— Да у нас, кроме жареной трески, ничего не осталось.

— Ну, хоть трески с хлебом, — попросила я жалобным голосом.

— Давай, — согласился старикашка и крикнул в глубь столовой: — Лариса, обслужи девочку!

Лариса вышла, плюхнула мне в тарелку пару хвостов, немного хлеба и показала на желтенькую водичку с ошметками полугнилых мандаринов:

— Компот?

— Спасибо, нет, — ответила я и пошла к единственному в столовой столику со стульями. Над столиком висела табличка, изображающая мамашу с младенцем на руках. Посетителей больше не предвиделось, я со спокойной совестью примостилась на стуле и начала уплетать рыбу.

Посетители, справившись с тем, что оставалось у них в тарелках, вышли на улицу, и мы остались вдвоем со старикашкой.

Он застыл у одной из стоек и бросал в мою сторону полные сочувствия взгляды.

«Неужели я так жалко выгляжу», — смутилась я, невольно расправляя плечи и всматриваясь в мутное отражение на глади большого витринного стекла. Наконец старикашка не выдержал.

— Ты откуда приехала? — спросил он, подсаживаясь к моему столику.

— С Украины, — ответила я, с любопытством разглядывая его.

— А… — протянул понимающе дед, встал и пошел к двери. Уже у двери он оглянулся и, покачав головой, вымолвил: — За еду-то хоть есть чем заплатить?

Я смутилась еще больше и быстро кивнула, тут же извлекая из кармана мятые деньги.

— Смотри-ка… — Дед пожал плечами и снова крикнул: — Лариса, получи с девочки!

«Странный дед, — хмыкнула я. — А, все они, старики, — странные». Подошла Лариса. Я, быстро запихнув последний кусок в рот, протянула ей деньги. В глазах у меня зарябило, я встряхнула головой и внимательно посмотрела на купюру. Точно — полтинник! Пока Лариса отсчитывала мне сдачу, я торопливо полезла в карман и обомлела: там лежала моя затрепанная пятерка.

«Господи! — ужаснулась я. — Так вся эта троллейбусная борьба происходила не в моем кармане!» Боже мой, кто бы знал, как мне стало стыдно! Невидящими глазами я посмотрела на сдачу, быстро, будто деньги были горячие, положила их в карман и выскочила на улицу.

Снег плавно кружился и большими мягкими хлопьями падал на мокрый и скользкий асфальт. Он таял еще на лету, не покрывая увядшую прелую зелень, которая выглядывала из-под белесых лохмотьев, напоминая о недавнем лете.


Я шла, не думая ни о чем. Мне не хотелось ни о чем думать. Колючий, влажный воздух наполнял грудь вечерним холодом, сквозь безлистые кроны деревьев сочилась на землю серая дымка ноября, темнеющая вдалеке сгущающимися свинцовыми тучами.

Ночью уже было до минус десяти, но днем непременно теплело, и весь выпавший за ночь снег превращался в противную густую кашицу. Сапоги мои быстро промокли, и я стала замерзать. Лирическое настроение испарилось, пришло время подумать, куда бы приткнуться для обогрева, а так как парк казался совсем необитаемым, я решила повернуть стопы в обратную сторону. Пройдя на автопилоте метров двести, я неожиданно увидела небольшой роскошный дом. Яркий свет окон привлек мое внимание. Когда я приблизилась к этому заведению, сердце мое беспокойно задергалось.

Ошибиться было невозможно. Я сразу же узнала обе стоявшие у входа машины. Похожие друг на дружку, как близнецы, они отличались лишь внутренним убранством салона. В одной машине салон был отделан черной кожей и отличался какой-то строгостью и деловитостью. Никаких побрякушек, наклеек и накидок, если не считать массажного покрытия на водительском месте. Другой салон был синего бархата, под зеркальцем висела длинноволосая чешуйчатая русалочка, а сзади, за стеклом, виднелся плюшевый медвежонок. Он держал в лапах коробочку с красным крестом на крышке. «Аптечка» — решила я и, подойдя совсем близко, стала внимательным образом осматривать машины.

Та, у которой был бархатный салон, конечно же, принадлежала Насте. Я запомнила это наверняка, когда рассматривала девушку, склонившуюся над рулем у въезда на Кольцевую. Я помню ее глаза, почти с ненавистью взглянувшие на меня.

«Надо же, ни единой царапинки, ни вмятинки, — подумала я. — Как новенькая». Я попинала ногой покрышку переднего колеса, и от входа ко мне приблизился здоровенный, широкоплечий мужчина.

— Девушка, отойдите от автомобиля.

— Не думаете ли вы, что я смогу его повредить?

— Я вообще никогда не думаю. Я охраняю, и мне за это платят. Отойдите! — хмуро уставился на меня охранник.

— Так вам платят за то, чтоб вы не думали, или за охрану? — попыталась я уточнить, но охранник ничего не ответил. Он подошел ко мне вплотную, и я отступила на пару шагов назад.

Наткнувшись на стоящий рядом автомобиль Алексея, я испачкала рукав пальто и со злостью пнула черную ребристую шину.

