— Да?..

— Что «да»?

— Неужели звонил бы каждый день?

Он взглянул на нее так, будто не верил своим ушам.

— Ты всерьез полагаешь, что я отправляю тебя в городок, где каждый второй Монтгомери, и не буду каждый день тебе звонить? Ты что думаешь, я дурак, что ли, оставить тебя на них?

— И о чем же мы будем говорить? Может, о Доке?

Майк засмеялся и протянул руку, чтобы погладить ее по голове.

— Порой, Сэм, мне кажется, что у тебя явные пробелы в воспитании! Ты что, не знаешь, о чем часами могут болтать мальчик и девочка, которые неравнодушны друг к другу?

Саманта покраснела и потупилась. Эта его фраза впервые заставила ее задуматься, не поехать ли ей действительно в Мэн. Но она тут же взяла себя в руки.

— Я остаюсь здесь и занимаюсь розыском бабушки, — твердо заявила она, — и все, что ты…

Майк не дал ей закончить фразу. Он обнял ее, и их губы сомкнулись. Майк целовал ее с такой страстью, что Саманта почувствовала, как по телу ее пробежала дрожь.

— Ты что думаешь, я не хочу, чтобы ты осталась? Да я только и мечтаю, чтобы ты была со мной, Ты, пожалуй, единственный человек, кроме твоего отца, который проявил интерес к моему расследованию. Мой отец все время пилит меня, чтобы я закончил докторскую и защитился. Но зачем? У меня сердце не лежит к преподавательской работе, у меня нет желания протирать брюки где-то в конторе. Братья просто смеются над моими «гангстерами». Понимаешь, Сэм, может, дядя Майкл не единственная причина, почему я этим занимаюсь. Может, главная причина во мне самом. Я поставил перед собой чертовски трудную цель, и теперь очень важно — смогу ли я ее достичь. Когда я учился в колледже, математика для меня была сущий пустяк. Но я целыми днями просиживал в библиотеке за книгами, которые рассыпались в руках, а вокруг ходили девочки в коротких юбках…

Он состроил гримасу.

— Ну, короче говоря, это написание биографии было для меня своеобразным вызовом, но я часто отвлекался от работы и вообще это все не имело особого значения, пока не появилась ты. Ты сидишь рядом со мной и печатаешь мои материалы, мы разговариваем, обсуждаем их, у меня рождаются новые идеи и…

Майк нежно поцеловал ее ладони.

— И иногда ты позволяешь поцеловать тебя. Это просто потрясающе, Сэм. Просто отлично.

— Так это «отлично» и будет продолжаться впредь, — сказала она, сжимая его руку. — Майк, мы можем продолжать работать вместе. Мне тоже нравятся библиотеки. Мне тоже нравятся…

— Да! А мне нравишься ты — живая! Она отпрянула от него.

— На сей раз не будет по-твоему. Я остаюсь в Нью-Йорке и приступаю к поискам бабушки. Насколько я понимаю, выбор у тебя невелик: или я остаюсь здесь, в этом доме, с тобой и мы вместе продолжаем начатое дело, или я переезжаю на другую квартиру и провожу поиски самостоятельно.

— Сэм, это все слишком серьезно. Это очень опасно. Ну зачем тебе так рисковать? Мы можем отложить поиски, а через пару лет — судя по тому, как выглядит Док, он больше не протянет — возвратимся к работе…

— Так в этом-то и дело, Майк! Ты что, не понимаешь? Если еще жив Док, то и моя бабушка, может быть, еще жива.

— Я не вижу связи.

Она жестко на него посмотрела. Когда они только познакомились, он мог ее обманывать и многое скрывать от нее так, что она этого не замечала. Но не теперь. Она чувствовала, что сейчас он не откровенен с ней. Его выдавали сжатые губы.

— Ты что-то от меня скрываешь, — прошептала Саманта, — я же вижу по твоему лицу.

Майк встал с дивана, но она преградила ему путь.

— Что тебе известно?

— Ничего, — зло буркнул он, отвернувшись.

— Майкл Таггерт, если ты не скажешь мне, что тебе известно, то я… то я…

— Что — ты? — грозно спросил Майк. — Что еще ты мне можешь сделать? Специально подвергнешь свою жизнь опасности? Или будешь шантажировать меня? Примешься бегать вокруг меня в белых трусиках и маечке, а когда я протяну руку, завопишь: «Насилуют!»?

— Я буду целоваться с Рейни Монтгомери, — выпалила Саманта. — Я позволю ему за собой ухаживать, мы каждый вечер будем встречаться… Я… я…

Майк направился к двери. Она схватила его за руку.

— Майк, подожди, пожалуйста! Как ты не можешь понять?! Ну если бы ты вдруг узнал, что твой дядя Майкл вовсе не умер! Или хотя бы что есть основания полагать, что он жив! Ты разве не сделал бы все, чтобы встретиться с ним? Чтобы увидеть его хоть раз до того… до того, как его действительно уже больше не будет. Моей бабушке за восемьдесят… У меня не осталось времени, чтобы ждать. Пожалуйста, скажи мне, что тебе известно? Я очень тебя прошу.

Саманта потянулась к нему и дотронулась до его щеки.

Он поймал ее руку и поцеловал ладонь.

