Уолтер обладал удивительной способностью мгновенно переходить от неистовства к безмятежному добродушию. Когда он не хмурился и не сердился, можно было назвать его почти красивым. Такой тип мужчин, с впалыми щеками и грубоватыми чертами лица, всегда нравился Ноне, она находила его очень привлекательным.

— Правильно, в одном, — кивнула она. — Я хочу убраться из этого города. И если у меня это когда-нибудь получится, ноги моей здесь больше не будет.

Никогда не вернусь. Никогда.

— Все так, куколка. Только сейчас ты здесь. Соберем урожай с этого дерева и смоемся. Смоемся из города и вообще из этой проклятой страны! Как насчет Испании? Или Южной Америки?

— Южная Америка? — Нона подозрительно посмотрела на него. — Судя по всему, то, что ты собираешься провернуть, — дельце опасное, слишком опасное. А в Южной Америке тебя запросто разыщут и приволокут обратно.

— Ну ладно, ладно. Да мы сможем поехать куда угодно. У тебя будет все: дорогие шмотки, денег полный кошелек, любые машины. Все, что пожелаешь, кроме мужиков. Для этого занятия у тебя есть я, правильно?

Нона подошла к нему и поцеловала влажными губами.

— Верно, для этого у меня есть ты, Лэш. — Она лениво шлепнула его по рукам, которые принялись ощупывать и оглаживать ее. — Прекрати. Яичница подгорит.

Он со вздохом отпустил ее.

— Ладно, детка, вернемся к нашему разговору. Капуста нужна. Я тут недавно пересчитал: у меня всего двадцать пять баксов. Этого недостаточно.

Нона нахмурилась.

— Раньше пятницы мне не заплатят. А воровать фишки каждый день я побаиваюсь.

— Мы же с тобой договорились, куколка. Ты взялась за это дело!

Она разрезала яичницу пополам, разложила на тарелки и подтолкнула одну из них Лэшу.

— Сделать тебе тост?

Он кивнул и стал ковырять в тарелке вилкой.

— Знаю, что ты думаешь обо мне, Нона, но я стараюсь выполнять свою часть работы по-честному.

Небось считаешь, что и сама могла бы вынести эти фишки оттуда без моей помощи? Думаешь, мне очень нравится наряжаться старухой и шнырять по женским туалетам? Перед тем как идти на дело, мне каждый раз приходится так тщательно выбривать физиономию, что рожа потом неделю болит!

— Да знаю, знаю. — Нона чуть не прыснула, но подавила смех и отвернулась. Закинула хлеб в тостер, зажгла газовую конфорку и поставила на плиту кофейник, потом подошла к стене и записала в висевшем там блокнотике «кофе», чтобы не забыть купить.

Всякий раз, когда она представляла Лэша в бабьих тряпках, не могла удержаться от смеха. Он напяливал на себя длинное старушечье платье с подложенными в нужных местах подушечками, чтобы создать образ тучной и неповоротливой особы и заодно скрыть свою мускулистую фигуру; надевал на свои огромные лапищи перчатки, а на голову — седой парик; пудрил и румянил лицо и красил губы. В казино нелепые, странные, мягко говоря, люди — что мужчины, что женщины — кишмя кишели, поэтому он не привлекал никакого внимания. Но сам Лэш был уверен, что все вокруг потешаются над ним. А самым мерзким, отвратительным для него был последний этап операции, когда приходилось заходить в женский сортир, где Нона тайком отдавала ему украденные фишки. В постели Лэш не отличался особой стеснительностью, даже наоборот. А вот во время этих тайных встреч всегда отворачивался, если женщины усаживались на толчке, а дверь в кабинку оставляли открытой.

А Лэш продолжал бубнить:

— Да что тебе, трудно, что ли? Ты же хитрая бестия. Мужики во все глаза пялятся, как трясутся твои сиськи, и всем наплевать, что в это время вытворяют твои руки.

«Опять пудришь мне мозги, — подумала Нона. — Сколько же ты мне лапши навешал за эти годы!»

— А если меня поймают? Что тогда? — резко обернулась она к Лэшу.

— Черт тебя побери. Нона, придержи язык! — Он оглушительно хлопнул ладонью по столу. — Просто не попадайся, и все!

— Отлично. Значит, по-твоему, ты в последнее время влез в дерьмо по уши, потому что некому было твердить тебе изо дня в день: «Не попадайся, не попадайся»?

— Да не будь ты дурой! Прекрасно понимаешь, о чем я говорю! — Он указал на тостер. — Кажется, готовы.

Нона обернулась, вытащила кусочки поджаренного хлеба, намазала их маслом, положила на тарелку и поставила ее на стол, затем села напротив Лэша.

— По-моему, Мэйджорс что-то почуял. Он далеко не дурак. Я собиралась тебе рассказать… — Нона устало пожала плечами, — Последнее время он что-то слишком внимательно наблюдает за мной. Знаешь, смотрит с таким подозрением…

— Да он просто пялится на твой бюст, детка, — похотливо ухмыльнулся Лэш.

— Это у тебя вместо мозгов бюст, — огрызнулась Нона.

— Значит, на пуговку твоей блузки, — злобно процедил Лэш. От его добродушия сразу не осталось и следа.

