Я подошел к ней сзади, выбил бокал из ее рук, выдрал сигарету и отшвырнул в сторону.

— Какого черта, — вскрикнула, а когда увидела меня на секунду замолчала. В глазах удивление, радость? Или это моя больная фантазия? А потом злость. Да, девочке не понравилось, что я мешаю.

— Ты не куришь. Давай, пошли. С клоуном в следующий раз попрощаешься. У меня нет времени, — я схватил ее под локоть, но девчонка упрямо выдернула руку. Вблизи мне вообще показалось, что она больше раздета, чем одета. Этот топ буквально обтянул ее как вторая кожа… без лифчика, мать ее. И да, там теперь было на что его надевать. Настолько было, что меня на мгновение заклинило, а взгляд зацепился за соски под тонкой материей, тут же простелило в паху. Резко и болезненно. Сучка такая. Вырядилась. Для него небось.

— Это кто такой? Что это за мудак?

— Какой-то писклявый голос у этого клоуна, мелкая. Это твой Ромео, да? Или кто-то другой? — я сгреб его за шиворот и удерживал на вытянутой руке.

— Макс, не надо, — ее огромные глаза широко распахнуты, губы блестят, переводит взгляд то на меня, то на придурка своего, а я понимаю, что смотрю на ее рот и мне опять хочется стереть с него этот долбаный блеск, сожрать губами. Какое-то наваждение нездоровое.

— Ты вообще охренел, ты кто такой? — клоун барахтается, повизгивает, пытается вырваться. Неужели это чмо ей реально нравится? Вот это чудо, примерно ее возраста, с внешностью смазливого рэпера и с косяком за ухом?

— Отвали, отстань от нее, — он явно не унимался.

Определенно, этот голос меня выбешивал, всего лишь один удар в лощенную физиономию, и еще один, для верности. Сопляк уже на карачках, зажимает свернутую челюсть и разбитый нос.

— Макс. Ты что творишь? Маааакс, не надо. Да что за… — я ее не слышал, я видел, как через весь зал к нам продирается пара братков Ахмеда, и теперь уже не с травматами, а с настоящими стволами.

Подхватил Дарину и перекинул через плечо.

— Вечеринка окончена. Заткнись, мелкая, я тебе потом популярно объясню, что ТЫ творишь, мать твою, и что тебе за это будет.

ГЛАВА 9. Макс

Я гнал на бешеной скорости, выскакивая на встречку. В никуда. Понимал, что за нами нет никакой погони, но все равно гнал. На нее даже не смотрел. Как впихнул в машину и силой шваркнул дверцей, больше не оборачивался. Салон автомобиля разрывали дикие басы тяжелого рока, а у меня перед глазами трасса, белые полосы ограничителей и клоун, лапающий ее за талию, за волосы, протягивающий ей сигарету. Захотелось вернуться и пару раз мордой об стол, да так, чтоб захлебнулся и зубами подавился. Я никогда, бл**ь, не чувствовал ничего подобного. И словно гоню за контролем, а он и не маячит впереди. Даже в точку не ушел, он где-то вне досягаемости.

— Притормози. Мааакс, ты убьешь нас. Какого черта ты гонишь, как бешеный?

Вцепилась в мое запястье пальцами, а я стряхнул ее руку и вдавил педаль газа сильнее. Смотреть на нее не хотелось. Точнее, хотелось, и именно поэтому не смотрел. Понимал, что домой отвезти надо, а остановиться не мог.

— Прекрати. Что с тобой?

А хрен его знает, что со мной. Я сам не знаю. Меня замкнуло. Только скорость впитывала ярость и ощущение, как контроль окончательно уплыл и мозги расплавились. У меня так бывало — заклинит и все. Заканчивалось это обычно либо дракой, либо попойкой в хлам вместе с дикой оргией, или вот так, на скорости, в никуда, пока не отпустит. Просто сейчас она была рядом, а меня не отпускало. Ей бы помолчать хоть пару минут, не мешать выстраивать внутри стены, сковывать зверя цепями, закрывать замки, а она не замолкает, и я словно вижу картинками, как цепь из рук выскальзывает, как ключ не поворачивается в ржавом, взломанном замке, и зверь скалится, рычит. Давно не чувствовал эту утечку контроля, пару лет так точно.

Только сейчас понимал, что это ревность бешеная. На пустом месте, без каких-либо прав. А если будут права? Я же и убить ее могу? Представил ее под ним, и перед глазами на секунду потемнело — могу. Обоих. Легко.

Ни с кем и никогда так не бывало. Не ревновал. Ни бывших, ни настоящих. С легкостью отпускал, трахал вдвоем, втроем, наблюдал как их трахают — и никакой ревности. Потому что своими никогда не считал. Нахрен они мне сдались.

— Ты что себе позволяешь? Кто ты такой вообще? — ее голос врывается в размышления, перекрывая музыку, — Какого черта ты лезешь в мою жизнь? Ты мне никто, я знать тебя не знаю и знать не хочу. Останови машину. Останови, говорю. Ненормальный.

Снова вцепилась в мои руки на руле, меня крутануло на встречную, на этот раз отшвырнул ее с такой силой, не оборачиваясь, что услышал, как ударилась о стекло, но не замолчала, а я выровнял машину как раз под оглушительный гудок несущегося нам на встречу грузовика.

— Ты все испортил. Там вечеринка была. Все мои из универа это увидели. Я что, девочка? Ребенок? С кем хочу с тем и гуляю, с кем хочу с тем и трахаюсь. Когда хочу и где хочу.

— Давно уже трахаешься когда хочешь, где хочешь и с кем хочешь? Счет потеряла?

