Вера Колочкова - Ласточка для Дюймовочки

Торопливо схватив Дашу за локоть и лихорадочно оглянувшись, Саша Тимофеев отвел ее от школьного крыльца чуть подальше и молча уставился ей в лицо, будто ждал объяснений случившемуся. Нет, он не был зол на нее, Даша это видела. Он, как это ни странно, и правда будто ждал объяснений. Или советов, может. Или утешений каких…

– А… Как у нее там? Все нормально прошло? – после минутного молчания с трудом выдавил он из себя.

– Да нормально, конечно, – пожала плечами Даша. – Нянька из роддома сказала, что ее даже заведующая похвалила…

– А ты ей кто? Родственница, что ли? Я тебя не знаю…

– Нет. Я ей не родственница. Я ей вообще никто. Я сама по себе решила на тебя посмотреть. Интересно стало, как это вообще все происходит…

– Что – происходит? – поднял парень на Дашу свои вмиг потухшие глаза.

– Что? Да предательство, вот что!

– Ну что ты об этом знаешь… Как тебя зовут, кстати?

– Даша меня зовут!

– Что ты, Даша, об этом знаешь вообще? Хотя понятно, конечно… Со стороны – оно точно предательство… А с другого боку посмотреть – чего я мог-то? Жениться, что ли? И дальше что? Да я, между прочим, так и хотел…

– Что, предки не дали?

– А их тоже можно понять, знаешь! Они же мне всю биографию на десять лет вперед расписали, они ради меня только жили да дело свое поднимали… И не маленькое, между прочим…

– Да наслышана я, знаю. Твой папа – первый тут по нажитому богатству бизнесмен. Местная элита, белая кость. Самый что ни на есть крутой и деловой человек.

– Да! Деловой и крутой! Так скрутил, что и не пикнешь…

– Слушай, Тимофеев, а ты Наташу Егорову и впрямь любил?

– А вот это уже не твое дело, уважаемая дама по имени Даша. Вот этого ты не трогай, поняла? Тебе-то это зачем?

– Да так… Интересно просто… А Костик ее тоже любил?

– А ты и про Костика тоже знаешь?

– А как же!

Сашка замолчал. Скукожив горестно лицо, долго смотрел в сторону, будто оскорблен был Дашиными познаниями о деталях его личной жизни. Переживал, наверное. А может, и страдал даже. Да и то – ходят тут всякие, раны душевные бередят…

– Да. Я наверное, очень виноват перед ней, – резко произнес вдруг Сашка, поворачивая к Даше голову. – Она с этим Костей с первого класса, а я… Да я и сам не понял, как все это получилось! Я ее на школьном вечере танцевать пригласил, и вдруг меня будто пробило… Сроду со мной такого не бывало. Нет, не в том смысле, что трахнуть захотел, ты не подумай… Тут другое. Будто сверху кто тобой командует и прицепляет к человеку намертво… Мы тогда так вот вместе, не отцепляясь друг от друга, с вечера и ушли. Ну и началось…

– …А потом сразу и кончилось. Резко и вдруг, да? Когда Наташа залетела? – насмешливо перебила его Даша.

– Ну зачем ты так… Ты ж не знаешь ничего…

– А чего тут знать? Тут и не надо ничего знать. Тут и так все видно. Под окнами роддома ты с цветами не маячишь, радостью отцовства не пылаешь…

– Да она сама, сама так решила! Она вообще такая, знаешь… Я же честно хотел ей объяснить, что неразумно все это сейчас. Ну, в смысле, все это потом надо, попозже… А она даже и разговаривать со мной не стала. Сразу поняла, о чем я буду говорить, – и не стала. Она всегда знала наперед, что я хочу сказать… А я же как лучше хотел! Я же вообще думал, у нас это навсегда…

– А потом что, раздумал?

– А мне не дали раздумывать, Даш. Меня родители перед жестким выбором поставили, и все. А когда человека перед жестким выбором ставят, разум всегда побеждает. Ну вот скажи, вот ты бы на моем месте ушла из привычной тебе жизни в жизнь никакую? Это ж со стороны рассуждать легко, а когда самого коснется…

– Ну да. Ты прав, наверное. И я бы не ушла. Я тоже хочу в свою жизнь, в привычную. Ты прав…

Ей вдруг стало нехорошо. То ли скучно стало, то ли тоскливо от всей этой затеи с Сашки Тимофеева дурацким допросом, то ли затошнило просто. Захотелось вдруг домой, в свой серо-золотой и мокрый Санкт-Петербург, в свою теплую комнату с большим зеркалом, с уютной постелью, с компьютерным раем у окна, где все так хорошо и удобно и до самых мелочей продумано-устроено. А еще там над кроватью висят милые сердцу штучки вроде всяких прикольных фенечек, или «глупых девчачьих бебихов», как называли их мама с папой…

– Ладно, Тимофеев, не извиняйся. Чего ты? Как есть, так и есть. Пока. Пойду я.

