Нет. Виктория покачала головой. Так не пойдет. Она не позволит себя запугать, не позволит выгнать ее прочь. Нужно хорошенько все обдумать.

Конечно, в обществе детей она старалась держать себя в руках. Виктория уложила Пако и Эстеллу спать, поцеловав их на ночь. Эстелла приласкалась к матери, а Пако стоически вынес женские нежности.

— Мама, — говорил он ей. — Я же мужчина!

Виктория вздохнула. Розалия, старенькая няня, сидела с детьми, ожидая, пока они уснут. Она пела им испанскую колыбельную.

После возвращения в Санта-Селию они заняли свои прежние комнаты, и только комнаты дона Риккардо и донны Офелии пустовали. Несмотря на старания уборщицы, кровавое пятно, оставшееся после трагической смерти дона Риккардо, вывести так и не удалось.

Вздохнув, Виктория села за туалетный столик, распустила волосы и принялась задумчиво их расчесывать. В этом году ей исполнилось тридцать шесть лет. Первые, едва заметные морщины пролегли на ее лице. Да и само лицо изменилось, в нем не было прежней детской нежности, как во время ее приезда в Новый Свет. Виктория уже тринадцать лет не видела своих родителей, которые остались в Гамбурге. Она регулярно переписывалась с отцом и матерью, тщательно подбирая слова: женщина не хотела, чтобы они волновались.

«Что же теперь делать? — вновь и вновь повторял голос в ее голове. — Как будет лучше для моих детей? Как будет лучше для Педро и для меня?» Она так долго искала его, проехала через всю эту степь, подвергала себя такой опасности. Виктории хотелось верить, что теперь все хорошо, но это было не так.

И вдруг Виктория заметила какое-то движение у двери, ведущей из ее комнаты на веранду, а оттуда — во двор. Через пару секунд в дверной проем проскользнул Педро. Похоже, он только что искупался, потому что его темные волосы, ниспадавшие на плечи, были еще влажными. Он не заправил рубашку в штаны, а на ногах вместо сапог для верховой езды были надеты индейские сандалии.

Вскочив, Виктория бросилась ему на шею. Хотя они не виделись всего пару часов, она испытала огромное облегчение, удостоверившись в том, что с ним все в порядке. «Я словно все время боюсь, что его у меня отнимут», — пронеслось у нее в голове.

Виктория повернулась к любимому, и их губы слились в поцелуе.

— Меня тревожит то, что твоя спальня находится на первом этаже, — сказал он.

Но Виктории было уже не до разговоров. Поцелуй Педро разжег огонь в ее теле, и на мгновение женщина позабыла обо всем остальном. Тепло разлилось в ее чреслах, поднялось вверх, по позвоночнику, к шее. От возбуждения Виктория застонала. Педро не заставил себя долго упрашивать. Если он и собирался поговорить с Викторией, то ее поцелуй отвлек его. Мужчина начал целовать ей шею и область декольте, нетерпеливо расстегнул ее платье, стянул с себя рубашку.

Не тратя времени на то, чтобы улечься в кровать, они опустились на пол, прямо там, где только что стояли. Словно они слишком долго ждали друг друга.

Виктории казалось, что ее возбуждение достигло предела, когда Педро, скользнув кончиками пальцев по ее груди, опустил руки к ее промежности. Она провела ладонью по нежной коже его члена, и Педро ввел его в ее влажное, глубокое влагалище. Они слились в экстазе, доведя друг друга до оргазма, а затем устало откинулись на доски пола.

«Я люблю его, — подумала Виктория. — Я так его люблю. И я умру, если когда-нибудь его потеряю». Затем она вновь отдалась его ласкам.


Лето с проливными ливнями было в самом разгаре. Жара стояла невыносимая.

Кольцо из угроз и вражды сжималось вокруг Санта-Селии все плотнее. В плодовом саду срубили несколько персиков. Сгорел домик для слуг, в котором, слава богу, на тот момент никого не было. Кто-то продолжал бить стекла. На служанку Марисоль какой-то незнакомый мужчина напал в конюшне, но, к счастью, подоспел Иона Васкес и сумел предотвратить беду. Иона всегда появлялся тогда, когда был нужен. Он был одним из самых верных и надежных людей из окружения Виктории. Она была благодарна ему за то, что он поддерживал ее семью.

«Да, стекольщики наживут на нас состояние», — посмеивалась она. Но Виктория чувствовала, как в ней нарастает горечь — горечь оттого, что ей не давали жить своей жизнью. «Хорошо, что пока что никто не пострадал. И мои дети находятся рядом со мной, — уговаривала себя женщина, когда ее одолевали грустные мысли. — И Педро… Я должна быть довольна».

Ранним вечером, сразу после сиесты, Виктория, Эстелла и Пако собрались в большой гостиной. Дети увлеченно решали задачу по математике, заданную матерью. Сегодня Виктория совершенно неожиданно для себя пришла к выводу, что ей следует заниматься с детьми. По прибытии в Аргентину она была шокирована безграмотностью людей в этих землях, в особенности глупостью и невежеством женщин, чья жизнь состояла из ведения домашнего хозяйства, посещения церкви и скуки. Сама Виктория никогда не была особо прилежной ученицей, у нее всегда было много других интересов помимо учебы, но Эстелле нельзя позволить превратиться в куколку, которую интересуют только сплетни и красивая одежда.

