– Натка, ты, что ль? Заходи, чего стучишь-то? Открыто же! – послышался из домика приветливый и одновременно сердитый слегка голос. – Я уж потеряла тебя…

– Нет, это не Наташа, это я… Извините… – робко проговорила Даша, просовывая голову в дверь. – Меня Наташа попросила, чтоб я к вам зашла. Учебники вот…

– А Натка где? – выкатилась ей навстречу полная пожилая женщина, похожая на совершенно уж сказочную бабушку – и в белом чистом платочке на голове, и в фартучке, и с ямочками на чуть одрябших щечках, и с руками, осыпанными до локтя белой мукой. Руки она старалась держать на весу, и оттого поза ее оказалась совсем уж неуклюже-растерянной, словно Даша была привидением, случайно забредшим во двор ее домика среди бела дня.

– А Наташа уже в роддоме… Сейчас только увезли… – пролепетала Даша, скромно стоя у порожка и переминаясь с ноги на ногу. – Вот, она учебники просила отнести…

– Как в роддоме?! – ахнула испуганно старушка. – Да ей же еще и срок не вышел! Еще ж две недели надо ходить!

– Ну, я не знаю… – будто оправдываясь, пожала плечами Даша. – Она с последнего урока ушла, а потом ее по дороге прихватило…

– А ты кто такая будешь, девушка? Учишься вместе с Наткой, да? Чего-то не припомню я тебя… Да ты заходи, заходи в дом, чего на пороге мнешься? Ой, надо же, не доходила Натка две недели-то… А я и не готова еще, и одеяльце у меня недошито…

Развернувшись, она поковыляла уточкой в дом, махнув Даше приглашающе белой мучной ручкой. Торопливо скинув сапоги, Даша последовала за ней и очутилась на небольшой чистенькой кухне. Все здесь было уютно и к месту приспособлено, и вкусно-кисло пахло хорошо подошедшим дрожжевым тестом. Готовый уже пирог, гордо блестящий верхней корочкой от щедрой промазки подсолнечным маслом, красовался на противне около плиты, и хозяйка, по всей видимости, как раз намеревалась отправить его в печь, да была отвлечена от этого хорошего занятия Дашиным приходом. Даша сглотнула судорожно – так вдруг захотелось ей этого самого пирога, с чем бы он там ни был внутри, пусть хоть с котятами! Просто до смерти захотелось!

– Заходи, заходи, девушка! Сейчас мне все в подробностях про Натку обскажешь – что да как! – быстро и деловито суетилась по кухне старушка. – Сейчас, я только пирог приставлю, а то перекиснет…

Ловко справившись с поставленной задачей и вымыв под звенящим рукомойником пухлые ладошки, она уселась напротив Даши за маленький квадратный стол, покрытый веселенькой клеенкой с голубенькими глазками да лапками.

– Ну, рассказывай… Как тебя звать-то, все никак не спрошу?

– Я Даша. Даша Кравцова…

– А я, стало быть, Зинаида Тимофеевна, Наткина бабушка. Баба Зина то есть. Где ее прихватило-то? Прямо в школе, что ли?

– Нет, не в школе. Она с последнего урока еще сбежала, а я домой по незнакомой дороге пошла, ну, и услышала – зовет из-за кустов кто-то! Смотрю – а она на скамейке сидит, согнувшись… А «Скорая» быстро приехала! Сказали, через час родит уже.

– Ой, господи, как все быстро-то! И опомниться не успели…

– Зинаида Тимофеевна, а Наташины родители где? На работе? Им, наверное, позвонить надо? Сказать, что она в роддоме уже?

– Да некому звонить, Данечка… – вдруг тяжело вздохнула старушка. – Матерь-то Наткина и слышать ни про какого внука не хочет. Опозорила, говорит, ее дочка на весь свет божий. Натка уж давно ушла от нее, у меня теперь живет. А ей хоть бы что! И не интересуется даже дочерью. Как будто и нет ее для нее больше. Вот зараза какая…

– А отец? Отец у Наташи есть?

