Юный янычар двинулся прямо, но потом шагнул в сторону, а следующий шаг был словно бы спотыкающийся – и из-под носка его сапога в направлении противника взметнулся клуб пыли; сам же Аджеми, подняв невидимый щит над головой, чтобы оберечься от удара в темя, стремительным движением будто упал вперед, взмахнув невидимой саблей так, что от ее клинка неслышимый свист донесся. Доган же как стоял боком, так и продолжал стоять; только качнулся вперед-назад корпусом и вроде бы неспешно переступил с ноги на ногу, словно танцуя. Он был к девушкам спиной, поэтому им было трудно определить, что проделала его вынесенная вперед рука.

– Убит, убит! – восторженно закричал Мустафа. – Падай по-настоящему!

– Кто? – не понял Аджеми.

– Ты, – спокойно заключил Ахмед. – Ты все очень правильно сделал, но ты убит.

– Будь у нас обоих сейчас в руках вместо воздуха сталь, ты бы уже получил удар в затылок, – без злорадства произнес Доган. И, видя, что парень все еще недоумевает, пояснил: – Изнутри. Раньше, чем пыль накрыла бы мне лицо. А она ведь и не накрыла вовсе.

– В глаз думаешь попасть? – Аджеми посмотрел недоверчиво.

– Почему думаю? Попаду.

– Попадет-попадет, – заверил второй близнец. – И я попаду. В глаз, в ноздрю, в любую пуговицу на твоем доломане. Но вообще-то даже и нет такой нужды.

– Вот именно, – кивнул первый близнец. – Незачем в глаз попадать. Клинок эспады, он – не гляди, что тонкий, – прямо сквозь лоб пройдет, эта кость ему не помеха.

Девушки молча наблюдали за ними из увитой виноградом беседки: отдельно, но рядом. Очень удобное это было место. Участвовать во всех игрищах мальчишек было не то чтобы слишком утомительно, но, безусловно, скучно. Да и незачем: на то и Аджеми, третий партнер по тренировкам, чтобы никто из троих шахзаде не остался без противника, а также, что еще важнее, не сделался противником брата.

– Ты как их различаешь? – негромко спросила Махпейкер.

– Раньше или теперь? – улыбнулась Башар. – Если честно, то с самого начала я своего серебряного рыцаря узнавала по тесьме. А сейчас… уж и не знаю. Как-то научилась. Видеть шнур мне больше необязательно. Да и родинку тоже.

– А почему – «серебряного рыцаря»?

Насчет шнурка Махпейкер ничего спрашивать не собиралась: тут-то все понятно. Медальон они увидели лишь в янтарной сокровищнице, а вот тесьму от него не скроешь – и эта тесьма была на шее только одного из близнецов.

– Фигурка такая на гидравлиде, – объяснила Башар, подчеркнув это позой: выпрямилась, чуть склонила голову, прижала к груди руку, – и та вдруг словно облеклась серебристой латной перчаткой. – Похож… Очень похож.

– Пожалуй… – не очень уверенно согласилась подруга: на водяном органе было много фигурок. Рыцаря она вспомнила, но только позу, к лицу его так уж внимательно не присматривалась. – Но тогда они оба должны быть на него похожи.

(– В бою ятаган – оружие третье, а сабля – второе! – непримиримо доказывал что-то Аджеми. – Главное же – вот!

Трудно было понять, что это за «вот», но руки он сейчас держал так, словно в них находилось какое-то древковое оружие: гвизарма, среднеразмерное копье или бердыш-тебер с широкой лопастью лезвия и ростовой рукоятью.

– Не та скорость, не та точность, не то взаимодействие с телом, рукой, зрением… – дружно отвечали ему близнецы; их двухголосая речь, поначалу удивлявшая и даже забавлявшая, давно уже воспринималась как что-то привычное.

– Да ты понимаешь ли, – Аджеми обратился в пространство между Доганом и Карталом, – что такой удар сметет тебя вместе со своей эспадой, как пушинку?

– Этот «такой удар» меня даже не коснется, – в один голос ответили те, одинаково пожав плечами.)

– Оба и похожи. Но узнавать у меня получается только одного, – Башар как-то неопределенно повела плечами. – То есть и второго тоже, но это уже, как говорят мудрецы, методом исключения: кто не этот, тот другой. А ты как своего отличаешь?

– Скажешь тоже – «своего»! – Махпейкер негодующе фыркнула. – Никакой он не мой! И кто тебе вообще сказал, что я именно его узнаю, а не того же самого Догана? Или не их обоих?

– Так как? – Башар смотрела на нее испытующе.

– Ой, вот хоть смейся, хоть нет, но я и вправду только Картала научилась угадывать, – призналась Махпейкер. – Причем точно так же: сперва по шее без тесьмы, а теперь мне даже необязательно его шею видеть, получается само собой. Ну и дальше тоже, как у тебя: кто не Орел, тот Сокол. Только это совсем не потому, что кто-то из них «мой»! – спохватилась она.

(– А вот куда ты денешься, если на тебя летит такой взмах? – почти кричал Аджеми, показывая этот самый взмах – по-прежнему пустыми руками, но с такой энергией, что воздух снова будто бы засвистел, рассекаемый невидимым железом. – Куда, ну вот скажи? Или скажешь, что отобьешь его?