«Может быть, мне следует отослать ее в интернат в Буэнос-Айрес?» — размышляла Виктория. Кажется, Анна недавно писала о школе, в которую ходит ее дочь. Как же зовут тамошнюю директрису? Госпожа… О боже, как ее имя? Госпожа Пфистер? Да, точно. Эльза Пфистер еще с 1865 года руководила школой для девочек. При школе был интернат, расположенный в калле Пьедра. После летних каникул туда отправится и Марлена. Может, и Эстелле следует поехать с ней?

— Проклятье… — прошептала Виктория.

Эстелла удивленно подняла голову.

— Мам, что случилось?

Пако тоже посмотрел на мать. Но Виктория не успела ответить. Снаружи послышался какой-то шум, а затем раздался исполненный ужаса крик.

— Пожар! — вопил кто-то. — Пожар! Мы горим!

Не раздумывая, Виктория выбежала на улицу и помчалась за своими слугами. Все мчались в одном направлении: горела старая мельница. Густой дым клубился над зданием, огонь поднимался на несколько метров над крышей. Люди, собравшиеся у мельницы, кричали. Но до Виктории донесся и другой звук — отчаянное блеяние, от которого у женщины разрывалось сердце. Похоже, на мельнице было несколько овец. Виктория видела их белый мех в щель в деревянной стене. Животные в панике пытались выбраться наружу, но тщетно. Пути к отступлению были перекрыты. Они сгорят заживо или задохнутся. На глазах у Виктории выступили слезы. В следующий миг она почувствовала, что дети прижались к ее бокам.

— Мама, мама! — вскричал Пако. — Кто это сделал?

Женщина поджала губы. Ее сын сразу понял, что пожар не разгорелся сам по себе. Толпа, придя в себя, начала организовываться. Вскоре послышались решительные голоса Педро и Иона Васкеса: «Ну же, давайте, несите воду!»

За удивительно короткое время люди выстроились в линию, по цепочке передавая ведра с водой. Но от этих попыток затушить пожар едва ли был толк. Огонь уже разгорелся вовсю, мельницу и овец было не спасти. Эстелла, замерев от ужаса, стояла рядом с матерью, а Пако бросился к отцу.

И тут началось светопреставление. Виктория поняла, что кто-то устроил стрельбу, только когда слуга с огнестрельным ранением упал прямо перед ней. Вскрикнув, Виктория повалила Эстеллу на землю, прикрыв ее своим телом. Краем глаза она видела, как закутанные в черное люди галопом проносятся мимо. Слышались выстрелы и отчаянные крики. Люди с воплями пытались бежать, в панике сбивая друг друга с ног. Кто-то спотыкался и падал на землю. Упавшие пытались отползти в сторону, а убегавшие летели прямо по ним. Виктория в ужасе увидела, как один из мужчин в черной маске схватил за косы Хуаниту, одну из служанок, и затащил ее на коня.

В панике Виктория искала в толпе Пако. Его оттеснили от отца. Виктория увидела сына в красных отблесках горящей мельницы. Мальчик плакал, его глаза были широко открыты от страха. Он стоял прямо посреди дворика перед мельницей. К нему направлялся один из всадников в черном. С другой стороны бежали Педро и Иона Васкес. Виктории хотелось кричать, но с ее губ не сорвалось ни звука. В следующий миг лошадь закрыла обзор. Послышался выстрел, и Пако упал на землю. С отчаянным воплем Виктория вскочила, но затем у нее потемнело перед глазами. Женщина потеряла сознание.

Эта ужасная сцена вновь и вновь повторялась в сознании Виктории. Женщина, оцепенев, лежала рядом с детьми на кровати, чувствуя запах дыма, въевшийся в их волосы и кожу, слышала тихий плач сына, знала, что дочь онемела от пережитого потрясения. Вначале Виктория подумала, что Пако погиб. Но он бросился на землю за мгновение до выстрела, выстрела, стоившего Ионе Васкесу жизни.

«Все-таки придется уехать отсюда, — думала Виктория. — Теперь они зашли слишком далеко. Они не позволят нам здесь жить. Сегодня они убили в первый раз, и на этом не остановятся. Это уже перешло все возможные границы».

Виктория прижала руку ко лбу. Она ставит под удар людей, которых любит. И людей, которые работают на нее в этом имении. Но, возможно, ей и ее близким сохранят жизнь, если они уедут из Санта-Селии?

Несмотря на боль, сейчас нужно было хорошо все обдумать. Таков был ее долг перед семьей. Ни в коем случае нельзя было отказываться от имущества Сантосов. Эстелла имела право на часть наследства, и Виктория не позволит, чтобы ее этого права лишили.

И все же она решила еще раз просмотреть документы, которые начала изучать несколько дней назад. Нужно найти другое имение, принадлежавшее Сантосам, и вначале отправиться туда. «Если мы будем достаточно далеко, — уговаривала себя Виктория, — они не последуют за нами». В конце концов, Санта-Селия была главным имением Сантосов.

Умберто часто повторял, как он любит этот дом. Если он вновь заполучит Санта-Селию, то не станет преследовать бывшую жену, для этого Умберто был слишком ленив. Кроме того, он не знал, сумеет ли она использовать полученные знания вне Сальты. У Виктории были друзья в Буэнос-Айресе, это он знал. Его же друзья и родственники жили в Сальте… Виктория вздохнула. Ей нравилось в Тукумане. Этот регион славился своим сахарным тростником. Кажется, усадьба там называлась Тре-Лома — в переводе это означало «три холма». «Ну почему я сейчас могу думать только об этом?» — Виктория почувствовала угрызения совести. Стряхнув с себя оцепенение, женщина принялась гладить сына по голове. Мальчик плакал уже тише. «Погибли люди. Дорогие мне люди. Но я должна думать о своей семье, я должна…»