Но валиде не из святош, иначе она бы всех девчонок заставляла блюсти аврат, хотя бы малый. Просто фигура у нее уже совсем не та, что у юных девчонок, кандидаток в наложницы. И излишне им в полной мере знать, насколько она не та…
Медленным движением Сафие-султан опустила ноги с мраморной лежанки. Двое младшеньких сразу же кинулись, пали на колени, подсунули валиде под босые ступни высокие колодки банных сандалий. Очень удобно, когда все вокруг из благородного мрамора, да еще и нагретого должным образом, чтоб телу сладко было. Но пол в харарете не просто теплый, а прямо-таки горячий. И мокрый к тому же. По нему только в таких колодках и ходить – напоминающих помесь башмаков, ходуль и табуреток.
Махпейкер едва удержалась, чтобы не фыркнуть от смеха: эта пара поспешила вне очереди. Вот уж подлизы, желающие втереться в милость «бабушки Сафие», как будто такое возможно, как будто она не знает тут цену всему и всем!
Миг спустя она и Башар слитно подхватились со своей лежанки, потому что подавать банные сандалии может кто угодно, это в любом случае долг гедиклис, служанок. А вот когда Сафие-султан встает на эти свои «ходули», то ее подпорками должны служить они, Махпейкер и Башар, ее девочки, бас-гедиклис: ближние служанки и воспитанницы. Хадидже, разумеется, тоже из воспитанниц, но она пойдет следом, неся корзинку с полотенцем и притираниями: опираться на ее плечо «бабушке Сафие» неудобно. Действительно жирафа.
Итак, они подхватились – но замерли, не завершив движение: взгляд старухи уперся в них, как ротанговая трость. Сперва остановил, а потом мягким, но неодолимым нажимом снова опрокинул навзничь, голыми спинами на теплый мрамор.
Девочки беспрекословно повиновались молчаливому приказу, в полном недоумении уставившись на свою госпожу. А вот Хадидже, должно быть, все поняла еще до того, как они дернулись было вскакивать: лежала, не просто дрожа, а прямо-таки трепеща. Махпейкер испуг подруги всей кожей чувствовала, левым боком.
Валиде-султан жестом подозвала тех двоих, что только что подали ей сандалии, – и эти гедиклис (как их зовут-то, малолеток?) покорно приблизились, тоже недоумевая, дали опереться на себя. Старуха недовольно поморщилась: девчонки были совсем мелкие, ей пришлось положить им руки даже не на плечи, а на макушки.
Сделала шаг к «пупочному камню», слегка качнулась: та девица, что пришлась под левую руку, чуть приотстала, не рассчитав шаг. Махпейкер, бешено округлив глаза, украдкой показала дуре кулак.
– Лежите, – не то приказала, не то просто сказала Сафие-султан. – Привыкайте. Гёзде мне иной раз тоже прислуживают, но не так, как гедиклис.
В самом деле! Ведь они, Махпейкер и Башар, отныне – гёзде: те, на ком остановился благосклонный взгляд… ну, пусть не султана, но старшего шахзаде.
– Мы будем тебе подпорками, даже когда станем икбал, госпожа! – пылко пообещала Махпейкер.
– Там посмотрим. – Валиде чуть заметно улыбнулась. – Сперва станьте…
Подруги украдкой обменялись недоумевающими взглядами: конечно, станут! Что тут сложного. Да это ведь от них даже и не зависит теперь: свой приказ шахзаде Ахмед отменил только для Хадидже, то есть для них двоих он, выходит, подтвержден. Значит, сегодня вечером быть им в опочивальне Ахмеда. А девушка, перешагнувшая порог султанской опочивальни, становится икбал, счастливой, фавориткой султана. Счастливой фавориткой султана. Опочивальня будущего султана, престолонаследника, обладает теми же волшебными свойствами, что и собственно султанская: ее порог превращает гёзде в икбал.
Конечно, если валиде-султан прикажет, то перед ней даже наилюбимейшая фаворитка расстелится ковриком, почище юной служанки. Во всяком случае, когда речь идет не просто о валиде, но о «бабушке Сафие». Перед ней и старшие кадынэ, матери султанских сыновей, на цыпочках ходят!
Махпейкер сделала мысленную пометку: завтра утром они с Башар, уже полноправные фаворитки, на всякий случай поклонятся старухе так же глубоко, как сегодня на рассвете, когда они простыми служанками были, даже не гёзде. А дальше уж видно будет, как себя вести. Они не дуры и сами себе не враги.
Хадидже, когда она к ним присоединится в качестве третьей фаворитки, разумеется, точно так же поступит.
Ну и потом, если продолжать вести себя по-умному, все вообще лучезарно будет. Они – три драгоценные жемчужины, подруги навсегда, любимицы наследника, а позже и султана… причем бабушка этого султана так и останется для них «бабушкой Сафие», а ведь именно она самый старший мужчина во дворце, не внук же ее, тем более не сын…
Сафие-султан умеет пасти гаремное стадо. Но с возрастом никто не молодеет, и она, конечно, поймет: вскоре ей потребуются надежные подпаски. Совсем скоро. Может, уже сейчас нужны.
И лучше, чем они трое, с этим никто не…
– Мэри… – почти беззвучным шепотом прошелестела Башар прямо у нее над ухом, потому только Махпейкер и расслышала. А вот валиде-султан – та умеет слышать и вовсе беззвучное – смерила Башар многообещающим взглядом (прежние имена запретны!), но ничего не сказала. Перевела взгляд на Марию. То есть Хадидже, конечно: давно и навсегда Хадидже!
