— Всё-таки женская логика — странная вещь, — вдруг сказал Мартынов. — Вроде бы начали разговор с того, что меня убить собираются, а закончили всё тем же — ревностью.

— Размечтался, — подала я голос из-за двери.

— Не ревнуешь?

— С какой стати мне тебя ревновать? Я может и дура, но не настолько. Мне про тебя всё понятно.

— И что же, если не секрет?

— Всё. Ты врун, подлец и бабник.

Глеб помолчал, но затем хмыкнул весьма заинтересованно.

— Да… Более чем исчерпывающий ответ. Ладно, с вруном и бабником я спорить не буду…

— Ещё бы ты спорил, — не удержалась я.

— Да, не буду! Потому что это бесполезно. Но вот почему я подлец? Может, объяснишь? Что такого подлого я тебе сделал?

Вот тут я уже не стерпела и из ванной выскочила.

— Объясню. Объясню, Глеб! Потому что ты попросту ворвался в мою жизнь и перевернул её с ног на голову. И, кажется, очень гордишься собой поэтому поводу, не так ли? А уж после сегодняшнего вечера я совсем не уверена, что всё это было случайностью и стечением обстоятельств.

— И что же случилось сегодня вечером?

Мартынов снова смотрел на меня своими невинными голубыми глазами, а я его за это убить была готова. Кажется, он до сих пор считает, что я полная дура и ничего не понимаю. Или у него единое мнение по поводу всей женской половины человечества?

— Сегодня вечером ты потащил меня в этот дурацкий ресторан.

— Дался он тебе!

— Да, дался! Потому что для тебя это важно, и хватит уже притворяться. Я весь вечер голову ломала — зачем ты меня туда привёл. Тебе нужно было поговорить с Кириллом, а я мешала, легче было встретиться с ним наедине. Но ты всё равно настоял, чтобы я пошла с тобой. — Я развела руками. — Зачем? А потом всё встало на свои места.

На губах Глеба, как приклеенная, цвела снисходительная ухмылочка. Что бы я ни говорила, он выглядел всё более насмешливым, но я была уверена, что всё это чистой воды притворство. Каждое моё слово попадало в цель, и Мартынов всё больше напрягался, хоть и старался это скрыть.

Я слёзы вытерла и продолжила:

— Тебе просто нужно было показать меня Кириллу. Или ещё кому-то, кого ты ожидал встретить в "Трёх пескарях". Правда? Чтобы все поняли — ты в этом городе по вполне понятной причине. Чтобы не думали, что ты рыщешь по городу в поисках своей бывшей жены, а видели — ты спокойно живёшь у любовницы. Отдыхаешь, так сказать! И как кстати этой любовницей оказалась я, правда, Глеб? — горько проговорила я. — Ведь меня в этом городе каждая собака знает и ты это очень быстро понял. Дяде моему "спасибо", который, будучи человеком не женатым, вечно меня таскал по всяким мероприятиям. Хоть кому-то это пригодилось!

Ухмылка на его губах дрогнула, но тут же снова расцвела.

— Поэтому ты и таскал меня по ресторанам, — закончила я дрогнувшим голосом. — Я, правда, не сразу поняла, в чём дело, но поняла. Лучше поздно, чем никогда, правда, Глеб? — Я посмотрела на него, но он продолжал молчать, и стало ясно, что надеяться мне не на что. — Сволочь ты, Мартынов, — добавила я, изо всех сил стараясь сдержать слёзы, а Глеб к моему ужасу ещё и кивнул, а потом и улыбнулся мне.

— Сволочь, Женька. И очень хорошо, что ты это поняла.

— Я поняла, — еле слышно проговорила я. Вся злость и справедливое негодование неожиданно испарились, и осталась только пустота. Правда, я всё же предупредила его: — Не смей втягивать в свои афёры дядю, понял?

— Я и не собирался.

— Очень на это надеюсь. — Я запахнула на груди халат и направилась к двери, а Глеб вдруг встревожился.

— Ты куда?

— Пройдусь. Благо квартира большая.

Глеб смотрел на меня, и мне показалось, что он расстроен.

— Женька, — вздохнул он, но я слушать не стала и из спальни вышла.

Женька, Женька… Вот как у него это получается? Я всю жизнь своё имя терпеть не могла, и когда Димка стал звать меня Евой, восприняла это с благодарностью и чуть ли не с восторгом, посчитала это поворотным моментом в жизни. Я всегда считала, что имя очень влияет на судьбу человека. У меня же имя мальчишеское, а как с таким именем возможно женское счастье заполучить? А потом я вдруг превратилась в Еву и пришла к выводу, что это правильно, и что Димка, который моё имя поменял, и есть подарок судьбы, лучшего и ждать нечего. А как снова к Женьке вернулась, так поняла, что не в имени дело и не в том, как оно звучит, а в том, кто и как его произносит. Вот у Глеба и небрежное "Женька" по-особенному получается. Как ни у кого. Вот только ему до моих ощущений никакого дела, судя по всему, нет.

Выйдя из спальни, я прошла на кухню, налила себе воды, а потом вышла на крышу. Ночь уже отступала, небо начало сереть, новый день вот-вот начнётся, а я ещё со старым никак не распрощаюсь. Пила воду маленькими глотками, а в горле снова комок и слёзы текут рекой. Я запрокинула голову и подставила лицо ветру, надеясь, что он их высушит. Самое ужасное, что я всё ещё ждала, что Глеб сейчас выйдет на крышу вслед за мной и произнесёт всего два слова:

— Давай уедем.

