Мина уже не первую ночь проводила в этом сарае и сумела приспособиться. По крайней мере, шуршание и писк ее не пугали.

— Ну что, доченька, выспалась? — рассмеялся Ксавьер.

«Никакая я тебе не доченька», — хотела сказать Мина, но в последний момент сдержалась. К двери подошел и Филипп. Он так нагло ухмыльнулся, что Мине стало не по себе. Ксавьер хлопнул сына по плечу.

— Пора, мой мальчик, сегодня у нас трудный день.

— Да, пап, сейчас иду.

Филипп посмотрел вслед отцу и повернулся к Мине. И снова ухмыльнулся. Один миг — и он уже стоял прямо рядом с ней, намотав прядь ее волос себе на руку. От боли Мина стиснула зубы, но она не собиралась идти на поводу у братца и выказывать в его присутствии боль или страх.

— Мина, малышка Мина, ты представляешь, что случилось? Твой ухажер сбежал.

— Кто? — Мина прищурилась, чтобы Филипп не заметил предательских слез в ее глазах.

— Франк. Франк Блум убил человек и сбежал, спасаясь от справедливого возмездия.

Ужас поднялся в душе Мины горячей волной, но ей удалось скрыть свои чувства.

— Никого Франк не убивал, — уверенно заявила она.

— Спроси у его родителей, моя дорогая Мина. Его уж и след простыл. Разве стал бы невиновный человек спасаться бегством? Как бы то ни было, теперь ты осталась одна. И из кавалеров у тебя есть только я, радость моя.

Мину бросило в холод. Ей вдруг вспомнилось, какие взгляды бросал на нее Филипп в последнее время.

— Какой же ты стала красавицей! — Он по-прежнему ухмылялся.

— А ну отпусти! — прошипела она.

Филипп ослабил хватку, и вдруг его пальцы сжались на горле Мины. Он приблизил к ней лицо.

— Как тебе такое?

— Отпусти!

— Поцелуй меня.

— Никогда!

— Мы же брат и сестра. Ну же, подари мне сестринский поцелуйчик, малышка.

Мина попыталась отвернуться, но у нее ничего не вышло. Филипп склонился к ее губам и впился в них поцелуем. Девушка почувствовала его язык у себя во рту. Ей захотелось сплюнуть, когда парень наконец отстранился, но он надавил на ее подбородок, так что она не могла открыть рот.

— Ну как, голубка моя? Разве не чудесно? Ты только подумай, твой кавалер сбежал, и теперь у тебя есть только я. Да я и раньше был для тебя лучшей кандидатурой. — Филипп резко отпустил ее.

Мина отпрыгнула в сторону.

— Пошел вон, тварь!

— Ну, я хотя бы не убийца.

— Франк не убийца!

— Он сбежал, малышка. Сбежал, прикончив убийцу своей сестры. Это называется убийство на почве мести. Не первое в этом мире, дорогая моя Мина.

Девушка содрогнулась. Неужели Филипп прав? Неужели Франк и правда совершил убийство?

Но он никогда не видел свою сестру, только слышал рассказы о ней от своих родителей. Неужели ее Франк…

— Привыкай к мысли о том, что теперь ты одна.

Мина не смогла сдержать дрожь. Вдруг ее стало знобить.


«Клаудиус мертв».

И вдруг нахлынули воспоминания, словно весь этот кошмар произошел только что. Воспоминания о приезде на чужбину, о высоком береге реки, о темнокожих людях, о лассо, змеившихся в безоблачных голубых небесах. Воспоминания о Врони, ее единственной дочери, стоявшей на дощатых сходнях рядом с Клаудиусом, который был всего на два года старше ее. Как Врони тогда хихикала…

С воспоминаниями вернулись и чувства — тревога, страх за ребенка. Это всего лишь шутка, говорила себе Ирмелинда. Развлечение. Ничего не случится.

Ее восемнадцатилетняя дочь Врони и Клаудиус, сын Либкиндов, часто проводили время вместе. Похоже, они нравились друг другу.

Ирмелинда попыталась улыбнуться. И тут раздался крик. Точно из одного рта. Врони и Клаудиус упали в грязную коричневатую воду. На мгновение у Ирмелинды остановилось сердце.

Женщина невольно прижала ладони к груди. Она стояла у себя в кухне и все же слышала те крики ужаса тогда на корабле и свой захлебывающийся от волнения голос: «Где они? Где они? Помогите им, помогите же! Где моя дочь? О боже, она не умеет плавать. Моя Врони не умеет плавать. Помогите же ей!»

Затем над поверхностью воды показалась голова Клаудиуса. Юноша отчаянно ловил ртом воздух и бил руками по воде. А Ирмелинда стояла и смотрела. Несмотря на все ее мольбы, девушка так и не вынырнула.

Они нашли Врони только несколько дней спустя. Услышав это, Ирмелинда упала в обморок. Придя в себя, она захотела взглянуть на мертвую дочь, но ей и этого не позволили.

— Запомни ее такой, какой ты ее знала, — сказал Герман. — Запомни ее такой.

— Клаудиус Либкинд, — прошептала Ирмелинда. — Клаудиус Либкинд.

Она никогда не забудет это имя.

