, испытываемое им к ней желание уменьшилось до такой степени, что он больше не стремился соблазнить ее. Он вполне мог прийти к выводу, что преступница недостойна его внимания.

Но какова бы ни была причина столь разительной перемены, Алекс должна была бы только радоваться подобному повороту событий. В самом деле ей должно было бы стать намного легче, коль скоро он относится к ней с таким безразличием, и она должна была бы быть благодарна ему за это.

Но почему тогда так болит ее сердце?

Ей никогда не приходила в голову мысль, что у Джонатана, может быть, была тайна, тщательно продуманная цель, преследуя которую он и сохранял дистанцию между ними. Не подозревала она и того, что там, за стеной, из ночи в ночь он страдает душой и телом не меньше, чем она.

Что-то неизбежно должно было случиться. Напряженность между ними перерастала в пышущую жаром лихорадку. И хотя ни один из них не был пока готов признать это, возникшая перед ними дилемма имела простое решение.

Однажды вечером, примерно через неделю после возвращения на плантацию, Алекс осталась в одиночестве на кухне. Опершись о стол, она задумчиво смотрела в окно. На землю только-только начали опускаться сумерки. Она управилась со всеми намеченными на день делами: еда была готова, стол накрыт, посуда вымыта и расставлена. Колин и Агата отправились домой, захватив с собой по пакету с продуктами для детей. А красивый молодой хозяин Бори опять не явился на ужин.

Недовольно хмурясь, Алекс развязала тесемки фартука, сняла его и бросила на рабочий стол. Потом она пошла в сторону входной двери, решив под влиянием неосознанного побуждения отказаться от уже установившейся привычки проводить остаток вечера наверху, в своей комнате, за чтением, шитьем или за письмом дяде. В душе у нее царило какое-то странное беспокойство и острое, не такое, как всегда, ощущение одиночества. Вздохнув, она отворила дверь и вышла наружу.

Садившееся за горизонт солнце окрасило небо в великолепные цвета. Воздух уже был прохладен. Легкий бриз принес с собой знакомые ароматы горящих дров и жимолости. Уже взошедшая луна обещала ясную летнюю ночь. Где-то вдалеке раздавался вой дикой собаки динго, а совсем рядом овцы, коровы и быки все еще медленно бродили по пастбищу.

Алекс глубоко вздохнула и скрестила руки на лифе своего нового рабочего платья. Сшить его помогла ей Тилли. Они отрезали на платье кусок ткани от рулона, который нашли в одном из шкафов на чердаке. Сшитое из светло-бежевой шерсти платье было гораздо практичнее тех, которые подарил ей Джонатан, хотя нельзя было не признать, что оно ей не так шло. Цвет его был тусклым, а фасон слишком прост, чтобы его можно было посчитать модным. Но в нем Алекс было удобно двигаться, и оно было на удивление прохладным.

Без всякой предварительной мысли, куда ей направиться, Алекс не спеша пошла через двор. Взгляд ее бирюзовых глаз праздно переходил с одного предмета на другой, нигде не задерживаясь. Кроткая печальная улыбка коснулась ее губ, когда она посмотрела на раскинувшиеся впереди коттеджи и услышала неясный детский смех. «Там живут семьи, — подумала она, — люди, любящие друг друга… мужчины и женщины, которые делят радости и печали своей жизни, заново начатой в такой далекой и дикой стране».

У нее же никого не было. Бросив исполненный боли взгляд на небо, она закрыла глаза и почувствовала, как в горле ее образуется ком. Алекс с трудом переборола внезапно охвативший ее порыв побежать обратно в дом и уединиться в своей комнате и, открыв глаза, повернула в сторону большего из двух амбаров.

Ночь быстро надвигалась, но она шла дальше, не обращая на это никакого внимания. Ее отсутствия в доме никто не заметит. Джонатан Хэзэрд вообще едва ли помнит, что она все еще существует на свете.

Алекс отворила двойную дверь и проскользнула в прохладную, таинственную темноту амбара. Поскольку она здесь раньше уже бывала, Алекс вспомнила, что в нескольких футах от нее на столбе должен висеть фонарь. Она ощупью нашла его и зажгла огонь. Потом, взяв его в руку, она вернулась к высоким деревянным дверям. Оставив их лишь слегка приоткрытыми, она повернулась вокруг и осмотрела амбар.

Воздух здесь пропах смолистым, характерным ароматом еще не просохших досок, сложенных в одном углу в достигающие стропил штабеля. Финн Малдун рассказывал ей, что в интересах торговли выгодно придерживать их до тех пор, пока спрос на них в Англии не вызовет повышения цен. Таким образом, хотя овцы были лишены своих драгоценных шуб уже несколько недель назад, амбар все еще располагал местом для хранения товара, ставшего для плантации главным источником ее дохода. Выращивание продовольственных культур и разведение крупного рогатого скота было обязательным занятием на плантации, однако блестящее будущее сулила Бори торговля мериносовой шерстью.