Больно ему. Больно ей. Они не хотят признавать очевидного. Только оба понимают, насколько сильно то, что началось играючи. Одна июньская ночь. Взгляды. Поединок. Вызов. Притяжение. Они не могут остановиться. Они - марионетки на ниточках, дергаются в руках незримого кукловода. Самая малость, и тогда изменится всё - он не идет в ее квартиру. Она не приглашает его. А сил переиграть всё по-новому нет. Тысячу раз они проживут тот миг. И тысячу раз его губы накроют ее губы, разум умрет под напором безудержного желания. Тысячу раз он уйдет летним утром, чтобы потом осенним вечером заключить в объятиях ту, без кого дышал все годы в пол силы. Всё так, как должно быть...

- Я пойду, Ксюш, - с трудом произносит он, нарушая осязаемую тишину, повисшую в комнате. - Репетиция скоро. Завтра спектакль. Твое место ждет.

- Не уходи, пожалуйста, - испуганно лепечет она, пытается удержать его, изгибается кошкой, трется о его плечо.

- Надо, ведьмочка моя, надо. Я уйду, а ты должна остаться. Не время тебе.

- Вадим, пожалуйста, останься со мной. Мне холодно, - говорит она, не понимая, почему.

Сразу в комнату пробрался мороз. На окнах появился иней, расписал стекла причудливым узором. Изо рта вырывается облачко пара. Тело сотрясает озноб. Зима врывается в комнату стремительно. На мебели, полу, подоконнике - везде иней.

Она по-прежнему сидит на кровати, среди смятых простыней. Каких-то пару минут назад они сливались воедино. Здесь. На этой кровати. А теперь она обнажена. Кутается в простынь. Трясется в лихорадке. Он уже одет. Темные джинсы. Чуть расклешенные. По моде конца семидесятых годов прошлого века. Рубашка-поло. На воротнике узор. Яркой краской нанесен цветок. И в темных волосах его алеет гвоздика. Нет! Это не цветы и вышивка. Кровь, что стекает из раны. Струится по виску змейкой, впитывается в мягкий хлопок рубашки, разрастается. Вместо узора уже багряное пятно. Одежда медленно окрашивается в алый цвет. Набухает влагой. Он медленно растворяется. Его силуэт тает...

- Вадим, не уходи! - отчаянный крик. - Не надо, прошу тебя. Будь со мной!

- Не могу, Ксюха. Я должен.

- Я с тобой пойду! Подожди, я оденусь.

- Тебе нельзя. Позже. Когда-нибудь... А пока знай - я тебя...

- Нет! Не говори! Нельзя! Они узнают, разлучат, не позволят нам быть вместе, не позволят нам жить, быть счастливыми, - она тараторит, а он всё больше становится призрачной дымкой.

- Надо было раньше сказать, - откуда-то издалека слышен голос. - Ксюха, ведьма, скажи! Ты можешь... Мне нужно...

Его уже почти нет в комнате. Разыгралась метель. Снег летит откуда-то свысока, наметает сугробы. Падает на плечи, волосы, усыпает постель белоснежным покрывалом. Она сидит не шелохнувшись. Снежинки застывают на ресницах. Слез нет. Они горячие, могут согреть. А их нет! Вместо слез на ресницах - застывшая вода. И она не тает.

А его силуэт всё тает, тает... Исчезает... Растворяется в снежном мареве, теряется в круговерти...

- Скажи...

- Нельзя, я не могу, Вадим. Не уходи, - она хочет зарыдать, но не может. - Не уходи, - хрипит, давится словами. - Я тебя...

Снежная буря посреди комнаты. Завывает ветер. Метель швыряет белые хлопья, слепит глаза, попадает в рот. Она так и не сказала. Не смогла. Ведь ясно всегда знала - нельзя об этом говорить. Больно, невыносимо больно будет потом, когда он уйдет. Не так, как сейчас. Он просто должен уйти. Их совместный полет - не вечность. Она знала об этом, когда взяла ключи от его квартиры. А теперь... Как сказать, если его нет? Кому? Уже не важно, ничего не важно. Холодно. Он тоже холоден, как лед, снег, талая вода в полынье. Его нет. Давно нет. Она осталась одна. Без него...

- Вадим, вернись! - кричит она в пустоту. И лишь метель вторит ей, подпевает ветер. Снежные хлопья танцуют вокруг. Нет никого. Она осталась одна. Замерзает. Падает в снежную перину. - Вадим, я...

