Ширин Мелек - Кёсем-султан. Величественный век

– Вас он тогда тоже должен был убить? – помолчав, спросила Кёсем.

Доган помотал головой:

– Вряд ли. Мы ведь отпрыски того рода, который согласился ему помочь, так что так сразу обострять отношения, думаю, Яхья не стал бы. Разве что в самом конце пути мог бы попробовать, ну так нас ведь рядом тогда уже не было бы. В общем, нет, нас – нет. Скорее, перебравшись в безопасное место и перестав от нас зависеть, он бы послал весточку в Истанбул о том, чем мы занимаемся, и султан, кем бы он ни был, вынужден был бы…

Доган поглядел со значением, и Кёсем, поджав губы, кивнула. Действительно, Ахмед вынужден был бы казнить своих ближайших друзей, ибо занимались они, как ни крути, незаконными вещами. Полезными, в конечном счете, для Блистательной Порты, как бывают полезны действия союзников… но султанам ведь служат, а не вступают с ними в союз.

– Наши старшие думают, что в Яхье могла также проснуться спесь, – Картал говорил мягко, интонациями смягчая жесткость слов: речь ведь как-никак шла о шахзаде, человеке османской крови. – Он мог предположить, что мы осознаем его великую важность или важность для нас того, что мы спасаем именно его. Что мы приняли целиком и полностью его сторону, выступив тем самым против Ахмеда. Возможно, он уже тогда вынашивал планы не побега, а мятежа, и, естественно, ему казалось, что все остальные это видят и понимают. А раз так, то мы и сами, с его точки зрения, даем ему в проводники людей обреченных. Он только помогает нам избавиться от тех, кто слишком много знает.

– Как люди могут рассуждать подобным образом? – прошептала Кёсем.

Башар пожала плечами:

– Я знавала людей, которые рассуждали еще более чудовищно. Просто ты, Кёсем-султан, даже взобравшись на вершину, не утратила дара видеть в людях именно людей.

– А что же еще можно в них видеть?

– О, дорогая, многое. Ты и сама это знаешь. Инструменты: свои или чужие, полезные или не очень. Игрушки – так забавно глядеть, как человечки скачут, подчиняясь твоей воле. В женщинах – возможность удовлетворить похоть; в мужчинах – рабов, которыми можно пожертвовать, или разменную монету…

– Довольно. – Кёсем закрыла глаза. Да, она понимала, о чем толкует Башар. Слишком много раз видела подобное в гареме.

Вот! Вот это она и начала порой узнавать в глазах Ахмеда! Шахзаде Ахмед смотрел на людей и видел людей; султан Ахмед… да смилуется Аллах над всей Оттоманской Портой!

Ибо если правитель перестает понимать своих подданных, перестает хотеть их понимать, то этот правитель обречен. Но, падая в пропасть, такой человек способен увлечь за собой всю державу.

А может, еще не поздно? Ведь возвращается же юный шахзаде хоть иногда, хоть изредка! Смотрит еще глазами Ахмеда, все так же вынуждает султана быть верным своим клятвам.

Может, еще удастся оттащить султана от пропасти?

Башар, она знатного рода, хоть и живущего в дальних краях. Когда-то Башар много рассказывала о безжалостной правительнице своей страны, злой королеве. Башар подобный ход мыслей не в новинку. А вот Кёсем всегда старалась от таких злых дел держаться подальше.

Но разве окружающие ее люди и раньше не играли в подобные игры? Разве валиде Сафие не рассматривала ее саму, любимую воспитанницу, как один из вариантов, как марионетку – ценный инструмент, но не единственный? И разве сейчас сама Кёсем-султан не играет судьбами людскими?

Мысль была неприятной, но и ее следовало обдумать… просто чуть позже, ведь рассказ близнецов пока не окончен.

И все же осознание того, кем она, возможно, становится, заставило Кёсем поежиться, словно в теплой комнате повеял холодный ветер и по спине забегали мурашки.

– Так или иначе, – спокойно продолжил свою историю Доган, – шахзаде Яхья ошибся. Мы уже точно никогда не узнаем, о чем думал он, но зато знаем, что решили патриархи нашего рода… да и мы это решение поддержали всецело: предоставить шахзаде Аллаху, да пребудет его милость над всеми нами. Яхье предложили бежать по… небезопасному пути. И он согласился.

– А о существовании других путей он знал? – вырвалось у Кёсем.

Доган поглядел на султаншу бестрепетно и проронил всего одно слово:

– Нет.

Воцарилось молчание. Кёсем не знала, что ответить на такую прямоту. Наверное, это хорошо, ей доверяют… но стоило ли так сильно доверять султанше?

Последний вопрос заставил ее рассердиться на саму себя. Что за чушь? Она ведь жаждала узнать правду! Так почему же расстраивается сейчас, когда друзья эту самую правду ей рассказывают?

– Хорошо, – вздохнула наконец Кёсем. – И что было дальше?

Показалось или Доган с Карталом в унисон тихонько перевели дыхание? По Башар-то не поймешь, она сумеет сохранить на лице безмятежность, даже если перед ней султанский диван станет голышом плясать!

Мысль о столь замечательном представлении заставила Кёсем сладко улыбнуться. Жаль, что ничего подобного они с Башар сроду не увидят!

