Супруги постоянно пилили и изводили друг друга, но при этом жить друг без друга не могли. Если бабушки не было дольше десяти минут, дедушка отправлялся ее искать, а она никогда ничего не решала, не посоветовавшись с ним. Они во всем были полнейшими противоположностями, от манеры одеваться – бабушка всегда отличалась неземной элегантностью – до музыкальных вкусов и кулинарных пристрастий. Дедушка до сих пор пытался обучить жену правилам крикета и извиняться, даже если тебе отдавили ногу. Так они счастливо перебранивались почти шестьдесят лет невянущей любви.

Лежа в крохотной спаленке на чердаке, Лизетта до глубокой ночи слышала тихие голоса внизу и, засыпая, радовалась басовитому рокотанию дедушкиного смеха и звонкому молодому смеху бабушки. Она точно знала: все их ссоры и разногласия – лишь игра. Девушка нередко задумывалась – а удастся ли ей найти человека, с которым захочется провести всю жизнь?

Но тем утром, когда в коттедже объявилась полиция, никто не смеялся. Лизетте было уже почти восемнадцать – вполне достаточно, чтобы узнать страшные вести вместе со всеми, хотя бабушке и хотелось бы ее оградить.

Дедушка, еще в пижаме и халате, открыл дверь и, пригласив инспектора с помощником, провел их на кухню. Инспектор не успел и рта открыть, а Лизетта с бабушкой уже прижались друг к другу. Только плохие новости могут прийти в такой ранний час, когда люди еще протирают заспанные глаза.

Новости и в самом деле оказались ужасными.

Даже теперь, через столько лет, глядя, как бабушка с улыбкой готовит ланч, Лизетта вспоминала тот надрывный горестный крик, скорее вой – поток отчаянных причитаний на французском языке. Лизетта снова чувствовала, как крепко сжимали ее в объятиях бабушка с дедушкой, как все втроем они стояли, застыв островком горя, пока полицейские, смущенно запинаясь, объясняли, что ее родители попали в автокатастрофу.

Несчастье случилось всего несколько часов назад, подробности были еще неизвестны, но никто из членов семьи и не хотел знать никаких подробностей. Вопросы, недоумение, гнев, отчаяние… все это пришло потом. Бабушка с дедушкой никогда уже не стали прежними. Их единственное дитя погибло, жизнь Сильвии оборвалась в канун долгожданного воссоединения семьи. Бабушка погрузилась в черную меланхолию, через несколько месяцев уже грозившую безумием, а дедушка старался держать чувства в узде, отчаянно цепляясь за повседневную рутину. Он занимался садом и готовил, наводил чистоту и ежедневно выходил за продуктами, стараясь ни с кем не встречаться… словом, делал все, что было в его силах, и все ради своих «двух девочек». Лизетте в школе дали месячный отпуск по семейным обстоятельствам. За этот месяц голова дедушки покрылась серебристой белизной.

Помогая друг другу, они кое-как преодолели эти первые жуткие недели беспросветной скорби, и хотя Лизетта осознавала, что никто из них никогда не станет прежним, теперь, восемь лет спустя, к ним хотя бы отчасти вернулась способность радоваться и веселиться, и они могли вспоминать родителей без слез.

Мучительно было знать, что на этот раз она сама причиняет бабушке с дедушкой новую боль.

– Почему тебе нельзя нам рассказывать? – с мукой в голосе допытывался дедушка.

– Я работаю на военное министерство. Там все помешаны на секретности. Я подписала бумаги о неразглашении. Если нарушу, меня посадят в тюрьму.

Дедушка презрительно фыркнул.

– Думают, мы сразу все расскажем наци?

Лизетта вздохнула.

– Нет, дедушка. Просто никто не должен рассказывать о своей работе. Это общее правило, для всех. Мера предосторожности. Не только для меня.

– Значит, уезжаешь? – переспросила бабушка. От волнения французский акцент у нее всегда становился заметнее.

– Совсем недалеко, в Шотландию, – солгала Лизетта.

– А почему туда? – спросил дедушка, допивая чай.

– В дальних закоулках Британии ведется много разнообразной работы, о которой большинство из нас понятия не имеет. В том числе и я. Я пока знать не знаю, какую роль мне отведут. Полагаю, стану радисткой. Я в этом деле себя хорошо проявила.

– Джон, – укоризненно вмешалась бабушка. В ее устах имя мужа звучало скорее как французское Жан. – Надо радоваться, что девочка уезжает из Лондона, подальше от бомбежек! – Она погладила внучку по щеке. – Я так счастлива, дорогая, что ты будешь там в безопасности.

Лизетта слабо улыбнулась. Кофе в горле мгновенно стал кислым. Знали б они!

– Да, пожалуй, это к лучшему, – согласился дедушка. – Как поедешь в отпуск, прихвати мне бутылочку доброго шотландского виски.

Лизетта кивнула. Сейчас она сама себя ненавидела.

– Конечно. Запиши название, что именно ты хочешь, а уж я тебе разыщу.

Бабушка взяла у нее пустую чашку.

– Пойдем, милая. Я нашла кое-какую одежду твоей мамы, давай вместе посмотрим, как и что.

Лизетта нахмурилась.

– Не строй гримас, морщины останутся!.. Идем, твой дедушка достал с чердака старый сундук, а там полно всяких подростковых дневников, старых фотографий, какие-то Сильвины куклы, другие детские вещи. Тебе понравится. Я и не думала, что у нас это все сохранилось.

