Так что да, Хадидже было о чем думать и на что обращать внимание, кроме услужливого Гиацинта. Тем более что Осману она, пожалуй, понравилась даже слишком сильно и ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы перенаправить хотя бы малую толику его внимания на Мейлишах и Ясемин. А ввести и их тоже в его гарем было необходимо, это Хадидже понимала и без подсказок богини. Не каждой Хадидже достается в мужья пророк Мухаммад, мир ему, лучший из людей, верный своей единственной жене до самой ее смерти. А верные соратницы нужны каждой. И лучше, если выбранные твоим мужем (ну ладно, повелителем) жены будут как раз из таких верных соратниц, а не глупых тварей вроде Фатимы, готовых нагадить тебе даже не ради собственной выгоды, а просто по внутренней подлости мелкой душонки.

Может быть, все-таки стоит ввести в число подруг и соратниц ту, которую Кёсем назвала тем же именем и в тот же день, что и тебя? А еще высказала пожелание, чтобы вы были как сестры…

Странная мысль.

Ясемин, правда, не удалось подняться выше икбал, ее робость и слезливость пришлись Осману не по душе, а вот Мейлишах справилась отлично, и теперь Осман посылал за нею чуть ли не чаще, чем за Хадидже.

Именно Мейлишах обратила внимание Хадидже на странное поведение Гиацинта. Хадидже присмотрелась и поняла – да, действительно, никому из прочих наложниц так не прислуживают. Даже хасеки. Не то что вчерашним икбал – персональных евнухов не имеют даже кадинэ, уважаемые матери султанских сыновей! Да что там, у самой валиде, Халиме-султан, и то нет таких, ей прислуживают три старые наложницы Мустафы, каждая из которых стремится стать хазинедар, единственной доверенной прислужницей, раз уж не удалось родить султану сына и закрепить за собой статус кадинэ. Статус хазинедар ничуть не хуже, а в некоторых отношениях так даже и лучше – во всяком случае, когда речь идет о Мустафе.

Стало понятно, что евнух вертится рядом не просто так, – в Доме Счастья никто и ничего не делает просто так, все преследуют свои цели. Вот и у Гиацинта тоже была цель. И он не стал плести завесу из хитрых слов, пряча ее от Хадидже, когда та открыто подступила к нему с прямым вопросом.

Гиацинту нужен был еще один урок массажа. А лучше – несколько.

Это было понятно, папа-Рит тоже очень долго терпел тетю Джаннат только за ее золотые руки и не выгонял, хотя она и была уже старая. Только вот Гиацинт оказался намного умнее папы-Рита, хотя и моложе был. Он желал быть не глиной в умелых руках, не обучающим пособием – он хотел быть учеником. И научиться сам. Сказал, что восхищен умением Хадидже, сказал, что пробовал повторить то, что запомнил с того урока, но у него почти ничего не вышло. А он очень хочет, чтобы вышло. И ради этой цели он готов и дальше угождать новоиспеченной хасеки.

Конечно же, Хадидже возмутилась. И конечно же, отказалась наотрез.

Хотя и жалко было терять ценный источник сплетен и услужливого помощника, она не собиралась рисковать новообретенным положением. Ей вполне хватило прилюдной выволочки за неподобающее поведение, от Халиме-султан полученной, спасибо, повторения урока не надо, Хадидже всегда все хорошо усваивала с первого раза. Еще когда Шветстри была.

И что с того, что никого из них троих тогда не наказали, а Кёсем, когда ей нажаловались, только посмеялась. Об этом, кстати, тоже Гиацинт рассказал – и о том, что, отсмеявшись, Кёсем тогда решила, что ее девочки взрослеют и их действительно пора знакомить с шахзаде. Так что можно сказать, что все сложилось как нельзя лучше. Ну так тем более не стоило рисковать! К тому же все знают, что евнухам верить нельзя, они хитры и неблагодарны, стоит Гиацинту получить желаемое – и он мигом забудет, кто такая Хадидже и как ее зовут, и это в самом благоприятном случае.

Лучше не поощрять. Скоро ему надоест выклянчивать вожделенный урок и он отстанет. Обязательно отстанет.

Должен же он понимать слово «нет», особенно когда это «нет» сказала сама Хадидже!

* * *

– Все спокойно, госпожа!

Хитрую малявку звали Дениз. Пришлось все-таки запомнить. И сначала, имя это услышав, Хадидже подумала, что морем догадливую вертлявую и до чрезвычайности шуструю мелочь назвали в насмешку, а потом заметила ее глаза, спокойные, серо-зеленые, безмятежные на поверхности. И поняла, что такой спокойной может быть только очень глубокая вода, дна которой никогда не увидит никто посторонний. Гаремные насмешницы, если таким именем ее наградили именно они и исключительно шутки ради, просчитались – девчонка действительно была похожа на море. И столь же опасна.

А опасных лучше держать поближе.

– Все спят, коридор пуст.