Та уже и не трепетала. Лежала как мертвая, камень на камне.
Махпейкер, на краткий миг и сама ощутившая себя Анастасией, вдруг почувствовала, как сердце ее прострелило болью. Усилием воли она в следующее же мгновение сделалась прежней, но боль не исчезла. Боль и жалость.
Наверно, еще с минуту валиде осматривала «жирафу», словно книгу читала. Все это время никто в жарком зале не дышал.
– Ты ни в чем не виновата, девочка, – наконец произнесла старуха, и эти слова, прозвучав, стали овеществленным действием: из тех редких, всего несколько раз в жизни случающихся событий, которые определяют дальнейшую судьбу. – Виноват только мой внук… мой взрослый маленький внук… – Она немного помедлила. – Впрочем, он кровь Османа по прямой линии, а значит, вины на нем нет и не может быть. Вырастешь – поймешь.
– Да куда уж ей дальше расти… – с облегчением хихикнула Махпейкер, потому что эти последние слова Сафие-султан произнесла с легкой улыбкой, прежним голосом, а значит, и все остальное рассеялось, миновало, вернулось к прежнему.
Могущественная валиде теперь снова «бабушка Сафие», а подруга, только что отвергнутая капризной волей «маленького внука», этой мальчишеской прихотью не низвергнута, она остается гёзде, да и статус бас-гедиклис не утратила, поистине чудо. Быть ближней служанкой и воспитанницей валиде-султан – это, пожалуй, не меньше весит, чем положение фаворитки султана. Все просто замечательно складывается!
Тут же осеклась, пожалела о своем смешке, потому что «бабушка Сафие» смерила ее тем же взглядом, что давеча достался Башар: мимолетным, но запоминающим.
– Всегда есть куда расти, – скупо обронила старуха, вновь делаясь валиде-султан. – Ты это тоже поймешь. Вскоре.
Ничего не миновало. И прежней их жизнь теперь уже не будет.
– Идем, девочка. – Сафие-султан, опираясь на макушки двух служанок, повернулась к выходу и уже через плечо кивнула Хадидже: – Поможешь мне…
Когда Хадидже вскочила с мраморной плиты, одна из девчонок вознамерилась было подать ей банную обувь: сообразила, мышка серенькая, что бас-гедиклис, раз уж та сейчас у «бабушки Сафие» остается единственной, сделалась достаточно важной персоной, чтобы ей и самой прислуживать. Но Хадидже ничего этого не заметила. Так рванулась, что опередила услужливую девицу, чуть не оттоптав ей пальцы. Поскользнулась на мокром полу и не удержала бы равновесие (в этот миг ее как раз никто поддержать не догадался), но валиде-султан сама удержала девушку за плечо.
Все, кто видел это, дружно охнули. Хадидже после такой неловкости оставалось только умереть на месте или хотя бы сквозь землю провалиться, прямо сквозь мраморные плиты горячего зала. Однако старуха не позволила даже пасть к ее ногам: нетерпеливым жестом указала на корзинку – и вновь поманила за собой.
Так они и ушли из харарета – вчетвером: госпожа, две служанки в качестве ее живых подпорок… и ближняя служанка, воспитанница. Одна. Действительно жирафа: служаночьи сандалии куда ниже, чем деревянные колодки госпожи, но Хадидже, хотя и сутулилась от смущения, все равно возвышалась над Сафие-султан чуть ли не настолько же, как та – над своими подпорками.
М-да. Шахзаде Ахмеда можно понять: он в самом деле рядом с этой гёзде выглядел бы не господином и повелителем, а младшим братишкой. Что крови Османа, наверно, не подобает.
А вообще-то жирафа – существо не просто высокое, но и красивое. И элегантное в движениях. Если не прямо сейчас, то когда стряхнет с себя страх и смущение, когда всю цену себе узнает. Наверно, Ахмед тоже ощутил это. Сам еще не осознал, по малому своему росту и мальчишескому возрасту – но ощутил. Не верблюдицей же назвал, не коровой!
…Совсем уже на выходе одна из живых опор – та самая, которой Махпейкер продемонстрировала кулак, – ухитрилась незаметно для «бабушки Сафие» чуть-чуть развернуться в сторону центральной лежанки горячего зала. Девчонка встретилась с Махпейкер взглядом – и, торжествуя, показала ей язык.
Так. Фатима ее, кажется, зовут? Дура ты, Фатима. В чем и убедишься очень скоро.
Я тебе это обещаю.
– Когда моего троюродного брата женили, они с невестой тоже не знали, как себя вести… – Башар остановилась, словно зацепившись за тесьму, связывавшую ее с прошлой, навсегда ушедшей жизнью. – Он тогда мне таким взрослым казался, я даже удивлялась: чего, мол, так робеет? А теперь понимаю: он младше нас сегодняшних был. И невеста – еще на год младше.
– Там у вас тоже свадебные обряды какие-то особенные были? – От внезапного любопытства Махпейкер забыла, до чего же это запретная тема: такие воспоминания.
– Сва-а-адебные… – протянула подруга с особой интонацией. – То-о-оже…
Они обе одновременно потупились, но по-настоящему горевать не стали. Всякий знает: Хандан и Халиме, хоть и называют их женами султана, на самом-то деле… не вполне таковы. Не сочетался с ними султан таким браком, который Сулейман, его великий прадед, когда-то заключил с рыжей роксоланкой.
"Кёсем-султан. Величественный век" отзывы
Отзывы читателей о книге "Кёсем-султан. Величественный век". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Кёсем-султан. Величественный век" друзьям в соцсетях.