- Мне не нужна помощь! - закричал Вадим, и Ксения вздрогнула. - Как еще тебе сказать, что я ... Не надо тебе быть здесь сейчас со мной! Ты мне выбора не оставляешь... Вон пошла! - припечатал Метлицкий, не глядя на нее.

Девушка не поняла, как ее ладонь опустилась на его щеку. Рука запылала, словно опаленная огнем. Голова мужчины дернулась в сторону. Она ожидала ответного удара, но его не последовало. Вадим молчал. Повисла тяжелая пауза. Тишина сдавила окружающее пространство, придавливала прессом ожидания.

Ксения задохнулась, съежилась под ледяным и колющим, словно тонкий стилет, взглядом. Сейчас светлые глаза напоминали кристаллы раскрошившегося льда, беспощадно разрезавшие чувства на лоскуты.

- Я уйду, - холодно проронила она, - но уйдут все, кому ты нужен. Ты гонишь друзей, близких людей. Оставайся сам, и скули, что тебя никто не понимает.

Ксения выскочила из квартиры за считанные секунды, хотела вызвать лифт, но он уехал вниз, и она направилась к лестнице. Пробежав два пролета, прислонилась к грязному подоконнику, разрыдалась в голос. Вот о чем предупреждал ее Костя, а она не хотела понимать, что с Вадимом творятся странные вещи. Он губит себя, гонит других, потому что не реализуется в полной мере, так, как это можно было бы сделать в другой стране. Но и заграницу он упорно не едет, беря штурмом чиновничьи проволочки, умело обходя запреты. Когда сил не остается, то Метлицкий срывается, как сейчас - дает выход негативу, который скапливается, словно зола в печи. И ведь никого не пустит в свой мир, не поделится переживаниями, не желая вызывать жалость и сочувствие. Хотя эффект от выходок получается ровным образом обратный.

Ксения утерла злые слезы, хотела уже спуститься дальше, но тут ее притянули к себе сильные руки. Она попыталась вырваться, но Вадим ей не позволил. Прижав ее к себе, он начал покрывать ее лицо быстрыми поцелуями, лишая воли, забирая в свой плен остатки здравого смысла. Вновь магнетическая сила его голоса, от которого жидкое пламя текло по венам, сердце заходилось в неистовом танце, лишала ее способности сопротивляться. Она утонула в водовороте поцелуев, которыми Метлицкий осыпал ее лицо и шею.

- Ксюха... Ты нужна мне, - пробормотал Вадим. - Пойдем, все будет хорошо. Прости. Пожалуйста, не уходи.

В голосе Метлицкого было столько боли, горечи и страстной, обреченной мольбы, что сердце сжалось в комочек. Прижавшись к нему, Ксения всхлипнула, но подавила рвущиеся на волю рыдания. Она вновь была парализована неистовым желанием и необъяснимой силой притяжения.

- Не уйду, - проронила девушка на грани слуха. - Вадик, что же ты творишь...

- Знаю, что сволочь, знаю, Ксеня, - с жаром прошептал он. - Не хотел, чтобы ты видела меня таким, а теперь понимаю, что не смогу пережить эту ночь, если тебя не будет рядом. Много прошу, знаю, Ксюха, всё прекрасно знаю...

- Вадим, я...

- Что? - спросил он, внимательно вглядываясь в ее лицо, нежно проводя большим пальцем по контуру припухших от поцелуев губ.

- Ничего, - пробормотала Ксения, удивленная тем, что едва не совершила неимоверную глупость.

Не бывает любви в подобных отношениях. Эту истину Ксения усвоила для себя раз и навсегда. Брак - прежде всего расчет и попытка избежать одиночества, а отношения с мужчинами - получение удовольствие, обретение новой Вселенной внутри себя, познание свободы от предрассудков. Тогда почему ее глупое сердце продолжает щемить и выпрыгивать из груди, требуя произнести те самые три слова, которые выжжены в книгах и романах навечно?

***

В синем бархате небес застыл серебристый рожок месяца, но уличные фонари не давали насладиться красотой летней ночи. Они разгоняли тьму желтым светом, отодвигая небо все выше и выше. В городе нельзя любоваться звездами, их проросту не замечаешь из-за иллюминации, вечной спешки, страха подворотен и встречи со смертью в поздний час.

Ксения проснулась и долго всматривалась за окно. С высоты седьмого этажа небо казалось огромным пологом шатра, раскинувшегося над столицей, к основанию которого прилипли светлячки. Звезд было мало, девушка их пересчитала, улыбнулась своему романтическому настроению. Она провела рукой по соседней подушке. Вадима рядом не оказалось.

Уже полтора месяца девушка вновь жила в его квартире, провожала на гастроли, смотрела сквозь пальцы на поздние возвращения домой, не подвала виду, что испытывает невыносимую боль и колющую ядовитой иглой ревность, когда Метлицкий разговаривал с женой по телефону.