Махнув рукой, она резко и торопливо пошла прочь и не обернулась даже, когда он окликнул ее в спину растерянно. Только еще раз рукой назад махнула – отстань, мол. Выбор у него, видишь ли. Будь он неладен, этот выбор… А вот интересно, Дэн тоже стоял перед выбором – звонить ей или не звонить? Может, для него его жизнь тоже самому себе очень родная и близкая и он таким вот образом ее для себя выбрал-оставил? Подумал хорошо и выбрал разумно…

А на следующий день встречали из роддома Наташу. Хотя это громко сказано, конечно, – встречали. Никто особо и не встречал. Стояли перед крыльцом Даша с бабой Зиной, мокли под серым дождем. Правда, Даша держала в руках цветы – большой неуклюжий букет белых лилий, за который ей сильно от бабы Зины еще и досталось – нечего на всякую ерунду деньги тратить… Даша и впрямь не хотела покупать эти дурацкие лилии, но других приличных цветов отчего-то в тот день нигде не оказалось. А может, у них в городе Синегорске вообще приличных цветов не бывает? А что, вполне может быть… Она хотела прикупить еще и подарок какой, да сразу потерялась среди погремушек-костюмчиков, зайдя в детский магазин. Потерялась и затосковала как-то, и потянуло сбежать побыстрее из этого непонятного и пугающего мира детских вещиц. Она и сбежала трусливо, решив, что обязательно чего-нибудь прикупит в подарок, но только потом, попозже, когда с Наташей посоветуется. Что-нибудь нужное прикупит, в детском хозяйстве необходимое. Может, коляску. Может, кроватку. Может, еще чего полезное. А денег хватит – мама ей много оставила…

Наташа вышла к ним на крыльцо в сопровождении двух довольных роддомовских теток, улыбнулась бледными губами. Даша с удивлением ее разглядывала – совсем другая девчонка… Совсем не та стояла на крыльце Наташа Егорова – не припухшая лицом беременная девочка-изгой, а другая совсем. Очень взрослая. Очень бледная. Худенькая, как тростиночка. И как ни странно звучит, очень гордая… Баба Зина, торопливо закрыв свой доисторический зонтик и сунув его Наташе в руки, приняла от улыбающейся роддомовской тетки голубенький сверток, приподняла уголок стеганого одеяльца с лица ребеночка:

– Ну, здравствуй, Макарка… Ишь ты… Какой ты у нас красавец писаный, весь в прадеда пошел… – и тут же, обернувшись к внучке и подошедшей к ней со своим неуклюжим букетом Даше, скомандовала: – Айда быстро домой, девки! Нечего тут стоять! Дождь на улице, одеялко на Макарке быстро промокнет! А цветы лучше вон врачам отдайте, положено так!

С удовольствием сунув порядком поднадоевший букет одной из теток, Даша подхватила Наташу под руку и повела с крыльца, краем глаза наблюдая за тем, как с осторожностью спускается со ступенек баба Зина, прижимая к себе драгоценный голубой сверток. Тетки только вздохнули дружненько им в спины: наверное, странную они представляли из себя процессию – старуха с младенцем да две девчонки-малолетки…

– Наташ, а почему Макар-то? – шепотом проговорила Даша в Наташино ухо. – Странное какое имя… Про телят напоминает, которых этот самый Макар куда-то там не гонял…

– Так моего дедушку звали, Даша, – тихо и серьезно ответила ей Наташа. – Правда, я его никогда и не видела. Но баба Зина говорит, хороший человек был. Пусть будет Макар, если она так хочет…

Очень быстро, чтоб не промокнуть, они пошли гуськом по узкому тротуару, по очереди держа над голубым свертком зонтик. Потом ввалились в домик на Пролетарской улице, закружились-засуматошились всяк по своим делам. И Даша свое задание от бабы Зины получила – праздничный стол на маленькой кухоньке накрыть. То есть разогреть на плите суп да котлеты и колбасу вареную порезать. Даша очень удивилась, конечно, гордо при этом произнесенному слову «праздничный», но виду не подала. Наверное, у каждого в жизни свои праздники. Чего уж, кому в праздник шампанского с икрой будьте добры подайте, а на старухину пенсию, видно, и котлеты – деликатес…

За столом баба Зина, как и полагается случаю, пропустила рюмку наливочки за здоровье народившегося «правнука Макарки». Потом повернулась к Даше, вздохнула растроганно:

– Спасибо и тебе, Данечка, что помогла моей Натке тогда. Дай тебе бог здоровья! И что встречать со мной Натку пошла – тоже спасибо. А то затюкали совсем девку – все от нее отказались, будто она ехидна какая… И мать, и женихи, и друзья-подружки… Мы-то ничего, мы-то проживем, конечно. Я еще крепкая, помогу…

Старуха вдруг всхлипнула громко и затрясла губами, пытаясь отвернуть от них лицо. Наташа потянула к ней через стол тонкие ручки, погладила по плечам:

– Ну, ба… Ну чего ты? Перестань! Я аттестат получу, работать пойду… А институт заочно окончу. Ну чего ты, ба? Да ну их всех, ей-богу! Вот и Даша мне поможет! Подумаешь, подружек она пожалела! – И обращаясь уже к Даше, совсем по-взрослому и насмешливо пояснила: – Они и впрямь, девчонки мои, от меня шарахаться начали, как про беременность узнали. Вот глупые… Решили, видно, что она воздушно-капельным путем передается…

Они прыснули в унисон и переглянулись весело. Странно, но от дурацкой этой шутки и собственного над ней легкомысленного хихиканья Даша отчего-то вздохнула свободнее, будто отпустила ее на секунду поселившаяся в ней проблема. Даже показалось ей на эту самую секунду, что никакая это и не проблема вовсе… Да и девчонка эта нравилась ей все больше и больше. Молодец какая. Послушаешь – все у нее хорошо да складно! И школу она окончит, и институт потом заочно… Хотя, может, и права в ее случае уважаемая Екатерина Тимофеевна – чего ей терять-то? Как жила в Синегорске, так и будет жить дальше. От перемены мест слагаемых, как говорится… Это ей, Даше, есть что терять. И даже не терять, а ставить под угрозу. Папину карьеру, например. А заодно и мамину тоже, получается. Да и свою… Да, да, конечно же, ей есть что терять…