Глава 6

Время состязаний

Матрак. О да, матрак. Можно сказать – игра, можно – состязание. Баловство с палками вместо стальных сабель, тренировочными щитами уменьшенного веса и прочим подростковым оружием. А можно сказать и так: боевое искусство.

Даже нужно такое сказать!

Но кровь Османов не должна быть пролита. Так заповедано издавна, и менять этот обычай не должен никто. Даже сами Османы.

Тем более сами Османы.

Именно потому Ахмету и Яхье не следовало никогда скрещивать клинки. С Мустафой тоже, но безумие Мустафы – действительное ли, придуманное ли – делало его совершенно неподходящим партнером для поединка, пускай даже дружеского, тренировочного. Нужен был кто-то еще. Кто-то, достаточно знатный для того, чтобы встать вровень с отпрысками великого султана, и достаточно обученный, чтобы эти самые отпрыски не посрамили себя, вступив в поединок с человеком слабым, беспомощным.

– Как думаешь, что-то решится на состязании? – Яхья смотрел на Ахмеда весело, улыбка кривила губы, но вопрос был задан серьезным тоном. Ахмед понимал, что имеет в виду брат, а потому его «Не знаю» было ответом на оба вопроса – и на заданный, и на тот, который на самом деле подразумевался.

– Надеюсь, хоть кто-то из этих бестолочей окажется на самом деле интересным собеседником… и неплохим бойцом, – еще веселей усмехнулся Яхья.

– О, я тоже надеюсь, – живо отозвался Ахмед. Братья переглянулись… и расхохотались.

Дураками шахзаде не были и прекрасно понимали: соревноваться будут не только юноши из безупречных семейств, но и их родители. Приз того стоил: близость сына к султанскому дому, дружба отпрыска с наследником престола могли стать прекрасным заделом для великолепного будущего. Ни один султан не забывал старинных друзей, и стоило ему взойти на трон, как золотой дождь милостей проливался на преданного товарища по детским играм. Если, конечно, на трон взойдет тот самый шахзаде, с которым ты играл в детстве, а не его более удачливый брат.

Огромный риск, но и награда тоже немаленькая. Потому родители и рисковали отпрысками. В конце концов, жены и наложницы, если что, других нарожают.

Ахмеда это всегда бесило. Разве Аллах не создал каждого человека единственным и неповторимым? Почему же все происходит так, как происходит?

Нет, он понимал. Трудно родиться шахзаде и не понимать таких простых вещей. Просто душа отказывалась принимать предначертанное.

– В конце концов, – Ахмед хитро поглядел на брата и принял преувеличенно скромный вид, – батюшке видней, кого приглашать. Мы же увидим претендентов на соревнованиях, верно?

Улыбка Яхьи стала откровенно хищной.

– Верно, – хмыкнул он. – Вот только там, где будет происходить настоящее единоборство, никого из почтенных глав семейств не окажется. А знаешь, я начинаю находить определенную… прелесть в жизни при гареме.

– Да уж, – прищурился Ахмед. – Главам семейств вход в султанский гарем, вне всяких сомнений, заказан.

– И если наш новый соперник по тренировкам осмелится, к примеру, оскорбить нас или нашего отца, да хранит его Аллах…

– Это будет очень, очень нехорошо. – Ахмед уже покусывал губы, чтобы вновь не расхохотаться. Глаза Яхьи хитро и весело блестели. – Конечно же, мы не должны общаться с таким недостойным юношей.

«И кто докажет, что он оказался именно таким недостойным?» – завершил он про себя невысказанную мысль.

На площадке для тренировок очень легко остаться наедине с неудачливым претендентом на внимание шахзаде. А еще легче – подстроить ситуацию, при которой бедолага сам полезет в ловко расставленную для него западню.

Вообще-то, Ахмед искренне надеялся, что до подобного не дойдет. Сыновьям султана нелегко проводить дни в одиночестве, друзья – это благословение Аллаха, и если есть возможность ими обзавестись, то такого шанса упускать нельзя. Однако наивным молодой шахзаде давно уже не был. Он понимал, как страстно влиятельные отцы семейств будут жаждать пропихнуть своего сына или внука туда, где можно преуспеть. И в эти игры Ахмед играть не желал.

* * *

Этого евнуха Яхья ранее не видел. Кожа его была значительно светлее, чем у прочих, а черты лица были довольно правильными – ни расплющенного носа, ни толстых губ… Даже полнота, естественная для евнухов его возраста (а этот был немолод), не портила его внешнего вида.

Полосатый халат свидетельствовал, что евнух этот давно уже работает в гареме султана. Впрочем, Яхья понимал, что халат-то достать много кто в состоянии. Но вот привычки и ухватки подделать уже сложнее. Кажется, евнух и впрямь давно уже находился здесь.

Почему же Яхья никогда его не видел?

