Кюджюкбиркус ловко спрыгнула на землю и от избытка чувств прошлась «катящимся солнцем» – с ног на руки и снова на ноги. Как же здесь хорошо! И как же хорошо быть избранной богиней и Аллахом, а в самом скором времени наверняка еще и шахзаде. Наставницы-калфа говорили между собою, что сегодня предстоит не простой урок, а испытательный, что по его результатам уста-хатун примет какое-то важное решение. А какое решение может быть самым важным? Конечно же, кто из гедиклис достоин предстать перед шахзаде!

Калфа, конечно, шушукались не с Кюджюкбиркус, а друг с дружкой, вовсе не желая посвящать посторонних в свои планы, но у Кюджюкбиркус есть уши. И эти уши всегда направлены в сторону тех разговоров, которые почему-то считаются для них не предназначенными.

Значит, это случится сегодня! Надо только правильно себя показать, убедить, что достойна. Жаль, наставницы говорили очень тихо, а при попытке Кюджюкбиркус приблизиться вообще замолчали, и ей так и не удалось разобрать, на каком уроке будет происходить испытание. Уроков сегодня должно быть пять – игра на сетаре, гимнастика, танец живота, стихосложение на фарси и косметика. И ни один из них Кюджюкбиркус не пугал, она знала, что справится.

Короткие рифмованные восхваления красоты и мудрости собеседника давались Кюджюкбиркус не так чтобы очень, но она давно уже заметила, что тут главное – подача, протяжная напевность с горловым придыханием, правильная улыбка, правильный взгляд, как еще папа-Рит учил, калфа тут ничего нового не добавили, правильно улыбаться и смотреть Кюджюкбиркус и до них умела. И все! И никто не обратит внимания, что ритм сбит, сравнение не слишком изысканное, а рифма хромает. Гимнастика и танцы – да тут и говорить смешно, в этих занятиях у Кюджюкбиркус нет достойных соперниц не только среди гедиклис, она и половину старшего гарема за пояс заткнет. А все почему? А потому что тренируется постоянно, пока они у фонтана прохлаждаются или сладкую пахлаву уминают за обе щеки. С сетаром тоже трудностей быть не должно, три струны, ничего сложного. Главное, опять же, – выглядеть уверенно и улыбаться правильно.

Но самым удачным было бы, если бы проверочным оказался урок по изготовлению и применению косметики для лица и тела. Вот тут-то бы Кюджюкбиркус показала, на что способна! Вот тут-то бы она развернулась!

Они ведь тут страшные неумехи по этой части, даже калфа! Нет, конечно, гедиклис учат изготавливать краску для ресниц, перетирая жженую скорлупу грецкого ореха, замешивать в нужной пропорции басму с хной для чернения волос или взбивать масло с рисовой пудрой и мягкой охрой, а также выбеливать лицо соком лимона – но и только! Все остальные краски, помады и притирания в Дар-ас-Саадет поступают извне, от специальных купцов, что везут их из Персии, Индостана или Египта. Даже простых кошенильных жучков никто из наложниц не давил сам – яркую краску для губ приносили евнухи уже готовой, в виде густого сиропа, оставалось только взбить с маслом – и все. Да и это считалось достойным разве что гедиклис, уже гёзде почитали чуть ли не зазорным знать, из чего и как изготовлены ее краски и притирания, – достаточно и того, что она знает, как ими правильно воспользоваться к вящей усладе взора султана.

Поначалу Кюджюкбиркус не могла поверить в подобное – как может взрослая женщина доверить свою красоту (а значит, и саму свою жизнь и благополучие!) в чужие руки? Тем более незнакомые руки неизвестного мастера, полно, да мастера ли вообще?! Ведь если жуков давили неправильно или очистили плохо, то после такой помады на губах появятся долго не заживающие язвочки! А могут и шрамы остаться!

Впрочем, присмотревшись внимательно, Кюджюкбиркус на губах ни у кого из старших наложниц ни язв, ни шрамов не обнаружила. А помадой они пользовались постоянно, так что если бы с ее составом что-то было не в порядке, никак не смогли бы избежать разъеденных губ. С некоторым сомнением, но все же приходилось признать – неизвестные мастера были именно мастерами и ремесло свое знали. Но их мастерство не делало обитательниц Дар-ас-Саадет меньшими неумехами и лентяйками!

Они ведь сами в эти краски почти ничего не добавляли, полагая, что и так хорошо! А когда Кюджюкбиркус попыталась подсказать, еще и высмеяли ее, мол, гедиклис, а лезет поперед калфа! Что ж, Кюджюкбиркус не стала настаивать, но обидчиц запомнила. И решила дождаться более удобного случая и заранее подготовиться, чтобы посрамить глупых обязательно на глазах у старших наставниц. И чтобы все они собственными глазами убедились, насколько же сильно отличается от простой кошенили помада с добавлением тертой рыбьей чешуи! И, понятное дело, в лучшую сторону отличается, приобретая глубокий перламутровый блеск, от которого губы становятся похожими на сказочную драгоценность, мифический алый жемчуг, что дарует бессмертие.

Ах, как было бы славно, если бы действительно испытательным оказался именно урок косметики!

Глава 6. Нареке

Флейтист, чьи мелодии в театре теней о Карагёзе и Хадживате обозначают смену темы


– Ой, мамочки! – прошептала Ясемин, прижимая ладошки к побледневшим щекам, когда ведущая урок калфа вдруг замолчала на полуслове, а в учебную комнату гедиклис из полутемного коридора шагнула Кёсем.

