Как и сейчас. На самом деле лучше сменить династию, чем отдавать Оттоманскую Порту в руки безвольного сумасшедшего Ибрагима. Если Мурад не может править державой, значит, это недостоин делать никто из рода Османов!

Решено. Мурад станет последним султаном османского рода. И с ним умрет Блистательная Порта. Нужно лишь вернуться в мир живых и отдать соответствующий приказ, а верные люди его исполнят. Все ведь уже готово…

– Хорошо, Яхья. Я выполню твою просьбу.

– Обещаешь?

– Даю слово.

– Слово султана… – Яхья немного помедлил, словно смакуя эти слова, но, прежде чем рассерженный Мурад сумел хоть что-то добавить, вновь мигнул, будто бы подтверждая заключенную сделку. – Хорошо, договорились. Ступай.

Темнота вновь взволновалась, словно кто-то неимоверно сильный пытался разорвать темный полог. И великану это удалось: сквозь прореху хлынуло нестерпимое сияние и Мурад полетел вверх, по коридору из серебра и света. Вслед ему донеслось тихое, сказанное ненавистным голосом:

– Помни, ты обещал.

Мурад помнил. Но помнил также и другое: он был султаном. Истинным султаном, последним из настоящих властителей Оттоманской Порты. А это значило, что он волен дать слово и взять его назад. Аллах наделил султана таким правом!

Показалось или в сиянии раздался звонкий мальчишеский хохот? И над кем смеялся неизвестный – не над ним ли, Мурадом?

Додумать Мурад не успел: серебряный коридор закончился и султан вновь ощутил свое тело, немилосердно болевшее, как будто какое-то чудище пережевало его и изрыгнуло обратно. Ноздри Мурада затрепетали, уловив аромат лечебных трав и благовоний, уши услышали негромкий разговор лекаря с кем-то из евнухов. Кажется, речь шла о припарке.

Но Мурад по-прежнему ничего не видел.

Пока не догадался открыть глаза.

* * *

Лекарь и его ученики сгрудились вокруг Мурада, возбужденно жестикулируя. Но слабым движением ладони султан заставил их замолкнуть.

На ворвавшуюся в комнату Кёсем-султан Мурад не обратил ни малейшего внимания. Шарил глазами по комнате, словно пытаясь кого-то отыскать. Когда темный, лихорадочный взгляд скользнул по Кёсем, та почувствовала, как на миг перехватило дыхание, а по позвоночнику пробежали ледяные мурашки, будто кто-то высыпал ей за шиворот ведро наколотого мелко льда.

Такой взгляд не мог уже принадлежать человеку. Не мог принадлежать ее мальчику, которого она любила, о котором заботилась… Нет, казалось, сама тьма выглядывала из глаз Мурада. Шайтан ли управлял сейчас султаном, другой ли кто – но тот мальчик, который ранее звался шахзаде Мурадом, все-таки умер.

Как до него умирали другие, оказавшиеся под властью проклятого кинжала.

Не найдя того, кого искал, султан откинулся на подушки, заботливо подложенные под его спину и голову рукой лекаря, и коротко приказал:

– Начальника охраны ко мне.

Голос Мурада, хотя и был тихим от слабости, звучал все же ясно и отчетливо. Ослушаться султана, когда он отдавал приказ, было немыслимо.

Долго искать начальника охраны не пришлось – он ждал за дверью. Зашел сразу же, как только услышал голос султана. Опустился возле кровати на одно колено, готовый выполнить любой приказ повелителя.

Кёсем-султан вновь почувствовала, как по ее телу пробегает дрожь. Нет, Мурад явно замышлял что-то недоброе! Или же замышлял недоброе тот, кто сейчас овладел телом и душой Мурада. А раз так, стоило и самой позаботиться немного о будущем.

Кёсем бросила быстрый взгляд на Хаджи Мустафу-агу. Глава черных евнухов понял все без слов, как обычно. Сберегая драгоценное время, даже кланяться не стал, просто зашел за какую-то занавеску – и словно бы и не было его. Это Топкапы, и потайных ходов здесь больше, чем волос на головах иных евнухов. В обязанности кызлар-агасы, «аги девушек», входило знать если не все из них, то хотя бы большую часть.

Глаза Мурада вновь остановились на матери, и что-то мелькнуло в них, что-то жаркое и темное и вместе с тем смутно знакомое… Мелькнуло, чтоб исчезнуть. Затем султан Мурад вновь перевел взгляд на начальника охраны. Губы султана раздвинулись, и прозвучал приказ:

– Отправь убийц к брату моему Ибрагиму. Принеси мне его голову.

На миг Кёсем забыла, как надо дышать. Глаза ее расширились, она сделала шаг вперед, словно… словно желала остановить, немедленно прекратить происходящее, словно жаждала заставить Мурада замолкнуть, шлепнуть его, султана Оттоманской Порты, по губам, как неразумное дитя… Но жизнь в гареме давно уже отучила женщину следовать первым порывам. Долго не проживет та валиде, что не учится осторожности! Так что Кёсем-султан, могущественная валиде, заставила себя стоять неподвижно, и на лице ее не дрогнул более ни один мускул. Посему ей удалось услышать, как, падая вновь на подушки, султан пробормотал уже наполовину в забытьи:

– Хочу успеть увидеть ее перед смертью.

Увидеть голову собственного брата! Кажется, именно об этом мечтал султан Оттоманской Порты, именно об этом грезил с легкой улыбкой на устах.

