(США) Элизабет Чедвик - Лавина чувств

Джослин де Гейл, ехавший во главе отряда наемников, процедил проклятие сквозь зубы и сердито посмотрел на заваленную вещами телегу, которая стала поперек дороги, загородив проезд всем остальным повозкам. Джослин был в седле с самого рассвета, а уже близился вечер. Они ехали целый день под дождем, но уютный отцовский дом в Лондоне все еще был в пяти милях от преградившей путь телеги.

Рыцари и воины окружили ее, словно зеваки, собравшиеся вокруг мертвого тела. В центре этой толпы какой-то мужчина осматривал сломанное колесо. Надетый на нем плащ, отделанный соболем, и его стройная, с лоснящимися боками лошадь, придерживаемая оруженосцем, указывали на то, что он был благородных кровей. Укутанные в одинаковые платки женщины робко поглядывали на мужчин из-под ветвей нависшего над дорогой дерева.

Спешившись, Джослин бросил поводья своему оруженосцу и подошел к поврежденной телеге. Воины замерли, опустив руки к рукояткам мечей и сжав пальцами копья, а дворянин, едва заслышав ржание лошадей, доносившееся с дороги, обернулся и презрительно поморщился, как только узнал Джослина.

Джослин относился к нему с таким же презрением. Молодой барон Джайлс де Монсоррель являлся дальним родственником графа Лестерского и потому причислял себя к родовой знати. Джослин — простой вояка, заработавший дворянский титул своим мечом, — ему и в подметки не годился. Им иногда приходилось встречаться друг с другом во время рыцарских турниров во Франции, но дружбы из этих встреч не получилось. Монсоррель был не из тех, кто мог забыть человека, который однажды выбил его из седла тупым концом рыцарского копья.

Обстоятельства вынуждали Монсорреля быть вежливым, и потому он холодно поприветствовал Джослина кивком головы, сжав при этом губы и слегка покраснев. Ответив на его приветствие тем же, Джослин обратил внимание на сломанное колесо телеги. Теперь он видел, что оно не просто сломано, а безнадежно разбито соскочившим с него железным ободом.

— Да вам его ни за что не починить, — заметил он. — Боюсь, придется одолжить телегу в ближайшей деревне. Кларкенвелл недалеко отсюда.

Он медленно обошел вокруг сломанной повозки, внимательно осматривая ее со всех сторон, и остановился перед тремя все еще запряженными в нее лошадьми.

— Тяжелый ли у вас груз?

— Это вас не касается, — ответил Монсоррель, и золотое ожерелье на его сердито дернувшейся шее вздрогнуло. Стряхнув капли дождя с белокурых волос, он злобно посмотрел на Джослина.

— Нет, касается, — возразил тот, — я не могу проехать. Ваша телега загородила всю дорогу. Если она не слишком тяжелая, я мог бы помочь вам перетащить ее на обочину.

Теперь уже все лицо Монсорреля покрылось багровыми пятнами.

— Полагаешь, я уступлю дорогу такому, как ты? — проговорил он, задыхаясь от гнева.

Одна из женщин, что-то быстро шепнув на ухо своей соседке, отделилась от остальных и, направившись к двум спорщикам, стала между ними. Она внимательно посмотрела в лицо Джослину, так что тот был вынужден оторвать взгляд от Монсорреля. Ее шерстяной платок весь намок от дождя, а короткие локоны влажных каштановых волос ниспадали на брови. Жалобные серо-голубые глаза и утонченные черты лица придавали ей какое-то детское выражение. Глядя на Джослина, она указала рукой на сломанную повозку.

— Пока мы сумеем найти колесного мастера или взять у кого-нибудь телегу, городские ворота закроются на ночь. — Обдумывая, что сказать дальше, она закусила губу, будто сдерживая дрожь. — Я заметила, что ваша повозка в два раза больше нашей, но меньше нагружена. Уверена, если вы одолжите ее нам, мой муж отплатит вам благодарностью за все издержки.

Джослин с изумлением уставился на нее, не зная, что сказать. Она ответила лукавым взглядом и туго затянула мокрый платок на подбородке.

— Линнет! — крикнул Монсоррель, подняв кулак и обратив свой гнев с Джослина на жену. — Как ты смеешь вмешиваться?

Она слегка вздрогнула, но ее голос оставался ровным и спокойным:

— Я думала о вашем сыне, милорд. Он может простудиться.

Монсоррель с досадой посмотрел на женщин, сидевших в стороне и ожидавших развязки. Джослин взглянул туда же. Из груды тряпья и одеял высунулась маленькая детская рука, которую нежно взяла одна из нянек. Затем показались огромные испуганные глаза и вздернутый носик на бледном крохотном личике. Монсорреля злило то, что он оказался в ловушке, так как не мог, к своему стыду, перечить женщине, но, вспомнив о ребенке, с пониманием отнесся к ее мужеству. Стиснув зубы, он обратился к Джослину:

— Хорошо. Раз уж вы нанимаетесь, я заплачу за то, чтобы вы доставили мои вещи к дому.

Джослин едва сдержал смех. Он не относил себя к тем наемникам, которые могут позволить Джайлсу де Монсоррелю распоряжаться собой за деньги.

