— Я помогу Бонни отнести все это, — сказал он как бы мимоходом, обращаясь к матери. — Не годится ей одной идти через порт. Тут как раз причалили два новых корабля. Из Англии. У матросов, конечно, несколько недель не было ни одной женщины…

Бонни с благодарностью улыбнулась ему.

Маану кивнула.

— Но потом сразу же возвращайся домой! — приказала она. — И без глупостей!

Бонни спросила себя, относятся ли последние слова Маану к ее баккра, и на долю секунды представила, как Джеф поймает Дейтона и убьет его из-за нее или хотя бы задаст ему хорошую трепку.

Молодой человек подмигнул ей, когда они вместе вышли на улицу.

— Я мог бы выбросить их в море! — заметил он, увидев пару белых мужчин, которые сидели в находившемся рядом кабаке, заливая свои глотки водкой из сахарного тростника, в то время как их рабы на улице укладывали мешки штабелями. — У тебя иногда не возникает желания… отплатить им за все?

Бонни кивнула. Никто не смог бы измерить, как сильно она этого желала, хотя все ее фантазии о мести ограничивались ее баккра. Ну ладно, может быть, еще парой надзирателей с плантации ее матери, которые пинали Бонни, когда она была еще ребенком. Впрочем, некоторые черные приятели Тилли вели себя не лучше. И вообще, ее мать… В черном списке Бонни Тилли стояла на самом верху, гораздо выше большинства белых из поселка.

Джеф ухмыльнулся.

— Тогда пошли, — с заговорщическим видом сказал он и завернул за угол кабака. — Давай посмотрим, кому мы тут можем насолить.

Перед ними находился дом коменданта порта. Сейчас он был пуст — мистер Бентон был на работе, а его жена, наверное, делала покупки. Однако на подоконнике в кухне охлаждался паштет… Джеф, проходя мимо, смахнул его с окна. Паштет упал в сад, форма лопнула. На ее содержимое, безусловно, набросятся маленькие черные свиньи, которых держали многие жители острова. Животные свободно бегали по улицам и питались объедками, которые люди выбрасывали из своих домов. Хрюканье и чавканье, а также вонь не делали поселок особенно приятным местом.

— Ой… Очень жаль, что сегодня погонщик рабов мистер Бентон останется без обеда, — насмешливо прошептал Джеф.

Бонни испуганно огляделась по сторонам. Ей ни в коем случае не хотелось попасться на горячем. Впрочем, улица словно вымерла, за исключением пары лошадей, которые были привязаны за одним из борделей через два дома от них. Один из коней был красивым вороным жеребцом, и на нем было дорогое, украшенное серебром седло.

— Ты посмотри, мистер Льюис… — Джеф огляделся по сторонам, затем подошел к коню и быстрым движением ножа обрезал поводья, которыми был привязан жеребец. — Какое седло… Но иногда, как это ни глупо, лошади сами отвязываются…

Жеребец, который до сих пор не делал никаких попыток освободиться, обрадовался и, опустив голову, побрел вдоль улицы. Далеко он не уйдет, но, судя по всему, животное искало подходящее место, чтобы поваляться в пыли. Седлу это вряд ли пойдет на пользу.

Первым порывом Бонни было убежать подальше отсюда. Эта шутка могла обойтись ей очень дорого… Однако Джеф зашагал, улыбаясь, дальше, словно с ним ничего не могло случиться.

— Мистер Льюис увидит, что поводья обрезаны, — испуганно сказала Бонни. Льюис был хозяином одного из борделей, и, когда он злился, с ним было опасно шутить.

Джеф пожал плечами и ответил:

— Он заподозрит Бромсли.

Бромсли был владельцем другого борделя.

— Может быть, они даже подерутся. Тогда окажется, что мы убили двух мух одним ударом…

Бонни шла за ним дальше по улице, но уже не чувствовала себя в безопасности. Она даже не смогла засмеяться, когда Джеф открыл какой-то курятник, а затем отвязал сидящего на цепи пса, который тут же принялся охотиться на куриц. При этом пес принадлежал мулату, у которого явно возникнут неприятности, если собака передавит кур его белого соседа. Однако Джефу было все равно; казалось, он испытывал ненависть ко всем жителям поселка.

— Все дураки и трусы, — пробормотал он, проходя мимо кузницы.

Воспользовавшись отсутствием мистера Уотсона, Джеф как бы нечаянно бросил пару гвоздей и уже готовых подков в горн.

Бонни была рада, когда они оставили поселок позади и свернули на улицу, ведущую к бойне.

Джеф ухмыльнулся, повернувшись к девушке.

— Так лучше? — спросил он. — Мы им показали? Да?

Чтобы не сердить его, Бонни смущенно кивнула. Но облегчения она не почувствовала. Она считала проделки Джефа детскими и глупыми. Месть, настоящая, серьезная месть людям, которые этого заслужили, должна быть иной.

Глава 4

Когда Деирдре присоединилась к гостям в празднично украшенном, ярко освещенном бальном зале, она сразу же обнаружила, что окружена толпой людей, желающих поздравить ее. Большинство поздравлявших были, естественно, мужчинами, однако девушки также старались приблизиться к ней, уже хотя бы для того, чтобы их тоже заметили. Но у них было мало времени. Вечер начинался с застолья, и Нора сразу же пригласила гостей в находившийся рядом обеденный зал. Адвеа уже полчаса ворчала из-за того, что ее жаркое остывает, а суфле может сморщиться, если в конце концов не начнется ужин. Нора улыбнулась, подумав о том, что пришлось бы выслушать Деирдре от старой поварихи, если бы ее еда действительно пострадала. Гости, конечно, ничего не заметили. Поварское искусство Адвеа компенсировало опоздание виновницы торжества. Как всегда все, что попадало в столовую из кухни, было великолепным.