Он откусил приличный кусок тоста. Нона прекрасно видела, что ее несговорчивость раздражает его; Уолтер сидел насупившись, между черными бровями залегла глубокая вертикальная складка. Это дельце, или как там его лучше назвать, слишком важно для него, чертовски важно. В конце концов Лэш расскажет ей обо всем, если она будет держаться за него. И она будет, потому что для нее это не менее важно, без всякого сомнения. Если дельце выгорит, она избавится от всего дерьма, в котором оказалась, от липких рук, лапающих тайком и открыто, от непристойных предложений, от свиданий по принуждению. Нона работала в игровом зале, и все это было частью ее работы.

В ее обязанности входило не только обслуживание посетителей в кассе. Приходилось еще всячески угождать субъектам, сорящим деньгами направо и налево, иногда даже помогать им отнести вещи в номер. Ей не слишком это нравилось, особенно когда попадались совсем уж мерзкие типы, но она мирилась с некоторыми издержками. Иногда ее приглашали к себе симпатичные парни, но гораздо чаще это были мужики с отвисшими животами и тонкими как палки ногами, дряблые и ни на что не годные. Над их съежившимся отростком приходилось изрядно потрудиться, чтобы привести его в рабочее состояние.

Естественно, Лэш знал, что другие мужчины время от времени укладывают ее в постель, но редко заговаривал на эту тему. Нона вообще подозревала, что ему это безразлично. Он и вида не подавал, что хоть немного беспокоится по такому поводу. Она частенько спрашивала себя, любит он ее или нет на самом деле. Лэш так редко выдавал свои чувства. Нона от души надеялась, что эта его новая идея не несбыточная мечта, не журавль в небе. У него в голове всегда было полно гениальных планов, но, как правило, на деле ничего путного не получалось. Правда, таким воодушевленным она его раньше никогда не видела.

Лэш продолжал:

— Ты в самом деле считаешь, что Мэйджорс что-то заподозрил? — В его голосе прозвучала нерешительность, словно он и в самом деле обеспокоился. — Ты заметила что-то конкретное? Или он просто подолгу смотрит на тебя без всякой причины?

Нона какое-то время обдумывала ответ, поджав губы.

— Я это чувствую. У меня такое странное ощущение иногда возникает, будто мурашки по спине пробегают, особенно если под платьем спрятана пара стодолларовых фишек. А когда оборачиваюсь, то, как правило, вижу, что Брент на меня пялится.

— Он мог заметить, как ты берешь их?

— Не знаю. Вряд ли это возможно. В любом случае, если бы он и в самом деле заметил, то не стал бы молчать. На этот счет можешь не беспокоиться.

— Значит, нечего забивать себе голову глупостями! — отрезал Лэш, словно ставя точку в обсуждении этой проблемы, и жадно набросился на еду.

Нона налила кофе, и Лэш залпом выпил свою чашку.

— Нам нужно добыть как можно больше «зеленых», — сказал он. — Это самое главное.

— Может, займешь у кого-нибудь?

— Ха! Займу! Не смеши! Кто даст мне в долг? Я никого не знаю в этом паршивом городишке! — Он поднял голову и пристально посмотрел на нее. — Так что, детка, еще немного фишек, и мы смоемся отсюда. Совсем немного. Постарайся.

Нона глубоко вздохнула. Она с самого начала, с той минуты, как Лэш завел этот разговор, знала, что ей придется сделать так, как хочет он. Она всегда подчинялась его желаниям. Всегда.

— Все равно денег тебе вечно будет мало. Завтра ты попросишь еще больше. Или послезавтра. Или в другой день.

— Знаю, знаю. Но пока нам это поможет. А потом я еще что-нибудь придумаю.

Нона опять вздохнула и поднялась из-за стола. Собрала чашки и тарелки, поставила их в раковину, открыла кран. Услышала, как Лэш шлепает по полу босыми ногами, и обернулась как раз в тот момент, когда он обхватил ее руками за талию. Выражение его лица не оставляло никаких сомнений в его намерениях.

«Вот так всегда, — безо всякой злости подумала Нона, — сначала он льстит мне, а потом портит настроение. И всегда ему это удается».

Она попыталась отвязаться от него:

— Мне некогда, Лэш. Пора идти в клуб.

— Не правда, у тебя уйма времени, — ухмыльнулся он, — а нужно-то всего несколько минут. Ну, давай же.

Лэш изнемогал от желания, обезумел, будто самец перед случкой, и, как всегда, его страсть передалась ей и затуманила рассудок.

Лэш поцеловал ее, потом еще и еще, наваливаясь, прижимая ее к раковине. Словно клин, его язык раздвинул ее губы и проник в рот. Он распахнул на ней халат, волосатые руки принялись шарить по ее телу.

Нона почувствовала, как наливаются силой его чресла. Ей стало вдруг ужасно смешно: наверное, ему чертовски жмут эти узкие трусы.

Она слабо ткнула его в грудь.

— Не здесь, Лэш.

— Тогда в спальне.

Он повернулся и, не убирая руки с ее талии, стремительно повлек Нону из кухни через холл в спальню. Она, задыхаясь, летела за ним, ноги едва касались пола, полы халата развевались за спиной, словно крылья. В спальне Лэш подтолкнул ее к кровати, с которой она совсем недавно встала. Нона упала на нее, раскинув в стороны руки. Ее нагота буквально приковала его горящий взгляд. Лэш стянул с себя тесные трусы, и на свободе его плоть мгновенно налилась, встала, огромная до неприличия, в обрамлении черных волос.