— Нет… я за рулем, — усмехнулся, а у меня от этой улыбки сердце стонет, ноет, щемит. Боже. Я с ума схожу от него. Я влюблена и не могу, не хочу скрывать этого. Меня раздирает на части от этих эмоций. Я не хочу, чтобы он знал, насколько я помешалась на нем, и понимаю, что сдержать этот ураган никогда не получится.

— Куда мы едем? — смотрю, как щурится от солнца, какие яркие сейчас его глаза. Как кусочки неба. Светлые и прозрачные. Все еще улыбается.

— Вот теперь домой.

— А раньше куда ехали?

— Катал тебя. Говорят, дети хорошо спят в дороге.

Отшвырнула его руку, а он расхохотался. Сволочь.

— Дети? А ночью тоже считал ребенком?

Я опять физически почувствовала, как он напрягся.

— Считал.

Развернулся на трассе и вдавил педаль газа.

— Именно поэтому ты едешь домой. Поигралась во взрослую и хватит. Слишком далеко все это зашло.

— Поигралась? Так вот, как ты думаешь? Я играюсь? А может, это ты играешь со мной в свои взрослые игры? Пожалел, да?

Не ответил, достал из пачки сигарету и открыл окно со своей стороны.

— Останови машину.

Даже внимания не обращает, а у меня восторг растаял как первый снег на солнце, и во рту появился привкус горечи.

— Останови эту чертову машину. Мне надо выйти.

Затормозил на обочине, и я выскочила на улицу, тяжело дыша, обхватывая себя руками, слегка дрожа от утренней прохлады. Скорее почувствовала, как подошел сзади и набросил куртку на плечи, слегка сжал мои руки чуть выше локтей и привлек к себе, вдыхает запах моих волос, а мне все еще горчит на губах и дышать трудно.

Я его сердцебиение спиной чувствую, как и каменные мышцы груди. Мне всегда кажется, что он отлит из гранита. Только под холодным камнем жидкая лава кипит, и я хочу именно ее. Плавиться и гореть, а не мерзнуть от его холодной, циничной сдержанности.

— Я сломаю тебя, девочка. Рано или поздно я тебя раскрошу на осколки, ничего не останется, — обхватил за горло, поглаживая кожу горячими пальцами и зарываясь лицом в мои волосы на затылке, — Черт знает, что творится… Не должно так быть. Ты и я. Не должно. Забудь об этом, — а сам сильнее прижимает к себе и скользит лицом по моим волосам, — мы слишком разные. Нам не светит, понимаешь, маленькая? Не выйдет ничего.

Словно не мне, а себе. Убеждает нас обоих. И я не верю. Не хочу верить. Я же чувствую его. Мне даже кажется, что я слышу, как бьется его сердце. Очень быстро, как и мое собственное.

— Не смогу забыть, — в изнеможении, закрывая глаза и чувствуя, как наворачиваются слезы.

— Сможешь. Пока ничего не было — сможешь.

Резко развернулась лицом к нему и схватила за ворот рубашки.

— Было. Все было. Ты целовал меня, прикасался ко мне, ласкал меня. Я счастлива, когда ты рядом, Максим. Счастлива, понимаешь? Я никогда не была счастливой. С ума схожу. Не отталкивай меня. Пожалуйста. Не отталкивай.

Обхватила его лицо ладонями, и сама прижалась губами к его губам, и мир под ногами закачался, растворилась в поцелуе, чувствуя, как он сжал мой затылок, привлекая ближе к себе, жадно впиваясь в мой рот, и по телу прошла волна тока.

Камень плавиться под моими губами, и я понимаю, что огонь вырывается наружу. Мне только немного продержаться, и все взорвется вокруг. Его проклятая сдержанность.

Но Макс так же резко оторвал меня от себя, как и целовал секунду назад, увернулся, когда я потянулась к его губам снова и слегка тряхнул.

— Это ненадолго. Потом ты будешь меня ненавидеть и проклинать. Проклинать себя за каждое слово. Ничего не было. Так. Баловство. Ты выпила — я психанул. Давай, помоги мне, малыш, забудь об этом. Проехали. Не усложняй. Не заставляй делать тебе больно.

— Знала, что ты так скажешь… знала, что пожалеешь. Мог, конечно, грубее, но ты сыграл в благородство, да? Утешил несчастного и одинокого ребенка? Погладил по голове, прежде чем ударить? Бей сильнее — не сломаюсь. Не хрустальная. Мне не нужна твоя идиотская жалость.

Он вдруг до хруста сжал мои плечи и, тряхнув еще раз, прорычал прямо в лицо:

— А что тебе нужно? Давай. Поделись розовыми мечтами. Может, я проникнусь.

Я сжала челюсти и сильнее впилась в воротник его рубашки, глядя в эти синие глаза, полные какой-то отчаянной ярости.

— Это не розовые мечты. Я ненавижу розовый цвет. Мне нужно много, Максим. Слишком много — ТЫ. Весь. Зверь. Наглый. Страшный. Опасный. Ты мне нужен. Я не боюсь ни тебя, ни твоего мрака, которого боишься ты сам. Я его чувствую. Тебя чувствую. А тебе никто не нужен. Ты эгоистично прячешься от всего мира под маской циничного подлеца и ублюдка, а на самом деле…

— А на самом деле я и есть циничный подлец и ублюдок. Вот в чем проблема.

— Моя. Моя проблема, не твоя. И ты лжешь. Не знаю почему, но ты сейчас лжешь нам обоим. Я просто хочу быть рядом и любить тебя. Я не требую ничего взамен. Просто позволь быть рядом, Максим.