Автомобиль взвыл душераздирающей сиреной. Я отскочила от него как ужаленная и совсем забыла об охраннике. Охранник же воспринял мои действия как брошенный ему вызов и цепко схватил меня за пальто. Я попробовала вырваться, но швы затрещали, а поскольку пальто у меня было одно, я решила не рисковать и не жертвовать им, а, подчинившись бездумной груде мышц, последовать за ним.

«А что я такого сделала? Ничего!» — успокаивала я себя. Но в этот момент услышала удивленное:

— Ира?

Охранник немедленно отпустил меня и благоговейно вытянулся по стойке «смирно».

— Ира… — Леша подошел ко мне, одернул мое пальто и бережно поправил шарф. — Как же ты меня нашла?

— По запаху. — Я вдохнула сводивший меня с ума аромат его одеколона и, вероятно, покраснела.

Леша улыбнулся своей ослепительной улыбкой.

— Ты не представляешь себе, как я рад тебя видеть.

В это время из-за двери вынырнул какой-то мужчина к нетерпеливо позвал:

— Воля, ну что там? — Он посмотрел на нас и кивнул в мою сторону головой. — Да отпусти ты ее, или Гена ослаб? Генок! — обратился он к охраннику, и тот с готовностью напрягся, выражая свою покорность хозяевам.

— Иди ты! — ответил Леша нетерпеливому приятелю. — Иди, иди, я сам разберусь.

Но тот не исчез, а, напротив, с нескрываемым любопытством направился в нашу сторону.

— Ну ты даешь! — Над его любопытством торжествовало удивленное пренебрежение. — У тебя совершенно нет вкуса. — Он произнес это так, словно меня не было рядом или, по крайней мере, я была глуха, слепа и нема.

Я вспыхнула всем телом. Я просто почувствовала, как горит у меня внутри. Мне почему-то стало стыдно, словно я сама уже своим рождением совершила что-то непозволительное, недостойное.

Пальто, которое мне так понравилось и которое я берегла, как самую драгоценную вещь в моем гардеробе, вдруг показалось мне омерзительным нищенским нарядом, мохеровый шарф огненным кольцом опалил мою голову, и я, рванувшись от них, побежала прочь.

— Ну и дурак же ты! — выдохнул Леша и бросился вслед за мной.

— Воля, ну извини! — донеслось до меня, и я, поскользнувшись, упала.

— Вставай, Иришка. — Бережные руки помогли мне подняться, но я вместо слов благодарности хлестнула Лешу по щеке и зарыдала.

— Поехали! — приказал Леша и, схватив меня за мокрый рукав, повел к машине. Голос его был жестким, почти злым, как тогда, по телефону. Я, словно кролик в раскрытую пасть удава, пошла, подчиняясь властному тону.

У двери стояло человек пять. Размазывая грязь по лицу и стараясь отвернуться от любопытствующих глаз, я все же сумела разглядеть насмешливые физиономии и расслышать обрывки реплик.

— Кто это? — вопрошал томный голосок, вероятно, принадлежавший круглолицей брюнетке в декольтированном ярко-пурпурном платье.

— О Господи! И тебя интересует эта дешевая шалашовка? — ответил ей другой женский голос, растягивающий слова и выворачивающий их безобразным аканием. «О Госпа-адя-а», — получалось у этого голоса, и меня передернуло. Я подняла глаза и открыто стала рассматривать обеих девиц. Они были хороши, ничего не скажешь. Их туалеты блистали потрясающим покроем и дорогой тканью, но глаза… Боже мой, до чего пустые, плавающие глаза! Я с вызовом посмотрела прямо в зрачки одной из них и надменно усмехнулась. Та смущенно отвела взгляд, и я почувствовала свое неоспоримое превосходство.

— Леша, куда ты меня ведешь? — нарочито громко спросила я и остановилась.

— Ха! Ты слышишь, они знакомы! Несомненно, он ею пользуется! — воскликнула круглолицая, и улыбчивый молодой человек в черном смокинге, стоящий чуть позади, бросил через голое плечико:

— Если он ею пользуется, то, не сомневаюсь, ты ей завидуешь.

— Вот еще! — Та презрительно отклонила головку, рассыпая черные волны волос, и, посмотрев на меня, демонстративно развернулась всем корпусом, унося прочь свой шикарный таз.

Леша, конечно же, как и я, слышавший все это, тоже остановился и повернулся ко мне.

— Я отведу тебя в машину, — произнес он смягчившимся голосом и привычным уже мне движением поправил на лбу выбившуюся челку.

— Зачем? Я могу уйти и сама. Как пришла, так и уйду. Или тебе нужно, чтоб это произошло поскорее?

— Ты не можешь уйти сама.

— Почему? — удивленно подняла я ресницы.

— Потому что ты вся промокла и дрожишь, как мокрый котенок. — Леша провел ладонью по моему лицу, на котором грязь уже стала подсыхать, стягивая кожу и неприятно пощипывая ее. Затем он достал из кармана белый крахмальный платочек и, обернув им палец, принялся оттирать мои щеки. — Я посажу тебя в машину и отвезу домой.

— Поехали, — согласилась я. Мне надоело давать бесплатное представление, к тому же краем глаза я увидела, что на пороге появилась Настя.

Она была весела и очаровательна. Я закрыла глаза, чтоб не видеть ее и не чувствовать себя униженным, нищим ничтожеством.

— Ну же, поехали! — поторопила я Лешу, отнимая у него платок и собственноручно вытирая лицо.