Поэтому сегодня кто-то будет принят в гарем. В тот младший гарем, который вот-вот может сделаться старшим.

Не то чтобы Кёсем считала, что осчастливит этим выбором тех, кто его удостоится. Лишать девочек, взятых в набегах, проданных и преданных, их собственных имен, давая им взамен гаремные прозвища, приучать их лгать и изворачиваться, муштровать и требовать невозможного в надежде получить хоть что-нибудь…

Кёсем всей душой хотела бы дать этим девочкам свободу, отпустить их к семьям, к родным людям, к тем, кто их по-настоящему любит. Да, она хотела этого. Но не могла.

Она стала уже чересчур здешней. Слишком хасеки. И быть кем-либо еще уже невозможно.

Да, в конце концов, выжила ведь она сама здесь! И не просто выжила, а преуспела. Значит, с ее помощью и другие сумеют.

Подобные мысли казались ей самой жалкими и неуместными. Попытка обелить себя, не нужная никому, даже ей самой. Нет уж, стоит принимать судьбу такой, какая она есть, и не выдавать красивые, но пустые фразы за чистую монету. Правда же, горькая и неприятная, состояла в том, что во дворце Кёсем-султан не на кого было опереться. Свои люди окружали Халиме-султан, свои люди имелись у кого угодно – только не у нее.

Трудно в такое поверить, все убеждены в обратном. Никто и не верит, к счастью. Но это так.

Братья Крылатые не вмешивались в дворцовую жизнь. Они были далеко, у них имелись собственные цели. Союзники? Несомненно. Но не люди Кёсем-султан. Не те, кто в нужную минуту подставит плечо, убережет от беды, поможет управлять огромной и неповоротливой громадиной, каковой представлялась Кёсем теперь Оттоманская Порта.

Это мог бы сделать Картал как… Она, Кёсем, сама не могла бы сказать кто – ее возлюбленный? тайный супруг перед Аллахом? отец их тайного сына? просто ближайший друг или друг детства? Но ни в одной из этих ипостасей он не может появляться во дворце хоть сколько-нибудь часто.

Девчонки – маленькие, слабые, напуганные… Как выяснить, кто из них достоин, кто сумеет не только составить счастье подрастающим шахзаде, но и помочь Кёсем в нелегком деле управления державой? Как не принять испуг за слабоволие, свободомыслие за дерзость, печаль за небрежение обязанностями?

От всех этих мыслей отчаянно болела голова. Кёсем потерла виски и отправилась смотреть тех, кому судьба даровала сомнительное удовольствие быть кандидатками, имеющими шанс оказаться отобранными для султанского гарема.


Их было сравнительно немного – около пяти десятков. Пустяк для Оттоманской Порты, могучей державы, не жалеющей для своих правителей самого лучшего, добытого в набегах или купленного на невольничьих рынках. Пять десятков девочек, из которых следовало выбрать… может быть, будущих султанш.

Кёсем знала, что Сафие-султан управлялась с куда большим количеством претенденток. Ну так то Сафие-султан. Она… скажем так: у нее был опыт.

Опыт, которого нет у Кёсем-султан. Хотя и она не впервые принимает такое решение.

В любом случае стоит поначалу взглянуть на тех, кто помладше. Они еще не умеют прятать истинные чувства. Хотя какие там чувства – один лишь страх. И Кёсем этих девочек отлично понимала.

Воспоминания, казалось бы, давно и прочно похороненные под спудом лет, ожили и болезненно отозвались в сердце. Вон двое, держатся за руки – они подруги или просто хватаются за более-менее знакомую опору, пытаясь не потерять себя среди равнодушной роскоши султанского дворца? Вот девочка, низко опустившая голову, честно старающаяся скрыть слезы, а они, невольные и непрошеные, катятся по тугим детским щекам. И жаль ее, и не хочется для нее новых испытаний, но и брать в гарем такую не следует – дворец не для слабых духом, не для несчастных, которые не умеют сдерживать эмоции.

Красота при этом роли не играет: сюда не пришлют некрасивых или тех, кто рискует быстро потерять детскую прелесть, у кого вытянется с возрастом лицо или заплывут жирком глаза. В этом опытные людоловы и торговцы рабами разбираются получше Кёсем-султан, в этом им можно довериться. Кроме того, всех, кого привозят в султанский гарем, внимательно осматривают евнухи, так что эти девочки прошли уже два достаточно жестких, даже жестоких, отбора. Но торговцы рабами, равно как и управители санджаков, не оценивают ум, не обращают внимания на хватку и совершенно не разбираются в том, какие качества должны отличать будущую султаншу. Евнухи разбираются в этом получше, но и они основное внимание уделяют послушанию и спокойствию девочки. Для них самая лучшая женщина – это та, которая во всем полагается на них.

Такую султаншу видеть рядом с сыном Кёсем не желала. Ни с одним из сыновей.

В общем, евнухи здесь не помогут. Скорее помешают: при виде мужчин (каких ни есть) девочки заробеют, закроются в своем мирке, откажутся показывать истинную свою сущность. Даром что мужчинами евнухов можно назвать с большой натяжкой – будущие обитательницы гарема слишком привыкли жить в мире, где мужчины главные, где женщинам нужно всегда уступать и быть покорными. Это неплохо для примерной жены крестьянина, да и для вельможи еще ничего, но для султанши вовсе не годится. Султанша твердо должна знать, когда прикинуться покорной, уступить мужской воле и желаниям, а когда настаивать на своем и идти до конца.