– Да есть, только, как говорится, не про ее честь! Сын это мой. Бросил он жену-то, Наткину мать, стало быть, к другой бабе да в другой город уехал. Ох, и семьища у него там! У бабы его было двое, да еще и третьего народили. Бедно живут. Он и рад бы Натке помочь, да нечем. Самому бы помог кто…

– Ничего себе… – возмущенно прошептала Даша. – А ребенка что, она сюда принесет? К вам?

– Ну а куда ж еще? Мать ее к себе и на порог не пустит. Конечно, у нее бы Натке с ребенком получше было, все-таки квартира теплая, благоустроенная, и печку топить не надо, и вода всякая тебе под боком бежит.

– Ничего себе… – снова тихо пробормотала себе под нос Даша, оглядываясь. Значит, тут ни воды у них нет, ни отопления… Как же можно с ребенком? Нельзя же…

Вдруг подумалось ей почему-то о маме. Странно так – с чего бы? В какой такой связи? Никакой вовсе и связи нет с ее очень благополучной, очень разумно устроенной мамой и этой жестокой женщиной, Наташиной матерью, вероломно выгнавшей из дома с водой и отоплением беременную дочь. Ее-то, Дашу, ведь никто не выгонял! Ее здесь спасают просто! Разумно, так сказать, оберегают от надвигающейся проблемы, ищут такие же разумные пути выхода… Хотя, если с другой стороны посмотреть – результат-то все равно один. Ребенка от девчонки-школьницы никому не надо. Хоть так посмотри, хоть этак. Разницы-то никакой. Наташа оказалась у бабушки, и Даша оказалась у бабушки. Они, конечно, очень разные по комфорту, бабушки эти, но результат-то все равно один и тот же…

– И что? И как вы теперь жить будете? Здесь, с ребенком? – невесть откуда взявшимся менторским тоном спросила Даша, глядя по сторонам. Отчего-то обидно Даше стало, вроде непонятно и почему. Обидно, и все! Неправильное что-то было в услышанной ею от бабы Зины грустной Наташиной истории. Не сочеталась как-то эта история с окружающим пространством. Вот как, как здесь можно вырастить ребенка, скажите? Да еще и одновременно школу закончить? А на какие такие деньги? На бабушкину пенсию, что ли? Фу, глупости какие…

– А где ж нам еще с Наткой жить, Дашенька? Здесь и будем. Правда, Натка-то у матери прописанной числится. Я узнавала, ей тоже с ребенком жилплощадь полагается! Мне женщина одна умная обсказывала, которая защитой детей занимается. По закону, говорит, полагается… Ничего-ничего, мы потом с ней, с Наткиной матерью-то, еще повоюем!

– Да как же – повоюем! У вашей внучки судьба, можно сказать, разрушилась, а вы неизвестно за что воевать собрались! У нее же теперь ничего уже не будет, у Наташи вашей! Ни образования, ни работы хорошей! Вы хоть понимаете это? Да и вообще… Как она сможет ребенка-то вырастить в таких условиях? Вы бы лучше подумали о том, как внучке помочь! – размахивая руками, сердито заговорила Даша, сама удивляясь своей неожиданной горячности.

– А я и помогу, как смогу! Я не совсем старая еще. Вывожусь еще с дитем, успею…

– Да я не в том смысле! – досадливо махнула рукой Даша. – При чем тут вывожусь не вывожусь…

– А в каком таком смысле? Чего-то я никак в толк не возьму, о чем ты речь ведешь, девонька. Какие такие смыслы все ищешь? Ну, родила девка… Рановато, конечно, да и без мужика еще… Да чего уж теперь поделаешь-то?