Прошептала одна Ясемин, но вздрогнули при этом почти что все, даже сама Кюджюкбиркус, хотя и была уверена, что уж ей-то точно опасаться нечего.

Сегодня вся учеба шла наперекосяк. Как ни старались наставницы сделать вид, что все идет как обычно, но саблю под чоли не спрячешь, как и не скроешь секрета в гареме, – все гедиклис еще до полудня знали о том, что сегодня решается их судьба. Кого-то сочтут достойными и переведут на ступеньку выше, приоткрыв проход в будущий старший гарем, остальных же оставят продолжать обучение и надеяться на лучшее. А какое лучшее может быть, если не выбрали, если сочли недостойной? Женский век короток, красота – цветок хрупкий: два-три раза вот так не выберут – и все, так и будешь до самой могилы штопать чужие сальвари и подавать сандалии тем, кому выпал более счастливый жребий.

Стоит ли удивляться, что все гедиклис сегодня ведут себя так, словно вместо мягких подушек им под седалища подсунули щетки для вычески верблюжьей шерсти? Право, не стоит этому удивляться. Тем более что Кюджюкбиркус постаралась, преувеличенно сочувствуя самым нервным и в красках расписывая, сколь незавидна и ужасна будет участь отвергнутых. Даже Фатима, гордая и надменная Фатима, утверждавшая громогласно, что уж она-то за себя спокойна, и та не выдержала! Дважды роняла веер, а потом не смогла правильно повторить «волну прельщения», после чего убежала в спальную комнату и рыдала там не менее часа, как маленькая. А теперь сидит с опухшим лицом, кусает губы в бессильной ярости. Понимает, что такую зареванную точно не выберут. А никто не виноват, сама же и виновата!

Ах, как же удачно все складывается для Кюджюкбиркус! И самая грозная соперница – вовсе не соперница нынче, и Кёсем пришла не на какой иной урок, на урок косметики пришла она, не иначе как рукой богини ведомая. Что ж, Кюджюкбиркус остается лишь доказать, что богиня не ошиблась в своем выборе. Хотя она, конечно же, не ошиблась, сама мысль о таком просто кощунственна! И пока остальные ахали и охали, провожая затравленными взглядами Кёсем, которая словно бы в задумчивости ходила между сидящими девочками, поглядывая то на одну, то на другую, Кюджюкбиркус скромно потупила взор и с еще большим усердием продолжила растирать на глиняной плашке сурьму с пчелиным воском, – не забыв, конечно, отвести плечи назад и слегка прогнуться, чтобы женские достоинства ее стали выглядеть более внушительно и округло, чем пока еще были на самом деле.

Кёсем между тем перестала прогуливаться по комнате, остановилась рядом с ведущей урок наставницей и сказала той несколько слов. Кюджюкбиркус, как ни старалась, так и не смогла расслышать ни единого. Калфа согласно склонила голову, после чего тремя резкими хлопками в ладоши привлекла к себе внимание гедиклис.

– Ты, ты и ты! Вы обе! И ты тоже! – Ее палец, словно перст Пророка, выделял то одну, то другую, и те бледнели, не зная, радоваться ли им этому выбору или впадать в отчаяние. Ведь непонятно пока было, избранных ли счастливиц выделяет он, этот указующий перст, или же отвергнутых неудачниц, а зловредная калфа ни взглядом, ни намеком не дала понять истину.

Как ни была уверена Кюджюкбиркус, что уж она-то не может оказаться среди неудачниц, но и у нее перехватило дыхание, когда покрытый алым лаком ноготь нацелился ей точно в середину лба, словно брачную метку-типак поставил.

Наконец Кёсем удовлетворенно кивнула, и калфа снова хлопнула в ладоши:

– Вы остаетесь. Остальные могут быть свободны до вечера.

Свершилось!

У Кюджюкбиркус так сильно колотилось сердце, что она даже не видела толком, как уходили не прошедшие первый этап отбора, – понурые, притихшие и совсем не обрадованные даже тем, что их вечер вдруг оказался совершенно свободным и можно делать что хочешь, а не хочешь – так просто лежи на мягкой травке в саду, наслаждаясь бездельем. Отметила только, что Айлин совсем не умеет держать себя в руках, а красные пятна делают зареванное лицо Фатимы еще более уродливым.


Когда шаги последней из отвергнутых стихли в дальнем конце коридора, Кёсем заговорила снова:

– Вы все показали себя хорошими ученицами, достойными гедиклис, старательными в услужении и усердными в науках. Но достаточно ли вы обучены? Не вызовете ли какой случайной оплошностью или неловкостью недовольство шахзаде? Вы подготовлены лучше прочих, но безупречны ли вы? Готовы ли вы к неожиданностям? Мужчины, особенно юные, скоры на гнев и невоздержанны, они часто сгоряча творят то, о чем потом сами жалеют, да только вам-то от этого легче не будет. Не бойтесь вызвать мое неудовольствие – опасайтесь прогневить султана… ну или того, кто, возможно, станет султаном. Я следила за вашими занятиями несколько последних дней и убедилась, что наводить красоту вы умеете. Сегодня же я хочу проверить вашу находчивость и расторопность. Но до того как мы приступим к испытанию, приказываю всем выйти во двор и умыться хорошенько. Мы начнем с чистого листа – и с чистого лица!