Лизетта посмотрела на часы.

– Я уезжаю на поезде в 4.09.

– Еще уйма времени, – заверила ее бабушка.

Драгоценные часы пролетели как единый миг, и вскоре Лизетта опять стояла на платформе в Фарнборо. Дедушка всунул ей в руки плитку шоколада и какой-то конверт.

– Это про виски, – чуть смущенно пояснил он. – Если найдешь, конечно.

Лизетта взяла конверт, надеясь, что дедушка не видит, как ей стыдно.

– Много остановок до Ватерлоо? – поинтересовался дедушка.

Лизетта понимала, что он просто цепляется за любую тему для разговора, старается отвлечь их от скорого прощания.

– Вроде бы нет. Кажется, только Уокинг и Клафам. Буду в Лондоне примерно в четверть шестого.

– А когда уезжаешь в Шотландию?

– Завтра. – Мысли о предстоящей ночной выброске с парашютом над Францией снова выдвинулись на передний план.

– Может, скажешь все-таки, где ты там будешь в Шотландии? – не унимался дедушка. – Вдруг нам потребуется с тобой связаться?

– Не могу. Я попрошу кого-нибудь вам позвонить, чтобы вы знали, куда обращаться в случае чего. Мне передадут, если я вам понадоблюсь. – Уже слышался шум поезда, вот-вот станут видны клубы пара. Лизетта продолжала отчаянно болтать, стремясь заполнить эти последние минуты, удержаться от слез – но, главное, не дать заплакать дедушке с бабушкой. – Наверняка меня сперва на какие-нибудь курсы пошлют. Я еще такой новичок.

– Хорошо, когда можешь приносить пользу, – с легкой завистью в голосе произнес дедушка.

– Все мы должны вносить свою лепту, – торжественно сказала бабушка. – Мы гордимся тобой, милая. Когда все закончится, приезжай, проведи с нами толком хоть один отпуск. Устроим пикник на Френшам-понд. Мы ведь так туда и не выбрались.

Уж лучше бы она этого не говорила! Не застучи по рельсам колеса, все трое неминуемо бы расклеились!

– Вот и поезд! – Лизетта проговорила это торопливо и, пожалуй, излишне бодро.

– До свидания, моя милая, милая девочка! – Бабушка обняла ее. Лизетте потребовалась вся сила воли, чтобы не заплакать. Она стискивала бабушку в объятиях чуть крепче и чуть дольше, чем собиралась. Но обратил на это внимание дедушка.

– Можешь и меня так обнять. – Лизетта поняла: он догадывается, что она что-то скрывает. – Иди сюда! – он обхватил ее длинными руками и прижал к себе. От дедушкиного пальто пахло дегтярным мылом. – Береги себя, слышишь? – его голос дрогнул. – И поскорее к нам возвращайся.

Лизетта не могла даже ответить – мешал комок в горле. Как будто они договорились: бабушке ничего не рассказывать. Она сжала его руку – да так, что костяшки пальцев побелели.

– Вы уж приглядывайте друг за другом, – сказала она, роясь в сумочке в поисках билета, хотя отлично знала, что он в кармане.

Поезд со скрежетом остановился у платформы. Дедушка открыл массивную дверь.

Лизетта торопливо шагнула внутрь. На счастье, УСО обеспечило ей билет в первом классе, можно будет посидеть в тишине и одиночестве. Девушка украдкой вытерла глаза, глубоко вздохнула, бросила пальто на сиденье и высунулась в окно, чувствуя, что более или менее овладела собой.

– Я вас люблю! – крикнула она, когда двери по всей платформе начали захлопываться.

Протяжный свисток паровоза заглушил ответ.

Поезд дернулся, заскрежетали колеса. Лизетта высунулась в окошко сильнее. Дедушка держал ее за одну руку, бабушка – за другую. Поезд начал набирать ход, отнимая у них внучку…

– Au revoir! – закричала бабушка вслед.

– Au revoir, – отозвалась Лизетта, посылая им воздушные поцелуи и гадая, увидит ли родных вновь.

Когда чуть позже она открыла дедушкин конверт, внутри не оказалось ни слова о виски и никаких денег. Он написал лишь, что если она не вернется из Франции целой и невредимой, он сам за ней отправится и отыщет, где бы она ни была. И Лизетта ему верила.

11

Ненадолго заскочив в лондонскую квартиру, Лизетта вернулась на курсы с чемоданом всяческой одежды – еще во французской упаковке. Лизетта так и не носила всего этого – мама прислала ей чемодан за несколько дней до автокатастрофы. Целый чемодан стильной одежды от лучших портных, с неотпоротыми ярлычками. Даже пара туфелек на низком каблучке от Шарля Журдана. Наставники Лизетты пришли в восторг и вместе со специально приглашенными стилистами подробно рассмотрели каждую вещь, дотошно проверяя, чтобы даже пуговицы были пришиты «на французский манер». Хорошо, что вещи слегка устарели, так выглядело достоверней, – кто ж во время войны носит сплошь новое? Лизетте велели немного поцарапать туфли и постирать блузки, чтобы поблекли цвета.

Завершив обучение, Лизетта встретилась в Уайтхолле с Джепсоном. Даже дух захватывало – наконец оказаться в Министерстве военных дел.