Ширин Мелек - Кёсем-султан. Величественный век

Двое младших шахзаде стояли чуть в стороне от своих товарищей по матраку, не принимали участия в их угрызениях. Ну, так они-то и вправду не виноваты: ни Яхья, ни Мустафа.

– Наверно, хватит их мучить? – прошептала Башар.

– Им полезно, – неумолимо заметила Махпейкер. – Да они ведь не так уж и мучаются, иначе за настоящим лекарем послали бы, а не только за «госпожой Жирафой» (она улыбнулась Хадидже; та укоризненно качнула головой, но тоже не удержалась от улыбки).

– Да, – подумав, согласилась Башар. – Мой серебряный рыцарь сейчас испытывает страшную неловкость от того, что он ударил девушку палкой, – но он отлично понимает, что мы не сыграли с ним в ту же игру, как вторая пара миньонов…

– Вторая пара кого? – чуть помедлив, спросила Хадидже.

Насчет «серебряного рыцаря» вопрос не задала. Не сочла важным – или и без объяснений догадалась о фигурке на гидравлиде? Махмейкер с досадой на себя саму подумала, что даже они с Башар, знающие, насколько умна их подруга, порой воспринимают ее поистине голубиную кротость как признак невеликого ума.

– Миньонов, – повторила Башар. – Это… ну, в общем, те самые беи, приближенные франкского короля Анри. У которых был шестерной поединок – и пятеро в нем легли, причем четверо не встали. Мне-то о нем знать положено, а вот откуда про этот бой слышали Крылатые…

– Да уж почему бы им не слышать, – пожала плечами Махпейкер, – или не читать… Может быть, на том же языке, на котором ты слышала-читала. Они ведь из какого-то очень непростого рода…

– Ты права. Они не просты, – задумчиво кивнула подруга. – Совсем не просты… Слушай, давай окликнем мальчишек, жалко же!

– Подождут! – возразила Махпейкер не менее решительно, чем минуту назад. – Им полезно еще немного почувствовать себя виноватыми. Больше ценить нас будут. Особенно твой тебя…

Тайн между подругами не водилось, так что при этих словах в ее голосе проскользнула лукавинка.

– Выдумаешь тоже… – Башар зарделась. – Тогда уж и твой – тебя.

– Наш – нас, – тихо поправила ее Хадидже. – Ахмед верен своему слову, но не искушай судьбу…

– Молчу-молчу. – Башар досадливо прижала ладонь к губам. – Ты, как всегда, права, госпожа Жирафа.

– Пока еще – да…

Они снова помолчали, без слов понимая, что это «пока» относится не к правоте, а к «жирафе». За последние месяцы Ахмед словно бы подпрыгнул к небу, резко прибавив в росте. С мальчишками такое случается: вот только что он паренек, которого называют «юношей» лишь из почтения к его роду или статусу, а через полгода – уже взрослый и рослый парень, юноша без всяких оговорок.

Если так, то вскоре он перестанет быть ниже Хадидже. Но пока…

– Тебя валиде сюда направила? – спросила Махпейкер, перебрасывая мостик разговора через течение иного ручья.

– Разрешила мне к вам выскочить. – Хадидже выделила первое слово. – Не направила. Я, увидев, что стряслось, вскочила – а она не стала меня за косу удерживать.

– Да ничего не стряслось вообще-то. А ты, значит, так и сидела в полной готовности? – Башар кивнула на сумку.

– Я-то что… При Сафие-султан сейчас дежурит кто-то из младших евнухов, особо быстрый на ногу, чтобы в случае чего за лекарем бежать. Эфенди Абдуррахман сейчас там, у султана.

Младшие подруги недоуменно переглянулись. Абдуррахман был искуснейшим из дворцовых лекарей, и неудивительно, что он почти все время проводил при повелителе правоверных: тому, по слухам, нездоровилось чаще, чем в прошлые месяцы. Гораздо труднее понять, для чего он может понадобиться бабушке Сафие. То есть если для нее самой, то ничего удивительного: она ведь как-никак старше собственного сына. Но если для внука…

Что тут делать лучшему лекарю Блистательной Порты? Пластырь на ссадины накладывать, синяки и шишки исцелять? Для этого и лекаря попроще более чем достаточно. Да и самой Хадидже хватит.

Хватило же ее сейчас…

– Пока был матрак, она не волновалась, – пояснила Хадидже. – А вот томак ее тревожит.

– А, вот в чем дело…

Томак. Вообще это в определенном смысле часть матрака, поскольку все, чем занимаются в этом дворике, и есть матрак: даже рукопашные поединки, даже сегодняшняя «дуэль миньонов». Но если глянуть не столь широко, то матрак – это когда щит в левой, деревянный клинок в правой… короче говоря, подготовка к настоящему бою и именно на поле боя. Там ведь именно так все, остальные сочетания – от иблиса.

Поэтому томак – отдельно. Это бой на особого рода бассалыках, «шнуровых» кистенях. Понятно, вместо ударного ядра там мягкое било, мешочек с песком внутри чуть большего мешочка с шерстяными очесами: иначе на каждой тренировке по меньшей мере один труп прибавлялся бы. Даже таким кистенем можно ушибить довольно-таки серьезно, ну так голова ведь защищена, на ней специальный тюрбан поверх плотной шапочки фесского войлока. А при ударе по телу томак не страшнее, чем основное оружие матрака. Будущему воину на такие ушибы жаловаться смех и стыд.

