– Мне стыдно, – сказал Филипп. – И раскаиваюсь. Однако он отнюдь не выглядел раскаивающимся. Он выглядел весьма довольным и старался не засмеяться.

– После всех ваших обещаний вот так воспользоваться мной... это не многим лучше насилия!

– Это гораздо хуже, – честно ответил Филипп. Он встал на колени, но только для того, чтобы пошарить под кушеткой. – Вот ваши туфли.

Она выхватила их у него из рук.

– А теперь убирайтесь!

Филипп поднялся с колен.

– Стелла, неужели вы думаете, что сумеете выпроводить меня с помощью гнева? Чем сильнее вы злитесь, тем очаровательнее становитесь. Еще немного, и я поцелую вас еще раз – и снова не спросив согласия. А потом, если вам не понравится, я уйду. – Чуть погодя он спросил: – Вы все еще хотите, чтобы я ушел?

Пенелопа кинула на него многозначительный взгляд и промолчала.

– Простите меня, – тихо сказал он. – Я действительно воспользовался случаем. Но я уже давно понял, чего именно вы хотите – просто было бесполезно объяснять это на словах и пришлось доказать на деле.

С того дня все изменилось. Каждый раз, когда они встречались, он удивлял ее все больше. Он написал еще нисколько сонетов, воспевающих поцелуи, – он называл их завтраком неги. Очаровательный эпитет, но, по мнению Пенелопы, немного двусмысленный.

Она не замечала, как Филипп целенаправленно разрушал все преграды ее обороны. Если бы она знала зимой, как далеко Филипп продвинется по скользкой дорожке любовной игры, она пришла бы в ужас. Но у нее остался еще один, нерушимый рубеж – она никогда не согласится стать, его любовницей.

Он, конечно, не просил ее об этом прямо, но раз или дни он, мягко говоря, позволил себе лишнего, и ему пришлось своими глазами увидеть, на что способны Деверо. Филипп каялся, умолял Пенелопу быть милосердной и дать ему еще один шанс, и в конце концов она сменила гнев на милость.

Пенелопа и не могла полностью потерять голову – Ведь она жила при дворе, среди сотен любопытных глаз. В какой-то момент, хотя она почти не осознавала этого, Пенелопе захотелось большего. Приехал Рич и закатил ей скандал – в тумане страсти это почти не тронуло ее, разве что она мысленно пожелала Ричу, как и всем придворным до этого, оказаться на дне самой глубокой бездны. Не в силах больше выносить его оскорблений, она собралась на несколько дней в Уонстед к матери.

– Почему бы вам не присоединиться ко мне? – предложила она Филиппу.

– Мне? – Он почему-то раздумывал.

– Почему бы и нет? Ваш дядя неоднократно говорил, чтобы вы чувствовали себя у него как дома. Если вы можете уехать...

– Я могу уехать, – медленно произнес Филипп. – Но, Стелла, ведь в Уонстеде все будет по-другому?

– Совсем по-другому, – кивнула она, думая о тишине и покое.

Филипп побледнел. Он смотрел на нее с выражением надежды и мольбы, а Пенелопа не удосужилась обратить на это внимание.

Пенелопа отложила лютню в сторону.

– Очаровательно, – сказала леди Лейстер. – Филипп, песни на ваши стихи очень подходят Пенелопе.

В ее интонации была некая двусмысленность, но Филипп вежливо ответил, что это Пенелопа делает ему честь, исполняя их.

– Вам повезло, Филипп, – в том, что, делая комплименты, вы всегда верите тому, что говорите. – Летиция зевнула. – О господи! Эта растительная жизнь так утомляет. Пенелопа, ты собираешься спать?

– Мне нужно написать несколько писем, мама.

– Ну хорошо. Только не засиживайся допоздна. – Леди Лейстер взглянула на племянника своего мужа. Может, ей и хотелось спать, но оставлять их вдвоем она явно не собиралась. – А вы, Филипп?