Ее шепот был хорошо слышен в тишине ночи, но вряд ли об этом стоило беспокоиться – учебное крыло дворца словно вымирает с вечера и до рассветного намаза, а уж в эту душную служебную каморку под самой плоской крышей и днем-то редко кто заглядывал. И если внимания особо бдительных старших евнухов не привлекла возня, тихие разговоры и перемежающиеся хихиканьем сдавленные стоны в пустом крыле, то тихий шепот Дениз их не потревожит тем более. О младших же евнухах, что любили устраиваться на ночлег в прохладных пустых коридорах, можно вообще не беспокоиться – о них должен был побеспокоиться Гиацинт. И, судя по тому, что ни в одном из темных проходов, по которым маленькая компания пробиралась по стеночке чуть ли не на ощупь (светильников по понятным причинам зажигать не стали), они ни разу не споткнулись о спящего в неположенном месте мальчишку, Гиацинт действительно побеспокоился. Вряд ли ему удалось разогнать их далеко, мальчишки любопытны, но хорошо уже и то, что хотя бы под ногами никто не путался. Интересно, сколько глаз сейчас наблюдает за Дениз и Хадидже из неосвещенных углов в этом кажущемся совершенно пустым крыле?

– Можно идти, госпожа!

Хадидже поднялась с верхней ступеньки, на которой сидела, ожидая, пока доберутся до спальных помещений остальные члены ее маленькой партии, и пошла следом за Дениз. Она не спешила и не боялась кого-нибудь встретить, особенно теперь, когда все следы преступно неподобающего поведения уничтожены, а соучастники благополучно добрались до своих тюфяков. Мальчишки мешать не будут – они заинтересованы сохранить все в тайне ничуть не меньше Гиацинта, им тоже хочется овладеть секретом массажа, дающего власть над чужим наслаждением. Вероятность же встретить кого-то другого минимальна.

Но даже если и попадется навстречу кто из высокостатусных полуночников, имеющих право задавать вопросы, даже если начнет расспрашивать, ничего он не выяснит и не докажет. Какой массаж, о чем вы? Какие уроки? Да кто вам сказал? Им, наверное, приснилось что-то неподобающее после слишком обильного ужина, вот и все. Просто ночь очень душная, не спалось, решила прогуляться. А что не одна, ну так не может же икбал сама таскать за собою подушечку для сидения, вот и пришлось разбудить гедиклис, вдруг захочется посидеть у фонтана. А каменная скамья остывает быстро, даже самой душной ночью, на ней не стоит сидеть той, что вынашивает наследника шахзаде Османа…

Да-да, вот именно так она бы и ответила, ненавязчиво поставив вопрошающего на место. И даже расстроилась чуточку, когда оказалось, что некому отвечать. Не на ком сорвать самой себе непонятное раздражение.

Хотя с другой стороны – чего же тут непонятного? Все тут понятно. Почему сегодня, к примеру, Хадидже занимается вовсе неподобающим ей делом, вместо того чтобы делить ложе с Османом? Да потому, что ложе с Османом делит Мейлишах.

На первый взгляд все вроде бы и правильно – Хадидже уже понесла, уже обеспечила себе будущий статус кадинэ, а Мейлишах пока еще просто полуикбал-полухасеки, ни то, ни се, то ли вполне себе халяльная рыба, то ли совсем нехаляльная ветчина. Для Мейлишах это важнее, и умом Хадидже все понимает, сама же старалась, – так чего же теперь жаловаться, когда твои старания увенчались успехом?

Только это ведь именно что умом. А тело хочет быть наполненным, хочет мучительно, до дрожи в коленках, до ноющей поясницы и болезненного напряжения каждой жилки, до нестерпимо сладостных снов, после которых просыпаешься вся в слезах, потому что сон прервался слишком рано. И остается только зажимать кулаки между бедрами и глушить в подушке стоны, чтобы не услышал кто, – потому что хорошей женщине не пристало испытывать подобного, так ведут себя лишь суккубы, вечно проклятые перед лицом Аллаха, а уж хорошей перчатке так и тем более не подобает иметь своих желаний, отличных от желаний богини.

Только вот кто придумал, что они – отличны? Разве высшая честь и доблесть перчатки не в том, чтобы быть наполненной предопределенным Аллахом посланцем богини? Да хорошая перчатка должна всеми силами жаждать этого наполнения – а она жаждет, о, как же она жаждет! До судорожно поджатых пальцев на ногах и желания собственными руками расцарапать красивое личико той, кого Осман вот сейчас, в эту минуту, до самых краев наполняет блаженством, снова и снова, снова и снова, – о да, наследник силен и неутомим не только на тренировочной площадке.

Днем за делами и суетой можно было отвлечься, а ночами неподобающие мысли и желания одолевали сильнее. Хадидже потому и назначила тайный урок именно на сегодня, что поняла – все равно не уснет, так и проворочается до самого рассвета. Как только узнала, что сегодня к Осману вызвали Мейлишах, так сразу и послала за Гиацинтом. Лучше уж совместить опасное с полезным, избежав неподобающих мыслей, – а мысли об убийстве Мейлишах определенно неподобающие, тут уж никак иначе воспринять невозможно.

К тому же Гиацинт ей понравился своим упорством, своим непременным желанием достичь поставленной цели, своей настойчивостью – теми качествами, которых, как принято считать, евнухи лишаются вместе с мужским достоинством, превращаясь в существ куда более расчетливых, уступчивых, податливых и подлых, чем любая женщина. Она тогда ясно дала понять, что никакого урока не будет, а он сказал, что подождет и будет надеяться: когда-нибудь госпожа передумает. Хадидже была уверена и в том, что не передумает, и в том, что надолго терпения у евнуха не хватит.