— Рядом с кем, девочка? Ты вообще понимаешь, кто я и какой?

— Я вижу какой ты внутри. Я чувствую твой внутренний мир даже больше, чем свой собственный.

Расхохотался громко, запрокинув голову и снова посмотрел мне в глаза, а я больше не понимаю его взгляд. Потому что говорит одно, а там безумие, надрыв, какая-то боль, понятная только ему одному. Почему он так себя ненавидит? Я эту ненависть кожей ощущаю.

— Там внутри ничего нет. Пусто. Хотя, нет. Там есть — кровь, смерть, жажда причинять боль и убивать. В этом мире нет жалости. Он черный.

— Но это ты. В этом весь ты. И я хочу тебя любого, — смотрит исподлобья тяжелым взглядом, сильно сжав челюсти, до хруста, слегка прищурившись, — То… как ты смотришь на меня… так особенно, так… — я коснулась его ресниц, но он отшвырнул мою руку, — это все, что угодно, но не равнодушие.

Хищно усмехнулся уголком рта.

— Наивная маленькая птичка. Не равнодушие — верно. Это похоть, малыш. В чистом виде. Я просто хочу тебя трахнуть. Голые инстинкты самца, у которого стоит на девку в короткой юбке, без трусов и без лифчика. А ты этого хочешь? Уверена? Чтобы я пару раз тебя отымел и вышвырнул? Тогда да — твои мечты не розовые, они довольно грязные для маленькой девочки-сироты.

Ударил, и ударил больно, туда, где все такое нежное и трепещет от звука его голоса. Даже дыхание перехватило от этого холодного цинизма. Нет, не жалеет, а намеренно причиняет боль. Жестоко откровенен и беспощаден.

— Это ты все мешаешь с грязью. Ты во всем видишь одну грязь. — сдерживая слезы и стараясь не показать, что удар достиг цели. Уже ломает. Чувствую, как по мне идут трещины, как становится больно дышать.

— Я и есть грязь, девочка. Вокруг меня болото. Раскрой глаза, — щелкнул пальцами у моего лица, — проснись. Видишь меня хорошо? Я и есть грязь, и не собираюсь тебя ею пачкать, поняла? А теперь — пошла в машину. Разговор окончен, и мы к нему больше не вернемся.

* * *

Макс

Давно не напивался один до чертей, а сейчас смотрел, как тает на глазах виски, и понимал, что не могу успокоиться. Мне ее слова весь мозг прожгли. Они как на повторе звучали снова и снова. Глаза эти кристально чистые и слова о любви. Наивные и нежные. Дура мелкая. Сама не знает, куда лезет. Любит она… И я готов был поверить, потому что сама в это верит. Только надолго ли? Когда мне надоест, что я буду с ней делать? Ведь надоест… Должно надоесть. Как всегда надоедало с другими. Только с ней не так. С ней, бл**ь, все не так.

Видел, как провожает взглядом, когда в машину чемодан забрасывал. Слова больше не сказала. Все поняла. Умная девочка. Только я сам нихрена не понял. Мне просто херово до такой степени, что хочется подраться до крови, выбить кому-то зубы и свернуть пару челюстей, и чтобы меня отпрессовали. Превратили в кусок мяса, который валяется под капельницами и от физической боли грызет подушку. Выйти из комы этой, под названием эмоции. Чтоб не хотелось тачку завести и рвануть к ней, выдернуть из шелка мягкой, чистой, розовой постельки и долго жестко трахать на полу, в ванной, на подоконнике. Везде. И чтоб повторяла мне, что любит. Вот этим тихим голосом, чтоб в глаза смотрела и повторяла мое имя. Я много всего от женщин слышал: от "я хочу тебя" до "я тебя ненавижу, мразь". И о любви говорили, но я ее только слышал, но не видел, не чувствовал, а сейчас меня ударной волной от ее эмоций на части разрывало. Я в глазах ее это читал, в стонах, в дрожащих ресницах, в том, как щекой о руку терлась и губами проводила по пальцам, словно кайфует от простого прикосновения. Говорит, на нее никто так не смотрел? Это на меня никто так не смотрел, и я понимаю, что я за этот взгляд убить готов. От него в зависимость попадаешь. От всего, что ее касается. Даже от запаха. Наваждение, бл**ь.

Сотовый зазвонил неожиданно, и я протянул руку, делая еще один глоток виски.

Отрезвел слегка, как только понял, кто звонит.

— Я подумала… мне… да, нужна ваша помощь. Я могу к вам приехать?

— Записывайте адрес, Татьяна.

* * *

Я сидел в кресле, прикрыв глаза и вытянув ноги, лениво пуская дым от сигареты в потолок и поглядывая на голую женщину в моей постели. Не собирался ее трахать сегодня, да и в ближайшее время тоже, но меня раздирало от неудовлетворенного желания и ярости. Я просто не понял сам, как это произошло. Взял ее прямо в прихожей, развернув к зеркалу, задрав юбку и, наклонив над комодом, просто отымел. Без долгих ласк, поцелуев и подготовки. Оставил ей пару синяков на заднице и на горле, но ее, видимо, все устроило. Правда она пыталась немного повырываться, но когда я вошел в нее, все сопротивление немедленно прекратилось. Орала подо мной, как резаная, содрогаясь от оргазма, и сейчас эта, такая скромная на первый взгляд, мадам валялась на моей постели и тоже курила, потирая синяки на шее.