— Нет, — помотала я головой.

— Он попытался взять меня на пушку. Понимаешь? — повторил Леша и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Все было представлено так, будто ты свалила на меня похищение этих драгоценностей… О бриллиантах я не думал. Я знал, что ни у тебя, ни у меня их нет. Ты просто не могла быть сообщницей Папани и Раша. А если бы бриллианты попали к тебе в руки случайно, ты не сумела бы это скрыть. — Он задумался, словно прислушиваясь к себе. Прикрыл глаза. Желваки забегали по его лицу, но разом все это прекратилось, и он снова спокойно посмотрел на меня.

— Я разозлился, подумав, что тебя припугнули, и ты тут же меня сдала.

— Леша! Я никому не давала твой телефон! Ни-ко-му!

— Я знаю. Я вчера, уже после твоего звонка, разговаривал с Куцым. Он сказал мне, что бумажку с номером моего телефона подобрал на перроне. Ира…

Я вопросительно подняла на него глаза.

— Скажи мне, зачем ты его выбросила?

— Я разозлилась на тебя.

— За что? — удивился Леша и нежным касанием убрал с моего лба челку.

— Не знаю, — сдвинула я брови к переносице и тут же добавила: — Наверное, я тебя приревновала.

— А как же ты смогла позвонить мне?

— Твой номер сам по себе отпечатался в памяти.

— Глупышка… — Он держал мою голову в своих больших и теплых ладонях как раз напротив своего лица.

Аромат его одеколона обволакивал, опьянял, и у меня начала кружиться голова. Я легким поворотом освободилась и подошла к тарелке с фруктами.

— Можно? — Я взяла банан и стала снимать с него желтую с коричневыми вкраплениями кожицу.

— Ты изумительная женщина, — сказал Леша, приставив указательный палец к едва заметной ямочке на щеке.

Я вспыхнула:

— С чего ты взял?

— Судя по тому, как ты обращаешься с бананом!

— Ах ты! — попыталась я озвучить свое возмущение, но Леша так весело рассмеялся, что я тоже не выдержала, и губы мои поползли вверх.

Но в душе моей все еще шевелился червячок тревоги.

— Леша, — позвала я его на кухню, разрезая торт и разливая по стаканам настоявшийся густо-вишневый чай. — Леша, а бриллианты нашли?

— Нет, — ответил он, раскладывая торт. — Нет, не нашли, но к нам это уже не имеет никакого отношения.

— А как тебе удалось убедить Куцего в нашей непричастности к их исчезновению?

— Я его не убеждал, — ответил Леша, слизывая с пальцев шоколадный крем. — Скорее он меня убеждал, что оказался не прав.

— Странно, — пожала я плечами. — И он так просто расстался с целым состоянием?

Леша вдруг резко обернулся, и глаза его напряглись.

— Не просто… Я не хотел тебе говорить об этом, но, видимо, ты все-таки должна узнать. — Он скользнул взглядом по убогому убранству общежитской комнаты и спросил: — У вас в общежитии есть телевизор?

— Есть. В красном уголке. Ты хочешь посмотреть какую-нибудь передачу?

— Я уже посмотрел. Вчера вечером. Сегодня в десять будет повторение. — Он взглянул на циферблат и поторопил меня: — Если есть желание пощекотать нервишки и заодно кое-что для себя прояснить, предлагаю внести в распорядок дня просмотр телепередачи по четвертой программе. У тебя одна минут до начала и примерно пять до интересующего нас сюжета.

Я заглянула в его глаза и поняла, что сейчас он серьезен, как никогда.

— А ты?

— А я подожду. Это недолго.


Пока я добежала до вахты и, не обнаружив там ключа от красного уголка, опрометью бросилась на поиски старосты, пока сонная староста, морща лоб, вспоминала, куда же сунула вчера ключи после вечернего кино, пока я лихорадочно пыталась открыть замок и не менее лихорадочно воткнуть вилку в розетку, пока я поняла, что четвертая программа на этом телевизоре ловится почему-то на первом канале, а первая на третьем, пока я настроила на резкость на экране допотопного ящика, прошло очень много времени. Но в следующую секунду меня прошиб озноб.

На экране крупным планом были даны фотографии двух одутловатых лиц, дикторский голос за кадром сообщал: «В нескольких метрах от железнодорожного полотна в подмосковном городе Балашиха органами МВД обнаружены трупы мужчин. Один из них вор-рецидивист Папанов Иван Иванович, 1946 года рождения, уроженец Кировского района города Котельнич, неоднократно судимый. А также труп неизвестного мужчины, на вид тридцать — тридцать пять лет. Особые приметы: рост около ста восьмидесяти сантиметров, крепкого телосложения, черные волосы, глаза темно-карие, глубоко посаженные. На левом предплечье татуировка в виде клинка с надписью на рукояти «РАШИД».

Если у вас есть какая-то информация об этих людях, просьба сообщить по телефонам…»

Далее диктор дважды повторил несколько телефонных номеров, и картинка сменилась.

Я стояла как вкопанная перед экраном, с трудом переваривая услышанное.

Уже через минуту я поняла, какую угрозу таил в себе толстопузый инкрустированный филин.

На ватных ногах я поплелась обратно.

Леша допил чай и от нечего делать листал стародавний номер пожелтевшей «Работницы».

Он взглянул на меня и спросил:

— Ну как, впечатляет?