— прорычал, чувствуя, если не замолчит — сверну ей шею.

— Нет, — голос сорвался, — сегодня хотела первый раз попробовать, так ты помешал.

Резко тормознул на обочине, так резко, что девчонку бросило в мою сторону, сам не заметил, как схватил ее за горло, тяжело дыша, и только сейчас посмотрел в глаза — широко распахнуты и даже руку мою не перехватывает, только смотрит. Знаю, что она права, сто, тысячу, миллион раз права. Я ей никто. Она мне никто. И останемся никем. А взгляд уже к губам ее скользит, они очень мягкие и пухлые, с капризным изгибом. Если по ним провести языком, я почувствую каждую морщинку и какие они на вкус, а в глубине ее рта так же горячо, как и от прерывистого дыхания, которое я ощущаю даже на расстоянии.

Попробовать она хотела… С мудаком этим.

— Максим.

Вздрогнул и посмотрел в глаза — зрачки расширены, и мое отражение дрожит в голубом тумане.

— Макс, — поправил автоматически. У нее ресницы длинные и сильно загнутые на концах, а на переносице несколько веснушек. Их было столько же три года назад?

— Маааксим, — упрямо, чуть растягивая "а", а я дрожать начинаю от звука своего имени ее голосом.

— Не называй меня так, — ослабил хватку и большой палец гладит впадинку между шеей и плечом, поднимаясь к мочке уха. Шелковая. Горячая. Вена пульсирует сильно-сильно под пальцами.

— Почему? — не отводит взгляд, и я уже отчетливо слышу ее рваное дыхание и вижу, как приоткрылся рот. Соблазняет и сама не понимает, или, бл**ь, прекрасно понимает. Только вряд ли догадывается, что это будет далеко не так, как она себе представляет. Это будет грязно, больно, жестоко, до слез. Ей не понравится.

— Потому что я так сказал. Мне не нравится, — Нрааавится. Еще как нравится. Именно вот так — Маааксим. Протяжно. Наклонился ниже, и вена под пальцами задрожала сильнее. Дыхание пахнет пожаром, и я вдруг отчетливо понимаю, где весь контроль — у нее. Вот там, на дне голубых глаз, потому что ярость отступила, и где-то на задворках сознания я понимал — нас уносит сейчас. Вот в эту минуту уносит к чертям собачьим, и меня подбрасывает от потребности набросится на ее губы.

— А мне нравится твое имя. Я хочу произносить его вслух. Максим, — сжал горло крепче и ее глаза распахнулись шире. Испугалась, маленькая? Мне самому страшно, веришь? Я боюсь себя намного больше, чем ты, а ты злишь, намеренно или случайно, но злишь. Не мешай кирпичи складывать, не мешааай, маленькая, они обвалятся, и обоих, нахрен, задавит. Подалась вперед, но я удержал на месте.

— Что еще нравится? — голос как чужой, вниз по ее шее, к груди, и судорожно сглотнуть, увидев, как соски натянули материю топа.

— Все. В тебе все нравится, — задыхается и тоже на мои губы смотрит.

— Ты меня не знаешь, — а ладонь уже сжала ее затылок, удерживая, чтоб в глаза смотрела, а другой рукой, костяшками пальцев, по скуле, вниз, к груди, каждым цепляя сосок. Инстинктивно… потому что уже соблазнила. Потому что хочу трогать.

— Это ты себя… — выдохнула от ласки, слегка прогибаясь в спине, а меня током прострелило, — не знаешь.

Усмехнулся почти зло и склонился к ее губам:

— И какой я?

Дарина вдруг резко обхватила меня за шею и прильнула всем телом, жадно губами к моим губам. Сам не понял, как набросился на ее рот, в каком-то безумии врываясь в него языком, сплетая с ее, глубоко, быстро, грубо. Отвечает, сбивается, но отвечает голодом, ударяясь зубами до крови. Ее пальцы в моих волосах, они судорожно сжимаются, и она тянет к себе, как будто боится, что оторвусь, и я понимаю, что сам впился в ее затылок мертвой хваткой и пожираю ее на вкус, на ощупь. Член разрывает от сумасшедшей эрекции. Всего лишь от поцелуя, мать вашу. Оторвал от себя за волосы, а сам на рот ее смотрю и мысленно уже взял его и языком, и пальцами, и членом. Пошло, но так сладко… потому что вкус ее поцелуя именно сладкий.

— Какой? — хрипло, глядя в полупьяные глаза с моим отражением.

— Целуй меня, пожалуйста, не останавливайся, целуй меня, — так естественно, что крышу снесло снова, к ее рту, а ладони уже накрыли грудь, натирая твердые соски через материю топа большими пальцами. Такие тугие и чувствительные, каждое касание с ее всхлипом. Стонет мне в рот, а я понимаю, что еще один стон, и я сам кончу в штаны, представляя, как бы она стонала, когда брал бы ее. Невинная. Охренеть. У меня были девственницы. Но не такие, как она… я смутно их помнил. Сжатость, скромность, стеснение. Скучно. А она, как огонь, да я ее голод кожей чувствую, и от этого трясти начинает. Дикое возбуждение на грани фола, когда до точки невозврата полвздоха, а до полного срыва — пару прикосновений, и зверь начнет рвать цепи к такой-то матери.

Девственница. Бл***, Зверь, тормози. Мне ее в машине на обочине трахать? Она достойна лучшего. Даже ее клоун лучше меня. Да кто угодно лучше в сотни раз. Куда я тяну ее? В болото к себе, вот куда. В грязи моей искупаться. А потом? Когда мне надоест? Что будет, нахрен, потом?