И я бы поехала. В Москву, на море, в вечную мерзлоту… Господи, я ведь на самом деле готова с ним уехать. Вот только он не позовёт. В этом я была уверена.

Но почему именно он?

Вдруг вспомнила, как Глеб согласился с тем, что он сволочь, и тон был такой лёгкий, насмешливый… Он всё заранее продумал, я просто была ему удобна и скрывать это дальше Мартынов не собирался. А мне-то теперь как? Я от обиды даже ногой топнула и снова заревела. В голос. Кого стесняться-то?

Ох, Глеб…

Я понятия не имею, кто он на самом деле, как живёт и с кем. А вдруг у него на самом деле жена есть? И дети. Что из того, что он мне рассказал, правда? Если вообще хоть слово правды было. Единственное, что понятно — я в его жизни никакой роли не играю. Не то что важной, а вообще никакой. Сколько у него было, да и будет, таких Женек? А также Наток, Галочек и далее по списку. А я в очередной раз показала себя с наиглупейшей стороны, ведь Глеб прав, это на самом деле была сцена ревности.

— Я в него влюбилась, — проговорила я вслух и даже застонала в голос. — Дура. Ну, когда же ты перестанешь быть такой дурой?

Наверное, никогда. Наверное, это не лечится. Это врождённый недуг — патологическая дурость называется.

Я решительно утёрла слёзы. Нельзя так распускаться. Нельзя быть мямлей и плаксой. Но и вмешиваться я больше ни во что не стану. Уже ясно, что квартира моя Мартынову не нужна, вот и пусть дальше сам своими поисками занимается, с бывшей своей разбирается, а я что буду делать? Ждать у моря погоды? Когда у Глеба все дела в нашем городе закончатся? А что потом?

А если его убьют?..

Я даже головой помотала от накатившего на меня ужаса. В фильмах вон чего только не показывают, но я никогда не думала, что придётся с этим в жизни столкнуться. А Мартынов упёрся рогом, сам он, видите ли, разберётся! Тоже дурень ещё тот.

От всех этих мыслей захотелось подойти к краю крыши и крикнуть что есть силы:

— Я не знаю, что мне делать!

Но спящих мирным сном горожан я пугать, конечно, не стала. Вместо этого сделала несколько глубоких вдохов, надеясь хоть немного успокоиться, а потом пошла обратно в спальню. Мысли о глупостях вроде той, чтобы проявить стойкость и улечься спать на диване в гостиной, я отбросила тут же. Да и времени было жалко, если честно. Чувствовала, что осталось его немного — неделя, от силы две, если ничего не изменится за эти дни, — и тратить его на обиды мне не хотелось. В комнате было темно, и я даже решила, что Мартынов (бегемот толстокожий!) спит себе спокойно. Обида снова кольнула, но я посоветовала себе и в этот раз её не замечать, и легла в постель, прямо в халате. Осторожно натянула на себя одеяло, боясь Глеба разбудить, и свернулась клубком на краю постели. Но не прошло и пары секунд, как Мартынов придвинулся ко мне и обнял.

— Замёрзла?

— Да…

— Упрямица. — Он прижался губами к моему плечу, и я поняла, что он улыбается. — И скандалистка.

— Глеб, — не выдержала я, но он приложил палец к моим губам.

— Хватит.

Мартынов стал укутывать меня одеялом, но потом вдруг передумал и сдвинул его вниз. Он целовал меня, а я всё ещё хотела ему объяснить.

— Я просто беспокоюсь за тебя, ты понимаешь?

Он перестал меня целовать, поднял голову, а потом вдруг потёрся носом о мой нос.

— Я понимаю.

Только дура ему поверить может. А я дура, это мы сегодня уже выяснили. Поэтому и поверила.

Когда уснули, уже солнце вставало. Я ещё несколько минут смотрела в окно, на небо, стремительно светлеющее, и держала Глеба за руку. Он уснул тут же, у меня тоже глаза слипались, и бороться с этим было уже невозможно, бессонная, нервная ночь сказывалась, но сейчас у меня появилось несколько минут, чтобы побыть с Глебом и в то же время наедине с собой, и упустить их не хотелось. Но понять в эти минуты старалась только одно — как мне его отпустить и при этом сохранить остатки гордости.

Проснулась я одна и испугалась этого. Села в постели, принялась оглядываться, уже позвать Глеба хотела, но услышала его голос, он с кем-то разговаривал, судя по всему, по телефону. Я вздохнула, пригладила волосы и с кровати встала. На этот раз халат мой обнаружился на полу, далеко идти не пришлось.

— Сань, не капай мне на мозг, я тебя прошу, — говорил Глеб. Я приостановилась в дверях и даже на секунду зажмурилась, когда поняла, что ужас ночи не ушёл, мне в нём теперь жить предстоит и неизвестно, сколько это продлится. — Да, я уверен… Нет, ты чего добиваешься? Зачем нам лишний шум? Я и сам прекрасно справлюсь со всем. Уже справляюсь…

Я выглянула из-за двери и увидела, как Глеб расставляет на столе тарелки. Пахло кофе, тостами, в окно заглядывало солнце и если бы не этот телефонный разговор, можно было бы притвориться, что всё в порядке. Я вышла из-за двери и не спеша прошла к столу. Глеб наблюдал за мной с некоторой настороженностью, но когда понял, что я не собираюсь ни о чём его расспрашивать, расслабился. Даже за руку меня поймал и к себе притянул.