От этого своего сына Кёсем ждала немногого. Но все-таки любила его, как любила и прочих своих сыновей. Как любила когда-то Османа… Но султан Ибрагим? Неужели Турхан всерьез верит в подобную возможность?

Хотя попробуй-ка не поверь, когда Мустафа до сих пор гуляет по дворцу! Пускай всегда в сопровождении охраны, пускай никогда не оставляют его больше в одиночестве, но «дядя Мустафа» жив ведь, жив! Даже не заперт в павильоне-кафесе, в золотой клетке. Впрочем, зачем силой удерживать птицу, которая сама стремится вернуться в клетку?

И ведь был дважды султаном, был!

То есть если предположить, что Ибрагим хоть самую чуточку будет менее вызывающе вести себя, чем Мустафа, хоть пару часов в день не будет выглядеть безумцем… если научить его не рассказывать о призраках, которые он видит вокруг себя…

Кёсем передернуло. О Аллах, да о чем таком она думает?

Наверное, о том же самом, о чем думает славная, милая девочка Турхан. А ведь дальше, родив султану наследника, можно и от самого султана избавиться. Стать валиде, регентшей при малолетнем султане…

Стать валиде, о да. И дрожать за каждого из своих сыновей. Жить их жизнями, умирать их смертями. Сколько у тебя сыновей – столько раз ты умираешь, когда султан, взойдя на трон, требует убить своих братьев. А иной раз и отец-султан велит убить неугодного отпрыска – может, думает, что тот уже примеривается к оттоманскому трону, а может, просто не с той ноги встал, счел, будто сын слишком дерзко с утра с ним заговорить решил.

Ничего не скажешь, лучшая в мире доля – мать, пережившая почти всех детей своих! Особенно если дети вырастают и забывают детские клятвы. Жизнь жестока к валиде, рано или поздно ей приходится выбрать одного из сыновей своих… и простить ему смерть его братьев, тех, которых ты тоже носила под сердцем, тех, кого тоже любила. Сколько раз Кёсем пыталась разорвать порочный круг! Сколько раз молила Аллаха вложить в души детям ее сострадание, вложить в их сердца истинную братскую любовь! И сколько раз небеса отвергали ее мольбы, равнодушно взирая, как брат недрогнувшей рукой убивал брата! Как сын ее убивал других ее сыновей.

Но разве Турхан и ей подобным такое объяснишь?

Кёсем раздраженно пожала плечами. Объяснить вряд ли объяснишь, а вот пожалеть Турхан можно уже сейчас. И пожалеть стоит: она и впрямь выбрала не того шахзаде.

Ежели Мустафа пренебрегал женщинами, то кто угадает, как шахзаде Ибрагим отнесется к своей фаворитке, став султаном? Не поразит ли племянника та же самая болезнь, которая уже поразила дядю? Они же так похожи – Мустафа и Ибрагим…

А ежели и поймет шахзаде Ибрагим, как именно обращаться с девушками, – даже в таком случае пожалеть Турхан стоит. Все помнят, как султан Мустафа бросался на визирей, вцеплялся им в бороды. Все помнят, как одаривал он рыбок и птиц в саду золотыми дирхемами, а позже приказал отравить их, ничтожных, посмевших отвергнуть великую султанскую милость. И ведь отравили – куда деваться, сам султан велел, тут не ослушаешься! Это в делах великих, вроде управления державой, султанов ослушаться можно, а в делах малых ни-ни!

Безумцам часто нравятся женщины, но ведут они себя с женщинами именно как безумцы. Кёсем передернуло, когда вспомнила она о далекой юности и бедняжке, рискнувшей обратить на себя внимание тогдашнего султана, сына Сафие-султан. Как звали несчастную – Фариде, Фатима? Да, кажется, Фатима. Сафие-султан предупреждала своих девочек, да все без толку. Вспомнилось обнаженное безглазое тело, за шею привязанное к дереву, будто дрянная собачонка; вспомнилось посиневшее лицо, врезавшаяся в тело веревка… Вот такова она – любовь и ласка безумцев!

Аллах свидетель, никому Кёсем-султан не пожелает подобной судьбы. Да и сыну совсем не пожелает стать таким чудовищем, которое убивает юных наложниц!

Ах, как много видела Кёсем смертей после этого, скольких провожала в последний путь! Но то зрелище, наверное, не изгладится из памяти даже на смертном одре.

Так что куда ни кинь – всюду клин: Турхан можно пожалеть, и пожалеть следует. А вот объяснять ей ничего не нужно. Осторожная девица и без того поймет, а ежели человек уже поставил все на кон, то никому его не отговорить, даже ангелу, посланному с небес. Посему пускай все идет, как идет, авось что-нибудь путное из этого и выйдет. А не выйдет – значит, на то воля Аллаха, всемилостивого и милосердного. В конце концов, Кёсем есть кого защищать и помимо безрассудной девчонки Турхан.

* * *

Быть Хадидже-второй оказалось неимоверно сложно. Надо же – даже здесь вторая, не первая!

Мамочка бы не одобрила.

Впрочем, плевать на мамочку. Ее здесь нет. Она продала собственное дитя, плоть от плоти своей, и за этот грех одинаково карают что Аллах, что Иисус, коего здесь, в этих краях, почитают тоже и называют пророком Исой. В любом случае мамочку покарает Бог, а Хадидже-второй нужно заботиться о себе.