Был какой-то мастер-томакчи, под руководством которого шахзаде тренировались раз в неделю, но девушки его никогда не видели: эти тренировки проходили, разумеется, за пределами гаремного двора. Сюда томакчи путь был закрыт – и то чудо, что Ахмед как-то ухитрился устроить дело так, чтобы братьев-Крылатых пропускали. Ну, кому охота ссориться со старшим шахзаде, которому, вполне возможно, совсем скоро престол наследовать.

Пара-тройка евнухов была томаку немного обучена, и для них путь в этот дворик не запретен, однако их здесь тоже не привечали: для юных шахзаде они представляли слишком уж малый интерес. Во всех смыслах. Прежде всего как напарники по тренировкам.

Махпейкер и видела-то этих евнухов лишь мимолетно, в самые первые дни появления Крылатых. Молоденький, еще с «цветочным» именем (Гладиолус, кажется), и двое постарше, Лятиф и Илхами… или Илхами не для занятий томаком приходил?.. Какая разница, впрочем: теперь их сюда не зовут.

Но все равно непонятно, что тревожит Сафие-султан.

– Бабушка… – пожала плечами Башар.

Наверно, она права. Бабушкам положено беспокоиться за подрастающих внуков. И не всегда получается самой себе объяснить, почему что-то тревожит, а другое нет. Даже если эти вещи одинаково опасны. Точнее, безопасны.

– Ладно, девочки. – Хадидже, похоже, приняла решение за всех них. – Давайте хоть мы не будем добавлять ей тревоги. Не за внука, так за одну из нас.

– Ой, и правда! – Махпейкер вскочила на ноги.

– И турчонка жалко, – добавила Башар. Она тоже поднялась, старательно делая вид, что не замечает устремленных на нее взглядов подруг – задумчивого Хадидже и лукавого Махпейкер: «Да, как же, об Аджеми ты думаешь, а не о своем Догане!»

Но они не успели сделать и шага к выходу из беседки. Сзади кто-то демонстративно кашлянул и, не скрываясь, шумно завозился.

Девушки, одновременно вздрогнув, обернулись, чтобы встретить ехидный взгляд Ахмеда. Старший шахзаде, отделившись от товарищей, подобрался к беседке сзади, раздвинул виноградное плетение и заглянул между лоз внутрь, как Махпейкер наружу выглядывала.

– Ага, – громко сказал он, и в голосе было ехидства не меньше, чем во взгляде. – Хитрые девицы не спешат сообщить нам, что у них все в полном порядке.

– Почти так, о господин мой и повелитель, – нашлась что ответить только Хадидже. – Можешь успокоить cвоего друга: ему не довелось ранить женщину, он лишь…

Она не договорила, потому что Ахмеда больше не было рядом с беседкой: выяснив, что хотел, он уже шагал к своим братьям и друзьям.

Юноши быстро обсудили что-то между собой, причем было видно, что Доган и в самом деле испытывает огромное облегчение, а Аджеми буквально руки к небу воздел, благодаря Аллаха. Потом Ахмед кивнул в сторону дальней стены двора – и все они отправились туда, где на поворотных кольях были водружены закованные в доспехи истуканы «крестоносцев». Там же было сложено и оружие для сегодняшнего томака…

Не прошло и минуты, как весь тренировочный двор заполнился грохотом и лязгом: мальчишки лупили по истуканам так, словно вправду перенеслись во времена хачлы сеферлери, крестовых походов, – и, стоя плечом к плечу, отражали рыцарскую атаку.

Девушки молча переглянулись. Судя по звуку, там пошли в ход не мягкие кистени, а кое-что куда как серьезнее. Так что у бабушки Сафие в самом деле были основания опасаться за своих внуков.

Или все-таки нет? Ведь они же не друг с другом искусством боя меряются, но отрабатывают силу и точность ударов. На «крестоносцах». А латный манекен, как бы он ни был похож на рыцаря, ответный удар не нанесет, это уж точно…

Визиты султана всегда вызывали у Махпейкер странную смесь изумления, восторга и еще одного чувства – непонятного, едва уловимого. Насчет него она не знала, что и думать: вроде бы и приятен ей повелитель правоверных, а вроде и не хочется приближаться к нему.

Да простится юной гёзде и то, и другое. Потому что девушка из гарема имеет право только на одно чувство к владыке Блистательной Порты, и чувство это – безмерное обожание. Мало ли, что эта девушка – ближняя служанка матери султана, да и в гарем она входит не султанский, а старшего из шахзаде! Султан над всем властен. И над матерью своей, и над сыном, и над тем, что им принадлежит.

Тем не менее обожания Махпейкер не испытывала. Никогда.

Возможно, причиной этому была Сафие-султан, которую появления сына в той части гарема, где воспитывались девушки для султанских сыновей, совершенно не радовали. Но почему? Ведь валиде должна осознавать, что три наследника – это мало, очень мало. Случись в Истанбуле, к примеру, эпидемия оспы, и династия Османов может попросту перестать существовать!

(Эти мысли, конечно, посещали Махпейкер прежде всего в ту пору, когда все трое шахзаде, включая Ахмеда, были для нее безликими, безвестными и, по правде сказать, безразличными фигурами, обитающими где-то в дворцовых высях. Сыновья владыки, старшему из которых она должна принадлежать. Если судьба не распорядится иначе.)