Юный шахзаде на память не жаловался, а привычку обращать внимание на всех, выделять отдельные лица и накрепко увязывать их с именами завел достаточно рано – сразу же, как только понял, что это помогает налаживать с людьми хорошие отношения. У братьев были матери, которые защищали их и боролись за них. Его же достопочтенная матушка покоилась в роскошной тюрбе, и в гареме о ней старались не вспоминать. Была ли женщина, не было ли… И точно так же относились и к Яхье. Он с детства знал, что неудобен. Неудобен для братьев, которые чуть что бежали к мамочкам. Очень неудобен для Халиме-султан и Хандан-султан – ведь каждая из них мечтала стать валиде, а не прозябать в отдаленном дворце после смерти мужа. Отцу Яхья тоже не нравился – впрочем, тут шахзаде готов был проявить снисходительность, ибо султану Мехмеду не нравился ни один из его сыновей. Ахмеда он назначил своим преемником просто по праву старшинства – причем, возможно, ошибочно: эх, не было тогда во дворце той английской диковинки, гидравлиды с фигурками… она ведь еще и время отмеряет с точностью куда большей, чем промежутки между сменой стражи и часами положенных молитв…

Но все могло в любой момент перемениться…

Поначалу Яхье казалось, будто весь мир ополчился против него и жизнь султанского сына, оказавшегося в гареме без матери, который, словно мимолетная песня, не оставит после себя ничего. Но со временем он сумел найти и в этом преимущества. Многим не нравился «султанат женщин», начавшийся во времена роксоланки Хюррем и длящийся до сих пор. А Яхья, доведись ему воссесть на трон Османов, оказался бы султаном, за которым не стоит валиде. Стало быть, место свободно – хватай да пользуйся! И многие действительно хотели бы схватиться, Яхья об этом знал. Пока что эти доброжелатели держались в тени, но кто знает, может, в один прекрасный момент они проявятся?

Может, этот загадочный евнух и есть первая весточка от людей, мечтающих о сильном султане, не зависящем от женщины рядом с ним?

Евнух тем временем поклонился шахзаде и застыл, не сводя с Яхьи внимательных глаз.

– Кто ты и чего тебе нужно? – Голос юноши был притворно спокойным и равнодушным, даже слегка недовольным.

– Мое имя Илхами, господин, – евнух еще раз согнулся в поклоне, – и когда-то я служил твоей матери… Я был с ней до самой ее смерти.

Яхья воззрился на пришельца с нескрываемым любопытством.

О матери юный шахзаде знал немало. Она была потомком славного рода Комнинов, некогда правивших здесь – давно, еще до Османов. Став наложницей Мехмеда, приняла ислам, но по гарему упорно ползли шепотки о том, что юная красавица не отдала нательный крестик, спрятала его где-то… Сам Яхья такой верности христианству не понимал и не слишком в нее верил. Впрочем, люди иногда поступают странно… Еще его смущало, что о матери было написано в хрониках, но говорили о ней мало и неохотно. И ни одного евнуха, ни одной служанки – никого, кто ей служил, в султанском гареме не осталось. Яхья подозревал козни валиде Сафие, стремившейся таким образом обезопасить позиции Ахмеда.

Сам Яхья ничего против Ахмеда не имел. Его брат – хороший человек, честный и прямой, насколько это можно, если ты наследник империи Османов. Ахмед любил братьев, заботился о них, как умел. Может, даже не врал, когда говорил, что не хочет их убивать. Ахмед защищал Яхью и Мустафу от происков собственной матери – особенно Яхью, ведь Мустафу все считали душевно больным… зря, между прочим, считали, хотя мальчишка и вправду со странностями.

Но жизнь наследника Османов сурова, и, вполне возможно, настанет день, когда Ахмед больше не будет властен в своих желаниях. Его собственная партия, люди, которые возведут его на трон, потребуют от нового султана исполнить заветы предков, и к Яхье будут посланы люди с шелковым шнурком…

Впрочем, если небеса изменят свою волю и на трон взойдет Яхья, то он сможет диктовать условия, верно? У него нет сильной партии, так что помочь ему завоевать престол способно лишь чудо и кровь, много крови… однако крови Ахмеда он не прольет. Тюрьма – да, возможно. Роскошная тюрьма, с книгами и наложницами. Может, отдельный дворец. Может, даже отдаленная провинция, где Ахмед будет сам себе хозяином!

Осталась самая малость – взойти на трон.

И вот теперь этот евнух…

– Твоя мать, о шахзаде, любила тебя до последнего своего вздоха, – продолжал странный евнух, назвавшийся Илхами. – Она взяла со всех нас, ее верных слуг, клятву заботиться о тебе… но мы не сумели ее сдержать. Сразу после ее смерти нас отправили из дворца, из Истанбула. Потребовалось много времени, чтобы я сумел оказать услугу валиде Сафие и она вернула меня сюда. Теперь же моя жизнь в твоих руках, шахзаде. Я нарушил клятву. Если велишь – я немедленно пойду и лишу себя жизни!

И евнух застыл, опустив голову и скрестив руки на груди. Он явно не собирался рассказывать, какую именно услугу оказал валиде, и Яхья укротил на время естественный порыв потребовать полного и всеобъемлющего доклада. Время для глубокого доверия еще придет, пока же хватит и того, что у него во дворце появился союзник.

Разумеется, у Илхами просто обязаны были иметься собственные интересы. Куда же без них? Даже если предположить, что клятва действительно была принесена и принята, никто и никогда не станет рисковать жизнью только ради слов, произнесенных много лет назад. Но и для этого время придет – не сейчас, позже.