Фильм с участием Вадима забраковали чиновники из министерства культуры, самые основные и смыслообразующие сцены были вырезаны по идеологическим соображениям. Режиссер пошел на уступки, не попытался отстоять свою позицию, не стал рисковать карьерой. То, что он выбрал меньшее из зол, сильно задело Вадима за живое. Метлицкий отказался от съемок в других картинах, не желая, чтобы история повторилась. У него пока осталась лишь работа в театре, но и та повисла на волоске неизвестности из-за смены художественного руководителя. Эпоха инакомыслия закончилась, от труппы требовались совершенно другие задачи, нежели при предыдущем руководстве. Всё это изрядно пошатнуло уверенность Вадима в том, что он сможет выстоять в подобных условиях, сумеет реализоваться и удовлетворить амбиции.

Ксения безмолвно выслушивала его... Нет, не жалобы. Стенать и проклинать судьбу Вадим не умел и не собирался учиться. Он размышлял, пытался понять, чего же он хочет на самом деле, старался выяснить, где ему взять стимул для дальнейшего существования в подобных условиях. Однако события последнего времени представляли собой замкнутый круг. Единственный выход из сложившейся ситуации - выезд из страны - он рассматривал, как трусость и постыдное бегство, приравнивал к поведению крысы, первой покидающей корабль в момент крушения.

Последнюю неделю Ксения и Вадим виделись редко: у нее были практические занятия в редакции газеты, летняя сессия, а у него репетиции допоздна, очередные посиделки с друзьями. Девушка не препятствовала, она знала, что не в силах изменить мужчину под свои стандарты. Да и не хотелось, признаться честно. Она не могла представить Вадима другим - не таким импульсивным, обычным, спешащим поскорее оказаться дома у телевизора, ведущим себя, как его ровесники, простые обыватели многомиллионной державы. Он был не такой, как все, всегда поступал по-своему в любой ситуации, не терпел рутины.

Ксения уже давно осознала, что этот мужчина стал ее храмом, ее новой Вселенной. Если раньше внутри нее был маленький мирок: интересы, каждодневные дела, заботы, учеба, то сейчас всё ее существование посвящено жизни одного человека. Ее мир сузился в один летний день почти год назад, стал вместилищем имени Вадим Метлицкий.

Ксения получила шанс, жить с претензией на оригинальность и самовыражение, как всегда того в тайне желала, а теперь безумно боялась потерять то ощущение свободы, дерзкого вызова общественным предрассудкам, что получает в присутствии Вадима. Она закрывала глаза на многочисленных женщин, жаждущих побаловать его своим телом, стремящихся рвать кусок внимания, не прислушивалась к сплетням и слухам, вьющихся вокруг его имени, будто назойливые мухи. За то время, которое девушка провела с Вадимом, она поняла - ей все равно, что он делает без нее. Главное, он есть - здесь и сейчас; она может слышать стук его сердца, чувствовать жар тела, а остальное - не так уж важно, раз это происходит без ее участия.

Услышав плеск воды, Ксения поднялась с постели, накинула на себя рубашку Вадима вместо домашнего халатика, направилась в ванную комнату. В новостройке санузел раздельный, да и сама ванная комната - не типовая клетушка; там можно с легкостью разместиться вдвоем, чем беззастенчиво они любили пользоваться. Однако сейчас Ксению терзали странные мысли и сомнения. На уровне интуиции, ей показалось, что с Вадимом что-то не так. Сегодня он был на удивление отстранен, даже холоден; как будто из него ушла та неимоверная жажда жизни, которую он пил большими глотками, умел радоваться мелочам, и не терял присутствия духа.

Не включая в узком коридоре свет, Ксения подошла к ванной, распахнула дверь и едва не зашлась в истошном крике. Но испуганный возглас так и застрял у нее в горле. В оцепенении, девушка рассматривала Вадима, лежащего в ванне, наполненной до краев водой. Метлицкий с отсутствующим выражением лица и закрытыми глазами, был погружен в воду до подбородка, а ее цвет уже успел приобрести багряный оттенок. Венозная кровь тихо сочилась из пореза на запястье, волнами расходилась по поверхности.

- Вадим! - Ксения все же закричала, бросилась к нему, попыталась растормошить.

Метлицкий широко распахнул глаза, в которых не отражалось ровным счетом ничего, лишь глухая пустота, которая, впрочем, в скорости сменилась удивлением. В этот момент Ксения попыталась вытащить его из ванной. Она не понимала, откуда в ее хрупком теле взялась недюжинная сила, равная взрослому мужчине. Девушка потянула его за предплечье, стараясь, что бы Вадим хотя бы на полкорпуса преклониться через бортик ванны. Рубашка Ксении уже промокла от брызг воды, но ей было плевать на себя. С упрямством, достойным стада породистых мулов, она тащила к себе человека, который стал для нее всем и теперь решил оставить ее наедине с болью потери.

В глазах темные пятна выводили причудливые узоры, в ушах стояла звенящая тишина, пугающая неестественностью. Наконец, приложив максимальное усилие и сделав рывок, Ксении удалось вытащить Вадима из ванны, расплескав воду по кафельной плитке, украшавшей пол орнаментом сине-зеленых тонов. С удивлением она заметила, что Метлицкий не снял светлые джинсы, которые впитали в себя воду, окрашенную алым, и теперь на них появились бурые пятна.

Вадим полулежал, прислонившись к стене, закрыв глаза. Он тяжело дышал, будто делал жизни одолжение, как будто, по-прежнему, остался верен своему выбору, не признающему альтернатив.