– Шаг вперед, – пожал плечами Доган, – шаг в сторону.

– Да не успеть же тебе с шагом!

– Еще как успеть. Это тебе только кажется, что такой взмах мгновенен.

– Вечность для фехтовальщика, – подтвердил Картал. – А потом то же самое, что мы в прошлый раз показывали: прямой выпад – и ты обнимаешь райскую гурию. Или, если хочешь, можно на обезоруживание. Принимаю на сильную сторону клинка твое древко где-то вот здесь, а потом…

Сыновья султана молча следили за этой перепалкой.)

– Ну да, не твой, – кивнула Башар (подруга так и не поняла, с иронией это было сказано или нет). – И ты не его.

– Так ведь и ты покамест не его – того, который твой, – резонно ответила Махпейкер. – Вот пусть сперва наш господин и повелитель сдержит свое обещание. Которое даже не клятва. А ведь и клятвы не всякий шахзаде исполняет.

– Тем более не всякий султан, – мрачно согласилась Башар. И тут же продолжила совершенно обычным голосом: – Давай не зевать, а то смотри, как турчонок разошелся. Кажется, мы им сейчас понадобимся как умиротворительницы…

* * *

«Турчонком» они между собой называли Аджеми. Против всех ожиданий, он оказался именно таков. И странности его как раз этим объяснялись: не тем, что парня перековывали заново, как топор в саблю, а тем, что он сам себя ковал, вопреки умениям и намерениям поставленных над ним кузнецов.

Причем первое, что ему предстояло перековать, – это всеобщую уверенность, будто вояки из турок никудышные, а потому боевая мощь Блистательной Порты должна держаться на отуреченных иноземцах.

Прямо скажем, тяжкая это будет работа. Покамест слишком многое подтверждает ту уверенность.

Совсем недавно янычары, ценнейшие из слуг Высокой Порты, получили право официально заводить семьи и записывать детей в корпус по праву наследства. Вскоре пришлось, хоть и с кучей оговорок, это право расширить и на правоверных как таковых, иначе ропот бы пошел: ведь теперь набор в янычары не только проклятье, но и возможность карьеры. Ох и рванули туда правоверные! Не сами почтенные отцы семейств, конечно, но младших сыновей в корпус проталкивать норовили так, как в двери при пожаре проталкиваются. Бакшиш платили, высокое знакомство отыскивали, на кулаках друг с другом дрались и за бороды таскали. Потому что служба в янычарском корпусе – это не только карьера для записанного туда сына, но и для всей его семьи щедрый приварок.

К родичам своих верных слуг Порта великодушна: такие налоговые поблажки им дает, что соседи и конкуренты от зависти бороды рвут клочьями. А уж самому янычару – как достигнет он хотя бы такого ранга, в котором его называют баши, не говоря уж об аге, – о, ему все пути будут открыты. И торговый или ремесленный дом, в который он входит как «свадебный ага», процветет невозбранно. Особенно если управляет этим домом его взаправдашняя семья: отец, дядья, старшие братья, племянники. Причем семья турецкая, и ранее пользовавшаяся всеми возможностями, доступными лишь правоверным…

Ничего этого янычарские родичи не получат. Во всяком случае, от Аджеми. Он из себя ковал настолько правильного янычара, что и наставникам в Эндеруне, поди, неловко становилось. Такие, как он, парчовый пояс не носят, их удел – сложить голову в сражении еще прежде, чем до среднего ранга дослужатся. И тем паче не станет такой человек пользоваться для карьеры тем, что он был другом юности султана. Самое большее – попросит своего друга юности, когда тот станет наконец султаном, оказать ему высшую милость: послать в опаснейшую из битв…

Когда девушки это про Аджеми поняли, им тоже стало в его присутствии неловко. Впрочем, надолго такое чувство не задержалось. Просто приняли к сведению, насколько он правильный, причем в первую голову как янычар. И следили за тем, чтобы ни самим на эту правильность не напороться, ни чтобы другим она урона не причинила. Хотя бы даже и самому Аджеми.

* * *

Подруги действительно могли сейчас оказаться необходимы как умиротворительницы. Если они с этим еще не опоздали: мальчишки как-то незаметно успели сказать друг другу опасные слова и теперь стояли в полной растерянности. Все. Почти все, то есть включая даже Ахмеда – но исключая, конечно же, Аджеми.

– Отвечаешь? – твердо, почти презрительно сказал он кому-то из близнецов, как и ранее, смотря в пространство между ними. – Уверен? О мой шахзаде, прикажи, чтобы сюда принесли шесты: увидишь, как твои янычары умеют биться древковым оружием!

Тут Аджеми наконец увидел Махпейкер с Башар и все-таки сбавил тон: говорить резко в присутствии девушек у него совсем не получалось.

– Не мои, а отцовские, – аккуратно вставил Ахмед.

Это он правильно сделал, потому что их сейчас слушает или, во всяком случае, может слышать множество посторонних ушей: дворец – он шкатулка с изобилием сюрпризов. И раз так, то все должны знать, что престолонаследник никоим образом не покушается на прерогативы отца своего султана.

Посторонние уши, надо думать, все восприняли правильно. А вот Аджеми и близнецы даже не заметили этой реплики. Стоят, глазами друг на друга сверкают, яростно раздувают ноздри.