— Леша… — Я умоляюще протянула к нему руки. — Леша, но за что?

— За что? — удивился Леша. — Ты представляешь себе, какая это куча денег?

Я могла бы возразить, что нет такой суммы, которая была бы ценнее человеческой жизни, но вслух произнесла:

— Быть миллионером — профессиональный риск.

— В наше время профессиональный риск — быть человеком. Просто человеком, — возразил Леша. — Я не хотел тебя пугать… Я хотел только предупредить, что Москва — это не твоя провинция, где все друг друга знают, и стоит появиться постороннему человеку на улице, как с десяток людей опознают его в лицо на любой очной ставке. Там не сделаешь шагу, чтоб он остался без внимания милейших сограждан.

Я вздохнула, с пониманием взглянув на Лешу, и он вплотную приблизился ко мне.

— Ирочка, здесь появляются и бесследно исчезают тысячи людей. Будь очень внимательна и осторожна.

Когда я общалась с Лешей, были такие минуты, что мне хотелось стать маленькой-маленькой, прижаться к его груди и сладко заплакать. Чтоб он целовал меня, утешал, ласкал горячими руками и говорил всякие нежные слова, какие обычно говорят детишкам, утоляя их детское горюшко, зная его мимолетную цену.

Вот и сейчас, среди прочих чувств мной завладело и нечто подобное. Леша словно почувствовал это, обнял меня и стал гладить по голове.

Солнце решительно приближалось к зениту и заливало золотом комнатушку, просачиваясь сквозь мелкие поры дешевых занавесок.

Я уткнулась в его плечо и застыла. Леша ласкал мою шею, губами прикасался к плечу, слегка отодвинув цветастый ситец халата. Он нащупал губами верхнюю пуговку и легко расстегнул ее, одновременно руками приобняв меня за талию. Он медленно опускался вдоль ряда пуговиц, расстегивая губами одну за другой, и наконец освободил мое тело от мягкой ткани.

Халатик соскользнул с плеч и опустился легкими складками на пол. Я переступила через него, Леша легко подхватил меня на руки и понес на кровать.

Боже, как я ненавидела острый звук пружинного скрипа. Мне казалось, что все общежитие вслушивается в этот звук. Но в этот раз кровать была бесшумной, или я просто не слышала ее, оглушенная Лешиным шепотом.

— Ирочка, Иришечка, — шептал он прямо в ухо, и его горячий язык неожиданной лаской пронзал мой мозг, доставляя невероятное наслаждение.

Он целовал мое лицо, а ладонями обжигал напрягшиеся горошины сосков. Низ его живота сладким пламенем накрыл мои бедра и, ритмично опаляя их, ошеломляя меня жгучим желанием, заскользил упругой плотью рядом с жадно раскрытой навстречу ему розовой раковинкой.

Я поплыла к уже ведомой цели, и мне не было страшно, но Леша… Он словно боялся чего-то… Он не позволял себе войти в мое влажное лоно, и это сводило меня с ума.

Я коснулась пальцами его напряженного члена и, смакуя необычность ощущений, обвила его плотным кольцом.

Леша врастал в это кольцо страстными толчками и, постанывая, ловил губами мою возбужденную грудь. Всей кожей пальцев я ощущала, как нарастает его возбуждение, и, влекомая этой силой, сама приближалась к жгучему разрешению.

Наконец Леша напрягся, по телу его скользнула мелкая дрожь, и он, прорычав как-то по-звериному, прикусил мой сосок и застонал в судорогах.

Апогей его страсти почти совпал с моим. Следом за его стоном из моей груди рванулся воздух, опаляя голосовые связки. Тело окутала пьяная слабость, и я безвольно опустила руки.

— Иришечка, — целовал меня Леша, и в груди моей невозможной болью отзывалась его необъяснимая тревога.

Леша ушел довольно скоро. Он еще раз предложил мне перейти жить к нему. Но я, отстаивая свои непонятные мне самой убеждения, отказалась от такого предложения.

И снова я не решилась рассказать ему об этом дурацком филине. Мне вообще показалось, что этот филин, может, и не имеет никакого отношения к тем бриллиантам, которые перевозили Раш и Папаня. Я вспоминала слова Леши, что под пытками Раш признался в похищении у Папани бриллиантов. Он до последнего момента скрывал место, куда их спрятал, вагон обыскали досконально и ничего не нашли, Раш так и умер, унеся с собой тайну.

Убили и Папаню. За то, что недосмотрел. Бей своих, как говорится, чтоб чужие боялись.

«Тоже мне, Космодемьянский, — думала я. — Уж я-то наверняка созналась бы, куда спрятала камешки, если бы меня пытали. А вдруг будут пытать! — С ужасом я отогнала от себя эту мысль, и меня всю передернуло. — Нет, лучше было уехать с Лешей», — пожалела я о своем нелепом упрямстве.

Я достала из радиоприемника птицу. Холодный блеск и приятная тяжесть завораживали взгляд. Я повертела ее в руках, внимательно осматривая каждый штришок и взвешивая на ладони, примериваясь к предполагаемому весу бриллиантов, но так и не нашла никаких внешних признаков, к которым можно было бы придраться, подозревая в них замаскированный шов спайки. Вес филина показался мне недостаточным для такого количества драгоценностей, о котором говорил Леша, и я сама себя убедила, что это вовсе не предмет поисков безжалостных бандитов. Но, от греха подальше, я снова убрала филина на прежнее место.