Хорошо, что она уже не Хадидже. Теперь ее зовут Айше, пора привыкать.

Привыкать, честно говоря, не хотелось. Так же точно, как не хотелось вспоминать о той Айше, которая сейчас потерянной тенью бродила по султанскому гарему. Айше-хатун, вдова султана Османа… Отправить бы ее к родителям, как Акиле отправили! Или удавить без излишних затей. Что она здесь делает, почему Кёсем-султан велела оставить ее в покое?

Неужто забыла, как эта нечистая мучила бедняжку Мейлишах?

А если она забудет свою вдовью долю, если захочет понравиться султану Мураду? Даром что старуха, уже под тридцать ей, а может, и за тридцать, но ведь все еще хороша собой, стерва! Султан может пресытиться молоденькими, возгореться с женщиной постарше себя, наконец, решить выяснить, что такого нашел в Айше его проклятый брат! Да и дед Айше, честно скажем, все еще пытается вертеть султанским двором, как собственной семейкой, и ему свой человек в гареме ой как не мешает, а наоборот, помогает!

Или Кёсем-султан как раз договорилась с родом Пертева-паши, заключила с ними негласный договор о поддержке султана Мурада, а потому Айше-хатун и дозволено оставаться в Топкапы, потому ее и не переводят туда, где место всем оставленным и брошенным?

Нет уж! В гареме может быть две Хадидже, две любимые гёзде Кёсем-султан, но хасеки Айше должна быть единственной! И когда воцарится новая Айше, старой придется или убраться прочь, или…

Мало ли народу исчезает в султанском гареме! И султанши тоже исчезают не хуже прочих. Нужно будет как-нибудь невзначай попросить Мурада о таком вот исчезновении. Не напрямую, вовсе нет: просто намекнуть, что никак не удается вымести из султанского гарема наследие султана Османа. Мурад умный, он поймет. А еще Мурад ненавидит все, связанное с султаном Османом.

Хадидже… нет, теперь уже Айше, удовлетворенно улыбнулась, но улыбка тут же исчезла с ее прекрасного лица, словно ее и не бывало вовсе.

Не все, отнюдь не все, оставшееся от султана Османа, ненавидел султан Мурад. С кинжалом вот он не расставался. С тем самым кинжалом, который, по мнению валиде Кёсем, был проклят.

Айше не верила в проклятья, равно как и в судьбу. Судьба – это то, что ты выбираешь себе сам. Она не зависит от глупых железяк и не менее глупых кусков янтаря. По сути, судьбы не существует, и именно поэтому ее нельзя обмануть – как нельзя обмануть, к примеру, воздух или свет.

Некстати вспомнилась Хадидже-первая. Когда Айше поделилась с ней этими мыслями, Хадидже усмехнулась и сказала: «Ты права и неправа одновременно. Да, судьбу нельзя обмануть, как не обманешь воздух или свет. Но говорить, что воздуха или света не существует, как минимум странно. Если бы воздуха не было, стали бы душить султанов удавкой? И что меркнет на закате каждую ночь? Без чего ты не можешь жить, без чего ты слепнешь? А судьбу нельзя обмануть, в этом ты права». Глупая Хадидже! Такое чувство, что она после смерти сына спряталась под подолом Кёсем-султан и не желает оттуда выглядывать. Нет уж, Айше не такова! Она не сложит рук и продолжит бороться за место под солнцем, чего бы ей это ни стоило!

А стоила ей эта борьба, надо признать, многого. И прежде всего подруг.

Истинный правитель должен быть одинок – это золотое правило. Никто не должен тянуть назад, ни о ком не следует заботиться. Кёсем-султан все время забывает об этом, все время пытается внушить своим сыновьям, будущим султанам, какое-то глупое милосердие, какую-то любовь – зря она это! Невозможно двум солнцам сиять в одном небе, не разойдутся два корабля в узком канале, так и у султана не может быть равных ему, только лишь свита, рабы, помнящие свое место и не прекословящие султанскому слову. И в полной мере эта истина касается также султанши.

Роксоланка Хюррем стала великой, когда победила Махидевран и одна засияла в гареме. В гареме – и в сердце Сулеймана Великого. Пришедшие ей на смену хасеки и валиде даже мечтать не могли приблизиться к этому сиянию. А все потому, что пытались не остаться в одиночестве.

Пытались подружиться с кем-либо – как Кёсем.

Ну разве сложно понять, что на вершине есть место лишь для одной, а остальные должны упасть в разверзшуюся пропасть? И закон этот не изменится, хоть признавай его, хоть не признавай.

Однако пока ты к этой вершине идешь, подруги нужны. Вместе куда легче противостоять ударам злокозненных соперниц, самим бить в ответ – или не в ответ, а первыми. Да, первыми бить куда слаще, надо признать. Предугадывать действия противниц, угадывать их следующие ходы, расставлять ловушки и выходить победительницей – чем это не наслаждение? Наградой же будет власть – власть и величие.

Кёсем-султан величия достигла, но попыток завести подруг не оставила. Посему Кёсем-султан проиграет. А она, Айше, засияет силой тысячи солнц!

Но пока… пока впереди долгая дорога. Мурад любит ее – в этом Айше была полностью уверена. Она покорила сердце султана, заставила его отвернуть свой сиятельный лик от других женщин. Но положение ее пока что шатко, она не хасеки, она не мать султанского сына даже. А значит, ей нужен кто-то, на кого можно опереться.