Через две недели после приезда в Аргентину юноша покинул отчий дом — ночью, в тумане. С тех пор она его не видела.

Да и с Сесилией, матерью Клаудиуса, Ирмелинда за все эти годы говорила всего раз или два. Она никогда не обвиняла Либкиндов в случившемся, но старалась не общаться с ними. Они больше никогда не смогут смеяться вместе, как тогда, во время морского путешествия. Да, тогда им тоже было непросто, но Врони, ее единственная доченька, была жива.

— Врони… — прошептала Ирмелинда. — Врони.

Ей все еще было больно. Слезы навернулись женщине на глаза, и она вытерла их тыльной стороной ладони. Сегодня, как раз в этот самый день, Врони исполнилось бы тридцать восемь лет. К этому времени она вышла бы замуж и у Ирмелинды и Германа прибавилось бы внуков. У старшего сына Ирмелинды — он родился на два года раньше, чем Врони — уже были дети, два мальчика и девочка. Ирмелинда всегда радовалась встрече с ними. Но даже малыши не могли помочь ей справиться с тоской по Врони. Иногда она спрашивала себя, почему эта боль так сильна. У них с Врони всегда были очень близкие отношения, и одна без слов знала, что чувствует другая. Они пересказывали друг другу свои сны, часто смеялись вместе. Они были не просто матерью и дочерью, в их отношениях было нечто большее. После смерти Врони Ирмелинда по-прежнему исполняла свои повседневные обязанности, но больше не чувствовала себя живой. Может быть, это было несправедливо по отношению к остальным членам семьи, но что-то в ней умерло навсегда.


Мина сидела с матерью на веранде перед домом и помогала штопать мужские рубашки. Ее мысли, как всегда в минуты покоя, обратились к Франку. Уже несколько недель он не появлялся в тайных местах их встреч, о которых они договаривались. «Ну не мог же Франк просто взять и исчезнуть, — говорила себе Мина вновь и вновь. — Не мог же он уйти, не попрощавшись со мной, не сказав мне, когда мы встретимся вновь».

Городок полнился слухами. Были люди, верившие в то, что Франк совершил убийство. Были и те, кто считал это полной чушью.

— Только не Франк, — говорили они. — Франк — хороший парень. Он никогда бы не забил человека до смерти.

— Но откуда тогда кровь на его рубашке? — спрашивали другие.

Никто не знал о часах, которые Мина нашла в пиджаке у Филиппа. С того самого дня девушка искала их, но тщетно. Ее мучило страшное подозрение: что, если Филипп как-то связан с убийством? Что, если это он убил этого Клаудиуса Либкинда? Это было бы вполне в его духе. Но как Мина могла это доказать?

Тем временем Клаудиуса Либкинда, который никогда не жил со своими родителями в Эсперанце, похоронили на городском кладбище.

После этого жизнь городка вернулась в прежнее русло. И только Мина чувствовала себя покинутой. Единственный человек, с которым она могла поговорить, поделиться своими планами на будущее, человек, который мог ее обнять и приласкать, человек, которому она была небезразлична, исчез из ее жизни.

Франк.

«Как мне выдержать все это без Франка? Как, оставаясь здесь, не сойти с ума? Кто защитит меня от Филиппа?»

За то время, которое прошло после побега Франка, Мина уже поняла, какая жизнь ее ожидает. Наутро после того, как Франк исчез, она увидела что-то в глазах своего сводного брата. Что-то страшное. А потом он ее поцеловал!

С того дня Филипп начал ее домогаться. Он щипал девушку за ягодицы, целовал в грудь, хватал за волосы, когда Мина пыталась улизнуть.

— Тебе от меня не отделаться! — с ухмылкой заявлял он. — Тебе от меня больше никогда не отделаться!

Мина прилагала максимум усилий для того, чтобы не оставаться наедине со сводным братом. Она знала, что однажды он силой возьмет то, в чем она ему отказывала.

— Мне нужно убираться отсюда, — сказала Мина матери, уже не в первый раз сглатывая слезы, наворачивавшиеся ей на глаза.

— Я знаю. — Разговаривая с дочерью, Аннелия даже не подняла головы. — Ты могла бы устроиться на работу в Эсперанце, по крайней мере, пока все не выяснится.

— Так значит, ты не веришь, что это сделал Франк?

— Нет. — Аннелия посмотрела на дочь. Глаза у женщины были очень красивые, большие, серовато-голубые. — Ни в коем случае. Только не Франк. Франк не стал бы забивать человека до смерти. Он хороший парень.

Мина помедлила.

— Я в тот день кое-что… увидела, — робко произнесла она. — У Филиппа.

Мать вновь опустила голову и принялась ловко орудовать иглой.

— Золотые часы. Я не уверена, но мне показалось, что на них была гравировка, буквы «К» и «Л».

Аннелия не ответила.

— Ты понимаешь, мама? «К» и «Л», Клаудиус Либкинд.

— Ты видела потом эти часы? — спросила Аннелия, сосредоточенно зашивая дыру.

— Нет. — Мина расправила на коленях только что зашитую рубашку.

— Но тебе нужны эти часы, чтобы помочь Франку, — сказала Аннелия.

— Да, я…