О чем он думал? Это же совершеннейшее безумие! У него самого нет детей, не было их и у его братьев – они умерли слишком маленькими, сам же об этом позаботился, а Ибрагим и знать не знает, зачем в гареме нужны девушки… Так почему, почему султан, который должен беспокоиться о благе страны, вверенной ему Аллахом, сам, своими руками хочет эту страну погубить?

Этот приказ нес смерть не только для Ибрагима, но и для всей Оттоманской Порты. Неважно, почему Мурад велел то, что велел. Важно было, чтобы приказ этот оказался… забытым.

От Кёсем-султан не укрылось, что начальник охраны, выходя, покосился на нее. Задумчиво кивнув самой себе, султанша тоже вышла из комнаты. Ну да, так и есть: начальник охраны стоял рядом с Карталом. Со стороны казалось, что эти двое совершенно незнакомы друг с другом, но Кёсем умела уже читать не только по лицам, но и по мимолетным движениям.

Воистину, нет во дворце никого, кто не был бы подкуплен какой-нибудь партией!

– Госпожа… – начал было начальник охраны, но Кёсем-султан прервала его властным жестом. Точь-в-точь таким, какой был у султана Мурада. Могущественная валиде и не представляла, насколько она сейчас похожа на своего несчастного сына.

– За Хусейном-эфенди посылать… излишне. – Голос Кёсем-султан звучал спокойно, но лишь она знала, чего стоит это напускное спокойствие. Она – и, наверное, возлюбленный ее, тайный возлюбленный, горький… – Часы султана сочтены, что бы ни делали лекари, ни к чему зря тревожить султана лечением, которое все равно не поможет. Теперь ты. Иди за мной.

Развернувшись и более не обращая на Картала никакого внимания, Кёсем пошла в боковой коридорчик. Начальник охраны, бледный, почти как умирающий Мурад, последовал за ней.

– У трона больше нет наследников, – тихо сказала Кёсем. – Султан сам позаботился об этом.

– Я знаю, госпожа. – Голос начальника охраны дрожал.

– Тогда знаешь и то, что без крови Османов Блистательная Порта продержится весьма недолго. Вокруг наших границ кружат стервятники, готовые урвать кусок пирога послаще.

– Да, госпожа.

– Султан… – Кёсем намеренно сделала паузу.

Начальник охраны намек понял, поклонился:

– Султан очень болен, госпожа.

– Ты прав. Султан, да будет доволен им Аллах, очень болен. И вряд ли он доживет до следующего утра. Теперь ступай.

Начальник охраны попятился, непрерывно кланяясь. Вот и славно. Он сделает то, о чем они с валиде не говорили прямо, а затем Крылатые позаботятся о его дальнейшей судьбе. Он будет доволен, этот умный начальник охраны, предавший своего господина ради блага всей страны.

Ах, если бы Кёсем-султан, валиде, предавшая одного своего сына ради другого, могла бы стать хоть на миг такой же довольной!

* * *

– Вот интересно, – стоящий у изголовья Мурада Яхья смотрел не зло, а как-то даже сочувственно, – ты меня предал сейчас по привычке или по дурости? Глупо обманывать живых, еще глупей – мертвых. Все равно ведь встретимся…

– Я… – начал было Мурад, но Яхья отрицательно помотал головой:

– Уже не султан. Уж прости. Сейчас ты обычный кусок мяса, такой же, как и прочие мертвецы. И Аллах осудил тебя – но он не станет говорить с тобой лично. Ты недостоин лицезреть всемилостивого и милосердного, для тебя у него нет ни милосердия, ни милости.

И в сердце Мурада впервые проник страх. Маленький червячок, укусивший сначала почти незаметно, но как же голоден и кровожаден был этот червячок, и как быстро он рос! Вскорости чудовище, невидимое смертным, обвивало тело Мурада, сковав того по рукам и ногам. Страх прогрыз в сердце султана огромную дыру, а Яхья все смотрел и смотрел мертвыми глазами, и теперь в его взгляде Мурад не смог найти ни жалости, ни грусти. Так палач смотрит на жертву, так мясник смотрит на барана, которому перережет горло к празднику. Во взгляде Яхьи читалось усталое равнодушие.

Но неужели же кинжал все время лгал Мураду, обещая славу и величие? Неужели для кинжала, для янтаря и стали Мурад действительно был одним из вереницы, рабом, а не хозяином? Или, скорее, наемным работником, которому можно платить сладкими байками вместо полновесных акче.

Как же горько! И как стыдно!

Скорее бы, скорее бы уже пришел ангел Азраил с огненным мечом и исторг душу Мурада из бренного тела! Может, тогда удастся избавиться от бесконечного ужаса и ни с чем не сравнимого стыда. Ведь кинжал обманул Мурада, заставил делать ужасные вещи, а потом выбросил, как выбрасывают шелуху, когда готовят нут.

– Ты хотел обманываться, – голос Яхьи был ровным и безжалостным, – и я не могу ни винить тебя, ни судить, ведь я тоже был под его властью, я тоже говорил и делал вещи, которые Аллах считает непростительными ни для нищего дехканина, ни для султана.

Мурад вскинулся было, но Яхья продолжал размеренным голосом:

– Да, султаны решили почему-то, что они выше заповедей Корана, и продажные шейх-уль-исламы помогли султанам обмануться. И кинжал помог, но ведь каждый выбирает сам. Мы все обманулись, но не потому ли, что мы все жаждали обмануться? Нам сказали то, что противоречит заповедям Корана, но тьма, живущая в наших сердцах, заставила нас поверить. А потом пришла расплата.