Макс проследил за ней взглядом, а потом, посмотрев на меня и кивая в сторону Насти, выдал:

— Андрей, я так понимаю, на тебе теперь должок?

— Ты же знаешь, что должниками я обычно себя окружаю.

— О, узнаю своего брата. Ни одного прямого ответа. Дипломат чертов, — Макс театрально закатил глаза, — я лучше у девушки спрошу. Анастасия, этот мужчина Вам точно ничего не должен? А то с этими Вороновыми только свяжись…

Настя улыбнулась, наблюдая за нашим диалогом, и, придав своему лицу максмальной серьезности, ответила:

— Ну что вы, Максим Савельевич… О связи с Вороновым мне жалеть не приходилось, скорее наоборот… — она задержала на мне свой взгляд, смотрела, не моргая, словно искала в моих глазах ответ, не зная, захочет ли его услышать. Я взял в руки стул и, поставив его рядом с Настей, жестом пригласил ее присесть. Потом наклонился и ответил:

— Жалеют в основном о несбывшихся надеждах, а их дарят только обманщики. Но это ведь не о нас, Анастасия Сергеевна…

— Конечно, Андрей. И в этом мы с тобой похожи…

Макс откашлялся, понимая, что разговор завернул немного не туда.

— Теперь понятен секрет вашего идеального сотрудничества… Но я бы лично отметил это чудное дело в хорошем ресторане… Тесновато у вас тут…

— Поддерживаю… Уверен, мы отлично посидим… Выбор места предоставим даме…

— Андрей, я своим вкусам не изменяю, так что мой выбор ты знаешь… А сейчас, давайте и правда к делу.

Я зашагал по комнате, разминая шею — за последние двое суток тело словно затекло, привычное к постоянному движению, сейчас оно протестовало против этой вынужденной остановки. Я повернулся к Максу, чувствуя, что шутки шутками, но пока что мы сидим тут, в этой комнате, связанные по рукам и ногам.

— Ты с адвокатами созвонился? Где эти акулы юриспруденции, мать их так? За те деньги, что они получают, искать "где глубже" бесполезно.

— Да им еще до меня позвонили, только к тебе хрен доберешься. Даже Пантелеев не смог пробить эту гребаную стену.

Я присвистнул в ответ. Если даже этот сукин сын, которого знали все менты и прокуроры города, как самого клыкастого и беспринципного адвоката, не смог сюда прорваться, то дела намного хуже, чем я думал. Мы с Настей переглянулись, понимая друг друга без слов. Ее предположения об инструкциях сверху сейчас полностью оправдались. Меня закрыли здесь, игнорируя законность процедуры, наплевав на нарушения, чтобы дать понять, что это не шутки. Все очень серьезно, и, судя по всему, это только начало.

— Макс, вижу, что с отцом ты пока не говорил. Потому что ему фамилия Беликов знакома так же хорошо, как и мне.

— Ну и кто такой этот Беликов?

— Генеральный прокурор, всего-то…

— И что в нем такого, что ты даже фамилию его запомнил?

— Так получилось. Проклинал он нас просто усерднее других. Знаешь, от души так, искренне, с руками дрожащими, глазами навыкате, даже во снах обещал приходить. Как тут не запомнишь?

— Граф, ну ты шустрый, блин. Когда успел уже прокурору генеральному подлянку сделать?

— Генеральными не рождаются, ими становятся… Видимо, хорошо становился, если дослужился. А пересекались мы с ним давно… Он тогда мелко плавал, на уровне районном. Чтобы чистеньким госслужащим числиться, все имущество на родных да знакомых переписал. А нас с отцом один объект заинтересовал, и ты понимаешь, что то, что входит в сферу НАШИХ интересов, уже из нее не выходит.

— Отжали, короче…

— Отжали, конечно. Механизмы знаешь, ресурсы были, возможностей валом. Вот птичка оперилась, крылья расправила и решила поклевать обидчиков.

— Да уж… дело серьезное. Тут хер откупишься, даже из белого черное сделают… Повесят все, что захотят, при необходимости.

— Ну такие дела так быстро не делаются. Но нужно быть готовыми к надвигающимся проблемам…

— Я бы еще добавила, очень серьезным… — в разговор вклинилась Настя и, упершись ладонями о стол, встала со стула и смотрела на каждого из нас по очереди. — И да, Максим, вы правы. Судя по тому, чем они сейчас располагают, впаять вам могут все, вплоть до государственной измены… Так как это сделка с оружием… а там военный действия идут… в общем, не маленькие, сами все понимаете…

В воздухе повисла неловкая тишина — как бы мы тут не храбрились, но глобальность обвинений ужасала, и что хуже всего — было понятно, что при желании и соответствующих возможностях нам действительно могут выдвинуть такого рода обвинение.

— Андрей, адвокатов пропустят в течение часа, не спрашивай, откуда я знаю. Так что уже сегодня вечером ты будешь попивать виски у камина в своей гостиной…

Макс демонстративно кашлянул и, демонстрируя свою саркастическую улыбку, как бы между прочим заметил:

— А Настя не понаслышке знает об особенностях твоего интерьера, братец…

— Настя вообще очень сообразительная, Макс, и очень много знает. А вот эта папка, которую мы пока не просмотрели, очень ярко это демонстрирует. Ты говорила о новостях… Там, — кивнув на стол, — хорошие или плохие?

— Ну если с "врагом" мы определились, то осталось узнать его поближе…

Я подошел к ней вплотную и спросил:

— Грязные тайны кристально чистого прокуроришки?