— Сэм, что ты делаешь со мной! Ты меня превращаешь послушное дитя! — Майк тяжело вздохнул. — Ну слушай: твой отец сказал мне, что еще два года назад твоя бабушка точно была жива…


Саманта прихорашивалась перед зеркалом в прихожей. Она одернула юбку и поправила прическу так, как ее учили в парикмахерской. Затем положила сумку на узенький столик и проверила, не забыла ли она взять свои новые кредитные карточки и наличные. После того, как она ничего больше не могла придумать — что бы еще такое проверить, что бы еще такое поправить, чтобы оттянуть время, — она решительно взялась за дверную ручку, расправила плечи и открыла дверь.

Она одна вышла в город. На сей раз она направится куда дальше, чем вокруг квартала. Она проведет весь день в Нью-Йорке без какого-либо присмотра.

Саманта заперла дверь и спустилась по ступенькам. Сегодня утром Майк сообщил ей, что ее бабушка по крайней мере два года тому назад была еще жива. И прислала отцу Саманты почтовую открытку. Она и подтолкнула Дэвида Эллиота к тому, чтобы начать разыскивать свою мать. Содержание открытки было незамысловатым. Мать писала, что любит его, всегда любила и просит простить за все. В нижнем углу была подпись: «Твоя мама».

Когда Дэвид получил эту открытку, на нем висела его контора. Но он тут же начал готовиться к уходу на пенсию, чтобы всецело посвятить себя розыскам матери.

Затем, шесть месяцев спустя — была это судьба, рок, везение или совпадение, называйте как угодно, — но у его двери появился Майк и спросил, не имеет ли мать Дейва отношения к гангстеру по кличке Док.

Это странное знакомство переросло в дружбу и в конечном итоге привело к тому, что Дейв доверил Майку опекать свою дочь.

— Не «опекать», а «владеть» этой дочерью, — проворчала Саманта, когда Майк закончил свой рассказ.

— Ничего себе владеть! Эти «владения» запрятаны в сейфе за семью замками! — с видом комического отчаяния воскликнул он.

Майк очень расстроился, когда понял, что Саманта твердо решила остаться в Нью-Йорке. У нее сложилось впечатление, что он не собирается ее посвящать ни в какие свои дела. Зная, что он винит себя за покушение на ее жизнь, Саманта подозревала, что Майк намеревается не отпускать ее от себя ни на шаг, а лучший способ контролировать ее действия — сделать так, чтобы она пребывала в полном неведении.

После их утренних споров она спустилась вниз и увидела там сумку, с которой Майк ходил заниматься гимнастикой. И, естественно, предположила, что он планировал сегодня, после ее отъезда, посетить спортивный зал. Когда же она поинтересовалась у Майка насчет сумки и его планов на день, он категорически заявил, что вовсе никуда не собирался, а планировал провести время с ней. Саманте пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить его не ломать свои планы. Ей нужно было, чтобы он ушел из дома, потому что одно его высказывание сильно задело ее. Он заявил, что от нее все равно не будет толку при расследовании, потому что она так боится Нью-Йорка, что даже не может переступить границы улицы, на которой стоит их дом.

И это было сущей правдой. Саманта знала, что должна собрать в кулак все свое мужество, чтобы выйти в город. В конце концов, не может же она весь остаток своей жизни скрываться в доме Майка, уж если говорить прямо — прятаться за его спиной. Когда-нибудь, если они разыщут ее бабушку, ей придется покинуть и его, и этот город. Как же она будет самостоятельно существовать, если даже боится высунуться из дома?

Теперь Майк отправился в спортзал, а Саманта решилась одна выйти прямо в пасть этому чудовищному, грязному, шумному, полному чужих людей городу. Ни один гладиатор, окруженный на арене львами, не испытывал такого страха, как Саманта перед своей вылазкой. Даже Георгий Победоносец, сражаясь с драконом, по мнению Саманты, находился в большей безопасности, чем она.

Она прошла по Шестьдесят четвертой улице. Перейдя дорогу, облегченно вздохнула: пока еще никто не угрожал ей ножом или пистолетом. Затем она пересекла широкую Парк-авеню и направилась в сторону Мэдисон-авеню.

Саманте было так страшно, что первые два квартала она прошла, глядя под ноги и даже не решаясь смотреть по сторонам, но, подходя к Мэдисон-авеню, обратила внимание, что швейцары в униформе, стоя у подъездов шикарных домов, улыбаются ей и берут под козырек. Наконец она стала улыбаться им в ответ, хотя улыбка еще была достаточно напряженной; уж они-то во всяком случае явно не походили на вымогателей и торговцев наркотиками.

Выйдя на Мэдисон-авеню, она повернула направо и пошла в северном направлении, смело глядя вперед, рассуждая сама с собой, сколько же ей нужно еще пройти, чтобы доказать себе, что она способна выйти в город и не сойти с ума от страха. Мысленно Саманта предвкушала, как будет рассказывать Майку, что провела весь день одна в городе и осталась жива.

Пройдя квартала четыре, она уже начала воспринимать окружающее, а так как центральная часть Мэдисон-авеню — это сплошные магазины, то в глаза ей прежде всего бросились витрины, полные всякой всячины. В Санта-Фе витрины были забиты разными сувенирами для туристов — майками с дурацкими надписями, кружками, дешевыми индейскими куклами, изображениями койотов на всевозможных подставках. На каждом таком изделии красовался ярлык «ручная работа», будто во всем остальном мире дешевые сувениры изготовляли какие-то роботы. Еще там были сотни торговых галерей с произведениями индейского народного творчества и явно безбожно завышенными ценами. Несколько «нормальных» магазинов сосредоточилось вокруг «спальных районов» В них было навалом всякого второсортного товара: дешевые юбки, пластиковые рамки для картин, серьги, от которых тут же зеленеют уши.