– Да как это – чего? Можно ведь и не забирать ребенка из роддома… Можно ведь и на усыновление хорошим людям отдать…

– Ой, свят, свят, свят… Прости меня, Господи, грешную! – замахала вдруг испуганно на нее руками старушка. – Чего ты такое говоришь-то, девушка? Да кто тебя научил этим плохим словам? – И резво перекрестившись пухлой ручкой и будто заглянув в ей одной ведомое пространство, торопливо и тихо добавила: – Прости ей, Господи… Сама не знает, чего говорит… Неразумная она еще, молодая…

Даша вздохнула коротко и замолчала. Чего это она, в самом деле, тут развоевалась? Ей-то какое дело до того, в каких таких условиях будет погибать умная девочка Наташа Егорова? Какое ей дело до того, что эта самая Наташа Егорова никогда уже и никем не станет? Да пусть пропадает, если ей так хочется! И впрямь никакого, ну, абсолютно никакого дела ей до всего этого нету…

Однако дело до «всего этого», как это ни обидно, внутри у Даши все ж таки присутствовало. Причем очень даже неприятно присутствовало, неуютно переворачивалось с боку на бок, настырно скреблось и раздражало своей неустроенностью, будто виноваты в чем были перед ней Наташа Егорова и ее сказочная бабушка. Или, может, наоборот, она в чем виновата перед ними была…

– Баба Зина, а парень… Парень кто у Наташи был? Ну, который отец ребенка?

– Да ну, и вспоминать про них не хочется… – махнула рукой женщина.

– Почему – про них? Их что, отцов, несколько было, что ли?

– Да бог с тобой, девушка! Это я так, вообще говорю. Про все их семейство, про Тимофеевых этих… Я ведь их давно знаю! Люди как люди были, а тут ровно озверели, когда Натка от их Сашки понесла. Прямо жгутом их скрутило от злости… Да ты и сама, поди, все знаешь!

– Нет, я не знаю ничего, бабушка. Вы мне расскажите. Только с самого начала, ладно? А то я ничего не понимаю!

– Да как не знаешь-то? Все ведь у вас в школе только об этом и говорили! Правда, что ль, не знаешь?

– Правда…

Встрепенувшись, баба Зина принялась чуть ли не взахлеб рассказывать обо всем сразу, перескакивая с события на событие, словно боялась упустить особо важные какие в этой скандальной истории детали. Те самые детали, из которых совсем уж понятно должно быть, что внучка ее Натка в этой истории самая и есть распоследняя пострадавшая и что зря она, конечно, так сильно «влюбимшись», доверилась некоему Сашке Тимофееву, сынку «богатея здешнего» Валерки Тимофеева.

– …Я ж этого Валерку еще мальцом совсем знала! – подперев щечку пухлым кулачком, горестно рассказывала она Даше. – Ох, уж и хулиганистый был парнишонка! А нынче забогател да заважничал, шибко большого хозяина из себя строить начал. И жена его Нинка тоже… Сашка-то было сунулся к ним, чтоб с Наткой все честь по чести оформить, да где уж там! Так хвост Сашке прижали, что он и пикнуть больше не посмел. И в школу другую перевели, и нас с Наткой пугать приходили…

– А чем они вас пугали, бабушка?

– Да так, страстями всякими… Они поначалу-то Наткину мать все обрабатывали, чтоб та заставила девчонку на грех пойти да от ребенка избавиться. Даже вроде как и денег ей заплатили… Она эти деньги взять-то взяла, а Натка возьми да ее и не послушай! Врачи ее напугали, Натку-то. Вроде как предупредили, что не родит уж больше, если на грех пойдет. А эти, мать с отцом Сашкины, даже и слушать ничего такого не захотели. Не вздумайте, говорят, нашему сыну нервы мотать, и все тут! Иначе, мол, из города вас вообще выгоним. А Натка что, она и не мотала вовсе никакие такие нервы, она вообще у меня девка гордая да скромная! Она ж не виноватая, что влюбилась в их Сашку… И Костика вон до смерти обидела…