— Я не стану вам служить, — строго ответил он. — Ваша жена говорила всего лишь о благодарности. Думаю, мы сможем договориться.

Монсоррель сжал кулаки, и его глаза налились кровью.

— Нет? — удивился Джослин и, пожав плечами, повернулся, чтобы уйти.

— Черт возьми, пусть будет по-вашему, — сердито проворчал Монсоррель.

Джослин, саркастически улыбнувшись, удалился, чтобы приказать слугам развязать веревки на своей повозке и разгрузить ее.

Линнет де Монсоррель вернулась к остальным женщинам. От страха у нее защемило в груди. В этом мире все имеет свою цену, и она знала, что ей тоже придется заплатить, когда они с Джайлсом останутся одни.

— Мне холодно, мама, — хныкая, пожаловался ее сын и, бросив свою няню, вцепился в юбку матери.

Она нагнулась и погладила его по руке, заметив грусть в его глазах и усталость на бледном лице.

— Уже недолго осталось, дорогой, — успокоила она его, укрывая своим плащом, словно наседка, согревающая цыпленка теплом своего тела.

— Мадам, я знаю этого человека, — прошептала Элла, ее личная служанка, указывая кивком в сторону наемника, которого Линнет только что упросила оказать им услугу. — Это Джослин де Гейл, сын Вильяма Железное Сердце.

— Да? — удивилась она. Ей была известна репутация Вильяма Железное Сердце. Поговаривали, что он ужасно жесток, упрям, вспыльчив и опасен для тех, кто встает на его пути. Линнет посмотрела на Эллу, а затем на де Гейла. Не меняя выражения лица, она спросила:

— Как тебе довелось познакомиться с ним?

Служанка покраснела.

— Я просто знаю его в лицо, мадам. Прошлой весной он был на свадьбе моей сестры в качестве шафера. Они вместе с женихом служили в Ноттингемском замке.

— Понятно, — проговорила Линнет, погрузившись в раздумье о де Гейле. Судя по внешности, ему было за двадцать пять. — Почему же он простой наемник, если является сыном Железного Сердца?

— Он всего лишь внебрачный сын лорда Вильяма. Его мать была дочерью обычного наемника, если верить словам моей матери, — заметила Элла, переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в платок. — Говорят, когда мать де Гейла умерла при родах, лорд Вильям чуть не сошел с ума и едва не наложил на себя руки, но лишь ранил себя, так как меч сломался. После этого случая люди прозвали его Железным Сердцем, так как его грудь оказалась крепче стали. Мама говорит, что прозвище Разбитое Сердце ему подошло бы больше.

Элла вновь перевела взгляд на их невольного спасителя, который в это время стоял, прислонившись к повозке, сжимая одной рукой меч, а другой откидывая со лба мокрые от дождя волосы.

Линнет, у которой за шесть лет замужества выветрился из головы весь романтизм, ничего не сказала. Она испытывала скорее досаду, чем интерес. Линнет знала, что значит зависеть от другой женщины, которая, в свою очередь, зависела от мужских капризов. Двое воинов, пыхтя, стягивали с телеги огромный железный ящик.

— Поторопитесь! — резко приказал Джайлс.

Но Линнет заметила, что он смотрит на де Гейла, с неприкрытым любопытством разглядывающего сундук с деньгами.

— Теперь я вижу, что за груз вы везете, — заметил наемник, не боясь последствия своих слов. — Не удивительно, что у вашей телеги сломалось колесо.

Быстро потеряв интерес к сундуку, он подошел к женщинам.

Линнет опустила глаза, зная, что у нее будут неприятности, если де Гейл зайдет в своей дерзости слишком далеко. Джайлс мог бы подумать дважды, прежде чем вступить в борьбу с де Гейлом, но обидеть Линнет ему не составляло особого труда. Она увидела, как двое воинов, тяжело дыша и изрыгая проклятия, пытались забросить сундук на повозку де Гейла. Когда она услышала резкий от нетерпения и испорченного настроения голос Джайлса, у нее по телу побежали мурашки.

Де Гейл, присев на корточки, осторожно отвернул полу ее плаща и, увидев ребенка, спросил:

— Кто это?

— Мой сын Роберт, — ответила она дрожащим голосом, бросив беглый взгляд в сторону мужа. В это время он давал указания своей охране, изредка посматривая на жену.

От де Гейла не ускользнул ее испуганный взгляд.

— Вы очень мужественны, миледи, — отметил он. — Надеюсь, я больше не причиню вам неприятностей. — И, нежно взяв ребенка из-под плаща, усадил его на руки. — Идем, мой юный воин, для тебя тоже в моей повозке приготовлено сухое местечко.

Линнет протянула руки к сыну, невольно вскрикнув при этом. Роберт испуганно смотрел через плечо де Гейла на свою мать, но все произошло так быстро, что он даже не успел заплакать. Когда же, опомнившись, завизжал, то уже сидел на сухом одеяле в новой повозке, до подбородка укутанный пледом.

Линнет, последовав за ними, вскоре оказалась рядом с сыном. Роберт перестал плакать и начал поглаживать руками плед, словно это был котенок. Линнет дотронулась до лба ребенка и, посмотрев на де Гейла, произнесла: