Такая мысль прежде не приходила Дебби в голову. Правда, ей еще ни разу не приходилось испытывать полного блаженства, по крайней мере такого, о котором рассказывали подружки. Но фригидность?!

Какое страшное слово! Сразу представилась унылая картина: высохшие бесплодные старые девы с блеклыми лицами — их увядшие тела не знают мужской ласки, они проводят долгие бессонные ночи в своих узких жестких кроватях… По сравнению с этим все ее собственные неприятности могли бы показаться легким облачком на ясном небе.

Неужели на нее свалилось такое несчастье?

Нет! Быть этого не может! Ее тянуло к Полу, он привлекал ее как мужчина, она испытывала томительное желание близости. Разве она чувствовала бы все это, если бы была фригидной? Ведь ее тело с такой готовностью отзывалось на его прикосновения…

Пол словно подслушал ее мысли и ласково прошептал ей на ушко, почти промурлыкал:

— Милая… Мне очень жаль, что все так вышло прошлой ночью. Я был не на высоте. Наверное, слишком много шампанского… Но сегодня обещаю исправиться. Погоди немного и увидишь, на что я способен.

Он слегка прикусил ей мочку уха. Дебби поежилась и засмеялась, когда Пол начал перечислять то, что намеревался проделать с ней сегодня ночью в постели.

У Дебби камень свалился с души, все проблемы вмиг улетучились, все сомнения растаяли без следа.

Она повернула к мужу сияющее лицо.

— Ты все обещаешь, обещаешь…


Через проход от молодоженов, двумя рядами ближе к хвосту самолета, сидел мужчина в старомодном коричневом деловом костюме. Его коротко остриженные, светлые волосы торчали, словно стерня на только что убранном поле. Руки легко и свободно покоились на солидном кейсе, лежащем на коленях.

Возраст этого пассажира определить было довольно сложно: можно дать сорок, а можно — и все пятьдесят. Как правило, его считали старше, чем он был на самом деле: возможно, сбивала с толку своеобразная манера вести себя, общаться с окружающими несколько свысока. Бледное узкое лицо выражало сдержанность и спокойствие, но в глубине светлых глаз пряталось напряжение.

Он сидел в кресле у прохода и нисколько не интересовался открывшейся за стеклом иллюминатора сверкающей панорамой знаменитого города. Пару недель назад он уже прилетал сюда ненадолго. В тот раз он был одет совсем по-другому, да и весь облик был иным: супермодный костюм, темные волосы до плеч и усы, как у Кларка Гейбла. Такое обличье позволяло шляться по всем казино Лас-Вегаса, просиживать в любом заведении ночи напролет, небрежно сорить деньгами направо и налево и даже иногда выигрывать.

То была пробная поездка, как говорится, разведка. Теперь же исследования закончены, план действий разработан. Настало время для серьезной работы.

В списке пассажиров он значился как Карл Десантис. Конечно, это имя не настоящее, а лишь одно из многих, которыми он время от времени пользовался — при необходимости, в особых случаях. Те, кто знал его, хотя ни один человек на свете не знал этого господина достаточно хорошо, называли его Теоретик. Иногда рядом с этим словом употреблялись те или иные прилагательные. По-другому его называли крайне редко.

Он не почувствовал ни волнения, ни возбуждения, когда самолет приземлился. Игра как таковая его мало интересовала. Просто Лас-Вегас — город, в котором азарт и желание играть полностью узаконены, и народ приезжает сюда выложить денежки. Вот и все. А в остальном — самый заурядный город. Он ему не особенно нравился, к тому же в самой игре ему здесь не везло. Сколько он ни делал ставки, удача приходила считанные разы. В Лас-Вегасе всегда выигрывает казино.

Он окинул быстрым взглядом женщин, летевших в самолете, задержался на Дебби, долго и оценивающе рассматривал ее. Но сексуальные забавы его не интересовали, во всяком случае в данный момент.

Настанет время, и можно будет как следует развлечься. Позже, когда дело успешно завершится и он приберет все деньги к рукам. Тогда можно будет устроить грандиозное секс-шоу и вволю насладиться премилыми картинками. Что может быть восхитительнее созерцания голых тел, совокупляющихся всеми возможными способами на большой круглой кровати, окруженной зеркальными стенами?!


Стать в тридцать пять лет управляющим в клубе типа «Клондайка» может лишь человек, обладающий исключительными способностями. Он должен быть шоуменом, обладать качествами специалиста по связям с прессой, соединять в себе навыки полицейского, воспитателя, надсмотрщика и уметь профессионально жульничать.

Брент Мэйджорс был именно таким человеком.

К сожалению, эта фамилия кое у кого вызывала неприятные ассоциации, и некоторые не слишком удачливые посетители мрачно огрызались: «Чертовы сержанты мне порядком надоели в армии. И здесь от них не продохнуть. Это уж слишком!»

Зато было у Мэйджорса еще одно ценное качество: он страшно походил на Хэмфри Богарта. Это являлось несомненным и неоспоримым достоинством в глазах многочисленных особ женского пола, с которыми ему приходилось иметь дело, ведь культ поклонения и обожания Богарта находился в самом расцвете.

Вне всякого сомнения, человек, занимающий столь ответственную должность, обязан обладать острым умом, способным разрешить одновременно множество проблем. Под его началом трудилось более пяти сотен человек. Они обслуживали большое казино, два ресторана, зал для приемов, вмещавший полторы сотни гостей, и концертный холл, представления в котором шли непрерывно, номера сменяли друг друга, словно мозаики калейдоскопа. «Клондайк» включал в себя гостиницу на триста номеров, аптеку, газетный киоск, парикмахерскую и тому подобные заведения, в которые можно было попасть прямо из центрального вестибюля. Кроме того, под открытым небом располагались три плавательных бассейна, детская площадка и площадка для игры в гольф с девятью лунками.

Естественно, такая работа хорошо оплачивалась, да и еще кое-какие соображения личного характера заставляли Мэйджорса высоко ценить свою должность.

Когда он принял на себя обязанности управляющего, «Клондайк» был на пороге банкротства. До полного разорения оставалось не больше двух месяцев. Брент взялся задело с энергией и упорством. Тяжелый труд не остался без вознаграждения — «Клондайк» не только не обанкротился, но стал процветать. Будучи искренним с самим собой, Брент всегда признавал, что ему нравится ощущать собственную силу и могущество, даже если он при этом будет всего лишь самой большой лягушкой в маленьком болотце.

Сейчас Мэйджорс стоял наверху лестницы, ведущей в вестибюль, и закуривал тонкую сигару. Вокруг него все двигались — спешили по делам служащие, суетились посетители, — но звуки шагов приглушал толстый ковер. Так что все действо совершалось под гул голосов и щелканье игральных автоматов. Внезапно мерное гудение огласил вопль. Какая-то женщина восторженно завизжала, и бешено зазвонил колокол.

Джекпот!

Мэйджорс улыбнулся. Покуривая сигару, спустился по лестнице и подошел к конторке.

— Что слышно про молодоженов?

— Они только что выехали из аэропорта на нашем лимузине, мистер Мэйджорс, — ответил Гарольд, служащий регистрационного бюро. — Будут здесь минут через пятнадцать.

— Позови меня, когда они приедут. Я буду в казино.

Мэйджорс прошел в арку и оказался в казино. В эти ранние послеобеденные часы народу было не так много и игра шла не слишком крупная. Вдоль стен, будто однорукие стражи, вытянулись игральные автоматы. В центре зала двумя рядами стояли четыре стола для игры в крап, два стола с рулеткой, три — для игры в блэк-джек, стол для баккара, колесо фортуны и большой круглый покерный стол. В задней части казино в нише находилась комната для игры в кено[1].

Интерьер казино, форма служащих, многочисленные стилизованные рисунки на стенах — все соответствовало названию заведения и должно было напоминать о 1898 годе — времени золотой лихорадки на Аляске. Перед зданием клуба на улице высился стофутовый тотемный столб — огромный, в зазубринах фаллос, покрытый, словно презервативом, светящимися неоновыми трубками.

Недавно Мэйджорс задумал новый проект — гонки на собачьих упряжках, с искусственным снегом, эскимосами и прочими соответствующими прибамбасами.

Он намеревался осуществить его на рождественской неделе, когда жизнь в казино Лас-Вегаса замирает. Даже самые заядлые игроки, пропащие люди, проводили праздники дома со своими родными, и любая затея, способная привлечь сюда целые семьи, стоила пристального внимания и энергичной разработки.

Наверное, немного преждевременно так говорить, но последнее изобретение Мэйджорса, его детище — покерный турнир, который должен начаться завтра и закончиться в ближайшие выходные, в День труда, — оказалось весьма удачным еще до того, как состязания начались. Весть о таком исключительном событии разнеслась со скоростью света, и любители покера съехались со всей страны, как мухи слетаются на мед.

Мэйджорс задумчиво курил; взгляд его упал на высокого пожилого мужчину с мягкими длинными седыми волосами и маленькой острой бородкой, одетого в белый костюм из плотного шелка и с черным галстуком-шнурком на шее. В его фигуре Бренту почудилось нечто знакомое. Что-то до боли знакомое некогда в прошлом.

Когда мужчина повернулся и стал пробираться сквозь толпу с ловкостью и изяществом, совершенно необычными для человека его возраста, в голове Мэйджорса будто что-то щелкнуло и память подсказала ему: Эндрю Страдвик. Полковник.

Мэйджорс последовал за ним, но не успел сделать и двух шагов, как путь ему преградила какая-то пара.

Ему пришлось притормозить и пропустить их, а когда — он смог двигаться дальше, полковник уже растворился в толпе.

Мэйджорс снова остановился, ругаясь про себя на чем свет стоит. С досады он вцепился зубами в сигару. И тут увидел приближающегося Сэма Хастингса, начальника местной службы безопасности.

Сэму было примерно столько же лет, сколько Мэйджорсу. Этот гигант, производивший обманчивое впечатление медлительного человека, обладал мгновенной реакцией, быстрым и четким умом в тех случаях, когда это было необходимо, и отличался необыкновенной мягкостью и тактом, какие часто свойственны крупным мужчинам.