Она повернулась ко мне и, вздернув бровь, ответила:

— А у кого их нет, Андрей?

Я ухмыльнулся в ответ:

— У того, кто успел сжечь свое "досье"…

— Считай, что тебе повезло…

— Потому что кое-кто успел сделать копию?

— Что-то в этом роде…

Она открыла папку, на первой странице — фотография Беликова времен глубокой молодости. Тощий, невзрачный, тонкие губы сжаты, а в глазах — обида какая-то непонятная, словно весь мир против него ополчился.

— И что в биографии господина Беликова особо интересного?

— Лично в его — ничего…

— Хм, значит в чей-то другой… которая имеет к нему отношению…

Настя перелистнула несколько страниц и, остановившись на еще одном фото, продолжила:

— Ищите женщину… все просто…

Краем глаза увидел фото и понял, что лицо, которое на нем изображено, я где-то уже видел.

— Жена, сестра, любовница?

— Помощница, по совместительству любовница, которой так и не удалось стать женой…

Я прищурился, напрягая память, почувствовал, как в висках отбивал свой ритм пульс, пытаясь вспомнить имя девушки, которую встретил когда-то в больнице. Беликов с горя тогда чуть не откинулся, но обошлось — отделался инсультом. И девка эта, заплаканная, бросилась ко мне с просьбами, которые произносила дрожащим голосом, умоляла, на колени падала, чтобы мы завод ему вернули. А потом, когда жену Беликова увидела, глаза опустила, за спину мне спряталась и палец к губам приложила, умоляя, чтоб молчал. Я понял все тогда, даже жалко ее стало. Молодая, красивая, ей жить и жить, а она из-за урода этого тряслась, как лист на ветру, руки заламывала от горя, возле палаты, как собачонка, караулила, ждала, когда жена с дочкой уйдут. Я ничего не сказал ей тогда, только, что лечение оплачу, если нужно будет, но дело сделано. Советов давать не стал — все равно бесполезно, пока сама не обожжется, любое мое слово только с ненавистью и твердой решимостью воспримет. И вот наконец-то мне удалось вспомнить:

— Таня… Татьяна…

— Ты ее знаешь? — с удивлением спросила Настя.

— А это что, она? — в этот раз удивился я. — А девке терпения не занимать, продержалась… Интересно, что из всего этого вышло. — Она что, до сих пор возле него крутится?

— Не просто крутится. Они всегда и везде вместе. Она не только постель его согревает, но и в делах помощницей стала. Он ее выучил, учебу оплатил, в курс дел ввел…

Я подошел к окну, наблюдая, как на ветке дерева шатается на ветру кормушка для птиц. Вспомнил, как в школе нас такие учили мастерить, рассказывая, что нужно помогать "братьям нашим меньшим". На хлебные крошки слетелись мелкие воробьи, радостно поклевывая еду в попытке схватить побольше, замечая стремительное приближение ворон. Развернулся от окна и, опираясь о подоконник, сложил руки на груди:

— Да прям идиллия… Но, я так понимаю, мы не это сейчас обсуждаем?

— Я тоже думала, что там тишь да гладь, да и вообще все так считают. Кажется, даже жена его смирилась уже, живут порознь, один штамп от брака остался. И все бы так и оставалось, если бы не один случай. Это во время одного из семинаров было, я с Татьяной в ресторане пересеклась и разговорились мы. Мартини, шампанское, потом перешли на напитки покрепче. В общем, поняла я, что ей явно хочется забыться… А от счастливой жизни не напиваются, и ты же понимаешь, что не использовать такой шанс я просто не могла.

Я улыбнулся, как будто подтверждая ее мысль. О да, Настя не из тех, кто упустит возможность. Хитрая и сообразительная, разбирающаяся в человеческих слабостях и умеющая на них превосходно играть. Не сомневаюсь, что одного этого вечера хватило, чтобы получить в свое распоряжение настоящую бомбу.

— И насколько горькими оказались слезы помощницы Генерального прокурора?

— Там ситуация нездоровая, Андрей. Она и любит его, и ненавидит одновременно. Преданная, как овчарка и в то же время зубы скалит, чтоб в горло впиться. Обида у нее сильная. Забеременела по молодости от него, а он аборт приказал сделать. Таня подумала, уляжется все, перебесится он, и ребенка оставила, а он через пару месяцев узнал, разозлился, избил так, что и аборт не нужен стал. Потом в больнице рядом сидел, прощения простил, на слабости ее сыграл, жениться обещал, а она, дура, и простила.

Я опять вспомнил ее потупленный взгляд и понял, что все правильно тогда сделал. Не услышала бы она ничьих слов — иногда люди делают выбор в ущерб самим себе.

— Раз простила — значит, все устраивает. Плакать теперь зачем?

— Андрей, он держит ее на каком-то очень мощном крючке. На каком — так и не рассказала. Видать, побоялась. Уже никаким алкоголем не развязать язык было. Как будто замок щелкнул и все — ни туда, ни сюда не двигается. Боится она его хуже смерти. Уйти хочет, но возвращается все время. И это не любовь… это я тебе говорю. Женщины такие вещи чувствуют. Тут что-то другое. Это безысходность… Она заикнулась, что потопить его может, но только жить хочет. Страшно потом умирать. Понимает, что с рук не сойдет. Пусть хоть такая, паршивая, но жизнь. Цепляется Таня за нее…