Немеющие губы, скованные морозом. Резные снежинки, украшают ее замершее скорбной маской лицо. Волосы кажутся седыми. Сердце отказывается биться, замирает, делает малые толчки. Кровь в венах стынет. Густеет. Жизнь по каплям утекает. С последним выдохом. С последним облачком пара, вырывающегося из приоткрытого рта. Метель устраивает дикую пляску, погребая ее тело, скрывая от того, кто может случайно оказаться здесь, где еще недавно он гладил ее плечи, а она так и не смогла признаться ему в любви.

***

Проснувшись, Ксения обнаружила смятое одеяло на полу. Сердце в груди трепыхалось подбитой птахой. Она не понимала до конца, что ей приснился сон. Озиралась по сторонам в надежде увидеть Вадима. Рядом не оказалось никого.

Андрей временно перешел в кабинет, дабы не мешать жене болеть с комфортом. Одиночество, послевкусие дурного сна погнали Ксению прочь из спальни. Все еще ощущая всем телом дрожь, женщина открыла дверь кабинета. В окно тонким серпом заглядывал месяц. Свет уличного фонаря падал пятном на пол. На диване спал Андрей, укрывшись стареньким пледом. Ксения провела дрожащей рукой по его волосам. Теплый. Живой. Здесь и сейчас. Слава Богу, хоть он никуда не ушел!

- Ксюша? - муж встрепенулся, моментально проснулся. Сбросил плед, поднялся. На нем были пижамные брюки. Торс обнажен. Не такой мощный, не такой развитый, но всё же, всё же... Привлекательный зрелый мужчина.

- Что случилось? - встревоженно спросил он. - Как ты, моя хорошая?

- Я... мне кошмар приснился, - пролепетала она.

- Да ты дрожишь! Пойдем, - приобняв жену за плечи, поправляя тонкие лямки ночной сорочки, Андрей повел ее назад, в спальню.

Подойдя к кровати, он остановился, помог Ксении улечься в постель. Она вцепилась в его руку.

- Пожалуйста, не уходи. Прошу тебя. Не оставляй меня, - находясь во власти сновидения, прошептала женщина. - Я замерзну без тебя.

- Ну что ты, Ксюш, я рядом, я здесь, - Андрей улегся к ней, прижал к себе, поцеловал макушку. - Не надо дрожать. Давай укроемся, вот так.

Оказавшись под одним одеялом с мужчиной из плоти и крови, Ксения ощутила, как внутренний мороз уходит. Ее тело медленно нагревается, кровь возвращает себе способность двигаться по венам. Сердце начинает входить в ритм. Кошмар не выходил из головы. Она так и не смогла сказать те самые слова. Не смогла признать чувств. До сих пор ужас сковывает при мысли - надо было признаться ему еще тогда.

- Не уходи, - прошептала вновь она, стараясь прижаться как можно теснее к мужу. К сыну того мужчины, что заморозил ее сердце, сделав похожей на мраморную статую работы античного скульптора.

Снег, метель, заиндевевшие губы... Они никуда не делись. Остались в душе, едва она подумает о чувствах к Вадиму. Закрыв глаза, Ксении показалось - она вновь спит, грезит наяву. Изменился запах кожи того, кто прижимал ее к своей груди. Изменился ритм биения сердца. Руки обрели другую силу, иную нежность. Снова ей захотелось почувствовать крылья и летать, стать свободной, не думать о завтрашнем дне...

Поворот четырнадцатый

В простыне на ветру по росе поутру

От бесплодных идей до бесплотных страстей

От закрытых дверей до зарытых зверей

От накрытых столов до пробитых голов

Собирайся, народ, на бессмысленный сход

На всемирный совет как обставить нам наш бред, бред, бред

Плазменная панель телевизора мерцала призрачным светом, раздражала глаза мельтешением безвкусных картинок. Полутьма в комнате укутывала лучше бежевой шали из нежнейшего кашемира, что лежала на плечах Ксении.

Прошедшая ночь растворилась в рассвете; день медленно стек за край земли, уступив место весенним, промозглым сумеркам. От прежнего тепла не осталось и следа. Вновь серое полотно дождевых облаков украло солнце, весну, запах пробуждения природы. Дождь противно лупил в окно, выстукивая одному ему понятный ритм.

Погода соответствовала настроению, душевному состоянию. Кошмар по-прежнему не забывался. Как ни пыталась, но Ксения не могла согреться. Казалось, будто на сердце мороз вывел инеем причудливые узоры, сковал холодом, заставляя его медленно гнать кровь по таким же ледяным жилам.