Для начала Кёсем отобрала около десятка девочек. А вниманием ее завладели две. Одна – яркая, резкая, похожая на экзотическую птицу, но не ту, которая клюет зерна с руки, а на такую, которая и сама не прочь поохотиться, подзакусить незадачливой ящеркой или мышью. Вторая – красавица, каких поискать, но красоты своей, похоже, стесняется: пропускает вперед других, старается укрыться в тени какой-нибудь колонны… Но в глазах сияет ум, причем ум незаурядный. Должно быть, именно такой Меджнун из бессмертной поэмы впервые увидал свою Лейли.

Хорошо бы этим двум девочкам подружиться…

О Аллах, да о чем она думает? Кёсем покачала головой и мысленно выругала себя. Не дело это – видеть в совершенно незнакомых девчонках Махфируз и Башар. Или же дело в том, что та, с ястребиными глазами, напоминает не столько Башар, сколько… саму Кёсем в молодости?

Все равно – не дело это.

Но отвязаться от ощущения странной близости с совершенно незнакомой юной красоткой оказалось почти невозможно.

Чтобы как-то отвлечься, Кёсем принялась расспрашивать избранниц об их прежней жизни. Начала специально не с тех двоих, а когда очередь дошла до них, даже отодвинулась слегка, всем видом показывая, что не выделяет их среди прочих. Красавица охотно поведала, что зовут ее Марика, что родом она из глухой сербской деревушки, что в семье с ней вместе было четверо детей, а она третья, и что еще двое ее братьев умерли во младенчестве… А вот та, с ястребиными глазами, явно осторожничала. Назвала имя матери; слегка запнулась, говоря об отце. Отделывалась общими фразами, слова тщательно подбирала. Интересно, почему? Не желает, чтобы кто-то еще разделил с ней воспоминания, которые она считает своими? Или что-то нечисто с ее родословной?

Знатного рода она не была: манеры плохие, читать и писать не умеет или же умеет кое-как… Не Башар, одним словом. Так в чем же дело?

По завершении беседы Кёсем обвела взглядом всех своих избранниц и спокойно сказала:

– Вот что вы должны крепко-накрепко запомнить. Здесь и сейчас вы вспоминали о прошлом в последний раз, теперь его для вас нет. Вы – чистый лист, и то, что будет написано в вашей повести, зависит только от вас самих. Те девочки, о которых вы мне только что рассказали… их больше нет. Кто есть, спросите вы? Я отвечу: новые девушки, родившиеся и расцветшие здесь. Тебя отныне зовут Нилюфер, тебя – Джайлан, тебя – Гюлай…

Имя для красавицы Кёсем выбрала сразу. Такая девушка способна осчастливить своей любовью какого угодно мужчину, даже самого пресыщенного. Так пускай же она зовется Мейлишах, что означает «страсть» или же «желание».

А вот со второй девушкой все оказалось куда сложнее. Назвать ее Башар, в память о подруге детства? Но она не победительница, такие, как и сама Кёсем, скорее отступят перед преградой и посмотрят, можно ли ее каким-нибудь образом обойти. Дать собственное детское имя? Но в гареме его помнят слишком многие. Не забыли еще – в гареме вообще много чего не забывают, хотя память об иных вещах и подобна песку, струящемуся сквозь пальцы. Но если назвать девочку Махпейкер, то многие решат: вот она, любимица Кёсем-султан! И жизнь этой девочки тогда не будет стоить и медной монеты.

– …А с тобой пока подождем. Не бойся, многим имя дается не сразу.

Девочка едва заметно вздрогнула. И одновременно с ней тоже едва заметно – от Кёсем это не скрылось, она специально следила, – вздрогнула еще одна девочка, та единственная гедиклис из числа ранее принятых в младший гарем, которой она приказала сегодня прийти сюда. Больше ни одной гедиклис тут не было. Только претендентки.

Да, имя не всегда дается сразу. С другой стороны… Первая жена Пророка – мир ему! – женщина, во все времена уважаемая, и очень многие получали это имя…

– Ты будешь Хадидже, – сухо сообщила Кёсем, посмотрев на новенькую.

Та снова вздрогнула, но, тут же овладев собой, поклонилась. И не позволила себе кусать губы до тех пор, пока Кёсем не отвернулась от нее. Зеркальце – отличная вещь, в него многое можно увидеть: и неуверенную улыбку Мейлишах (кажется, все обошлось, можно расслабиться!), и смятение новонареченных Джайлан с Гюлай, и прищуренные глаза юной Хадидже, которая словно бы решала для себя в этот момент, как ей жить дальше.

А потом Кёсем отпустила их всех величественным, но милостивым мановением руки. Всех, кроме стоящей у дальней стены гедиклис. Ту, наоборот, подозвала.

Девчонка подошла, затрепетав, хотя Кёсем знала, что была она не робкого десятка. Даже чуть слишком.

– Ты тоже будешь Хадидже, – произнесла Кёсем, глядя не на нее, а в сторону, иначе в глазах могли блеснуть слезы. – Не в честь старшей супруги Пророка, а… знаешь, в честь кого?