Последнюю улыбку Доган и Картал явно не поняли, но предпочли не заострять на этом внимания.

– Дальше, – хмуро сказал Доган, – его отправили через Галлиполи на остров Скирос, что в Эгейском море. В это время года там нередки шторма, а он должен был идти на лодке, один. Отчалить следовало в точное время, иначе корабль со Скироса просто ушел бы без него. Шахзаде Яхья рискнул… и больше о нем никто ничего не слышал.

– На причале остался кинжал, – тихо добавил Картал. – Его мы вернули обратно в султанскую сокровищницу.

– Тот самый кинжал? – не удержавшись, ахнула Башар.

– Да, – кивнул Картал, – тот самый.

– Почему же он его оставил? – недоуменно нахмурилась Кёсем.

– Кто знает? – пожал плечами Доган. – Может, в последний момент его замучило раскаяние?

– Этого? – скептически фыркнула Башар. – Он брата родного убить пытался!

– И все же мы не ведаем, что творится на сердце у человека, – спокойно возразил Доган. – Лишь Аллах всеведущ и всемогущ, а стало быть, способен заставить раскаяться любого.

– Но было поздно, – одними губами прошелестела Башар.

Ей никто не ответил. Все были погружены в свои мысли.

Когда гости ушли, попрощавшись торопливо, немного скомканно и невесело, Кёсем долго сидела молча. Она представляла себе утлую лодку и Яхью, гребущего навстречу собственной гибели.

Сожалел ли он о содеянном? Проклинал ли себя – или возлагал всю вину на окружающих его, как делал это обычно?

Что случилось, почему он оставил кинжал? Неужели понял, что злые голоса в его голове – это еще не весь шахзаде Яхья, что ведь было, было в нем нечто доброе, что-то, способное любить и сострадать?

И Кёсем вознесла молитву Аллаху, умоляя его о милости к заблудшей душе. Она не любила Яхью, но сейчас молилась искренне.

С неба закапал дождь – чистый, смывающий грязь с тела Истанбула. Кёсем хотелось верить, что Аллах таким образом отвечает ей, но она не смела.

…Девлетлу неджабетлу вели ахд-ы-салтанат… эфенди хазретлери…

Перед «эфенди» должно прозвучать имя, но нет его.

И снова: девлетлу неджабетлу (ну же!) …вели ахд-ы-салтанат… (дальше! Имя!) …эфенди хазретлери…

По-прежнему нет имени между «салтанат» и «эфенди». Полное титулование официального наследника прозвучало, но по имени он не назван. Остается неведомым.

Шесть слов в этом титуловании. А в полном, торжественном, титуловании султана – сто двадцать два. Они сначала выучили, потом только подсчитали, забавы ради. Учить долго пришлось, первой справилась Башар – ну, у нее вообще невероятная память; а Махпейкер с Хадидже еще больше недели топтались на первой строчке: «Его Величество султан Мехмед-хан, властитель Дома Османа, султан султанов, хан ханов, предводитель правоверных и наследник Пророка».

Из всех подруг только Башар теперь зовется так же; Махпейкер и Хадидже переменили имена, да и у султана имя давно уже иное. Но Дом Османа стоит неколебимо и пребудет в веках! Ибо султаны сменяются, но султанский трон не опустевает ни на миг.

Осман… старший сын той, которая ранее звалась Хадидже. Светловолосый в мать и, в отца, невысокий крепыш. Едва двенадцать лет ему миновало.

(Как смеялись они, все три подруги, когда первенец старшей – их общий первенец! – получил, согласно воле султана, имя, совпадающее с именем основателя династии! Как нянчили его, передавая из рук в руки: «Осман Второй! Вот ты кто, малыш: Осман, будущий властитель Дома Османа!..»)

А имя султана… не сегодня ли ему суждено перемениться вновь? И если да, то как оно будет звучать теперь? И как поступит тот, кто займет трон, со своими братьями?

Братьями – или… племянниками?

Девлетлу неджабетлу шахзаде-султан (имя! Назови же имя!!!) хазретлери-эфенди.

Это официальное титулование наследника престола. Но имя снова не прозвучало.

Однако если прежде оно могло быть одним из двух, то теперь – одним из трех. Шахзаде Осман, шахзаде Мустафа (нынешнему султану брат, а не сын – при этом все равно шахзаде!) – и шахзаде Мехмед. Ее первенец. Их второй общий первенец.

Его имя могло бы оказаться и в первом из перечней, могло даже возглавить его! Но – это если бы она, его мать, забыла ту клятву, которую дали друг другу три девочки: «…Ни одна из нас не скажет своему сыну: «Тебе быть султаном, убей остальных!», но каждая скажет: «Если станешь султаном, пощади братьев своих, будь им заступником и утешителем, а если не станешь султаном, стань опорой брата своего…»

И есть еще одно дитя, дитя любви, самое младшее, которому точно не быть султаном… о котором и лишним словом обмолвиться нельзя никому, кроме ближайшей подруги и еще ближайшей из служанок, верной Мариты…

– Госпожа…

Это голос Мариты.

– Госпожа, проснись…

Да, пора вставать, чтобы успеть умыться перед утренней молитвой. Благословенная Порта встречает рассвет под азаны муэдзинов, и этот порядок не нарушается никогда. Даже смерть султана не повод, чтобы его нарушить…