Большинство женщин, однако, едва ли могли оценить еду по достоинству. Корсеты беспощадно стягивали желудки и позволяли съесть лишь небольшую порцию, независимо от того, насколько голодна была обладательница корсета до того, как ее в него зашнуровали. Нора спрашивала себя, как некоторым дамам — и прежде всего леди Уоррингтон, чей муж пожирал глазами Деирдре, — удавалось, несмотря ни на что, все же наесть округлые формы. Однако леди Люсиль всегда была склонна к тучности.

Деирдре сидела в центре и изо всех сил старалась поддерживать оживленную беседу со своим соседом по столу — секретарем губернатора. У нее не было ничего общего с этим пожилым господином, но она знала, что тот является важной персоной. Дуг лично пригласил и губернатора, однако в действительности не рассчитывал на его визит. Адмирал Чарльз Ноулз был, конечно, посвящен в семейные дела Фортнэмов своим предшественником Эдвардом Трелони. Без сомнения, он ценил заслуги Дуга Фортнэма перед обществом Ямайки (адвокат помог уладить конфликт с повстанцами — свободными чернокожими, так называемыми маронами), но почтить своим присутствием дебют его дочери-мулатки губернатор, конечно, не мог. Все же адмирал прислал на бал высокопоставленного представителя — лорда Боудена, и тот теперь обхаживал Деирдре в соответствии с полученными указаниями. Собственная дочь лорда Боудена собиралась дебютировать через месяц, и Нора надеялась на ответное приглашение.

Ужин закончился тем, что Адвеа и ее помощники внесли в зал огромный именинный торт с восемнадцатью свечами. Деирдре пришлось встать и обойти стол, чтобы задуть свечи и разрезать торт. Гости с восторгом аплодировали.

Нора одобрительно кивнула дочери. Без сомнения, ее заметил каждый из присутствующих молодых мужчин, а половина уже была, очевидно, влюблена в нее. Когда начнутся танцы, кавалеры, без сомнения, будут наперебой приглашать ее.

Пока музыканты еще раз проверяли настройку инструментов — до сих пор они развлекали общество тихой музыкой, сопровождавшей застолье, — слуги Фортнэмов открыли двери в сад, где уже были зажжены разноцветные фонарики. Кулиса из разноцветных лучей, освещавших мимозы, каскариллы и гибискусы, была похожа на сказку, и гости отреагировали восхищенными и признательными возгласами, прежде чем устремиться наружу. Сейчас, вечером, можно было надеяться на свежий бриз.


На танцевальной площадке сначала был показан разученный заранее менуэт — к восхищению всех присутствующих, младшие сыновья Дуга и Норы, четырнадцатилетний Томас и двенадцатилетний Роберт, вывели свою красавицу-сестру на сложный медленный танец. За ними последовали другие пары, как правило, тоже братья и сестры. Большинство плантаций находилось слишком далеко от ближайшего города, чтобы дети из разных семей могли вместе обучаться танцам и другим искусствам или наукам. Только молодые люди, которые жили либо в самом Кингстоне, либо в Спаниш-Тауне, либо недалеко от них, посещали школы, в которых обучали музыке и танцам. Там учителя танцев обучали юношей и девушек, не являвшихся родственниками, создавая из них пары, о чем в обществе, естественно, сразу же начинали ходить слухи. Может быть, родители сами этому способствовали? Не намечалась ли здесь помолвка?

Наконец руководитель церемонии объявил о начале общего танца, которого так страстно ожидали молодые люди. Люди постарше заняли места за столами, расставленными в зале и в саду. Слуги подали кофе и шоколад для дам и ромовый пунш для мужчин. Многие из гостей-мужчин, однако, уже давно удалились в рабочий кабинет хозяина дома со своими сигарами. Они предпочитали говорить о делах и политике, а не наблюдать за молодыми людьми во время танца или строить брачные планы, а затем их отбрасывать. В колониях это было скорее занятием для дам, которым больше нечем было заняться.

Позади стульев в саду стояли дети рабов, обмахивавшие гостей опахалами из листьев пальмы. На Ямайке круглый год было очень тепло, и многие переселившиеся сюда из Англии плантаторы так за всю жизнь и не смогли привыкнуть к жаре и высокой влажности воздуха. Особенно жаловались на это дамы в корсетах.

Леди Уоррингтон, все еще находившаяся в скверном настроении, а после банкета еще и мучимая тяжестью в желудке, неохотно, почти с недовольством наблюдала за фигурами, которые выделывали танцоры. Люсиль видела, как молодые мужчины, едва начался общий танец, дружно рванулись к Деирдре Фортнэм. Леди Уоррингтон, будучи молодой женщиной, никогда не исполняла первый танец. Ей всегда предпочитали более худощавых и изящных девочек. Кавалеры не соревновались за право потанцевать с ней. У леди Люсиль возникло подозрение, что ее супруг, когда просил ее руки, интересовался больше плантацией Холлистера, чем ее персоной. И детей у них тоже не было…