Он подошел к двери и придержал ее, пропуская мать Пенелопы.

– Я пойду выгуляю собак. Доброй ночи, миледи. Доброй ночи, леди Рич.

В тишине просторной залы Пенелопа сидела и писала письмо своему брату Робину, сообщая лишь те новости, которые могли заинтересовать пятнадцатилетнего юношу, увлекающегося только спортом и науками и абсолютно равнодушного к жизни королевского окружения.

Она любила Робина, но он казался ей таким юным, таким оторванным ото всего, что составляло большую часть ее жизни. Но его время еще придет – кем же станет второй граф Эссекский? Время покажет.

Она отложила перо. Спустя пять минут она уже была в саду.

Светила, луна. В дальнем конце аллеи кто-то насвистывал песенку, которую она недавно играла. Они стремительно бросились друг другу в объятия, сначала смеясь, а затем виновато поглядывая на темные окна дома.

– Пойдемте, – прошептал он.

Держась за руки, они направились в глубину сада. То, что они делали, было явным нарушением правил приличия, и если бы их сейчас увидели, то скандал был бы Неизбежен. Но Пенелопа не смогла устоять перед соблазним провести час с Филиппом в этом раю.

– Вы слышите? Соловей поет, – сказал он.

– Песня, которую вы написали, все равно лучше. Они дошли до поросшего травой холмика, на котором рослинежные, похожие на звезды цветы.

– Как будто у нас под ногами – небо, – сказала Пенелопа.

– Да, я чувствую, будто я на небе. Голубка моя, единственная моя радость, как я ждал и желал этого момента, Стелла, вы позволите мне любить вас сегодня?

– Милый Филипп, мы не должны терять голову, – Отметила она. – Вы же знаете, что именно я вам всегда отвечаю на это.

Он привел ее в замешательство, сказав:

– Вы всегда говорите одно, имея в виду совсем другое. Так было с самого начала. Мне нужен был переводчик, чтобы понять вас. Но сегодня я сам переводчик. Со мной говорят ваши глаза, ваше сердце, ваши поступки.

Он стал ласкать ее, но поначалу так осторожно, что Пенелопе понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что объятия и поцелуи не были обычными ласками Филиппа но преднамеренной и решительной попыткой ее соблазнить.

Она не знала, что ей делать, и попыталась отвлечь его внимание.

– Что это? Я что-то слышала.

– Там никого нет. Может, полевая мышь. Пенелопа испугалась. И не воображаемого шума, и даже не Филиппа – собственные ощущения пугали ее сильнее всего. Ей было все труднее и труднее сопротивляться ему.

– Нет, любовь моя, – сказала она. – Вспомните о нашей договоренности. Вы не должны так поступать.

Они начали спорить – шепотом. Он уговаривал ее, но не пытался возбудить ее желание, понимая, что это уже не нужно, – он просто старался помочь ей преодолеть, как он считал, ее беспричинный страх, появившийся перед решающим моментом. Она будет с ним так счастлива, не уставал повторять он. Они в полной безопасности. Может быть, такого шанса им больше никогда не представится.

– Нет причин бояться, – говорил он, понемногу теряя терпение. – Дорогая, что с вами? Ваша мать ушла спать. Она уверена, что вы пишете письма. Никто ни о чем никогда не узнает.

Никто ни о чем никогда не узнает! Эта фраза, этот лозунг тайных любовных связей, обнажил всю неприглядность ситуации – не стоило Филиппу унижаться до этих слов.

Она оттолкнула его и произнесла с расстановкой:

– Филипп, если вы меня сейчас не оставите в покое, я перестану с вами разговаривать. Я буду ненавидеть вас всю оставшуюся жизнь.

Это привело его в чувство. Он отпустил ее. Они упали на колени прямо в траву и смотрели друг на друга, пристыженные и потрясенные.

Пенелопа поднялась и медленно пошла в сторону дома. Филипп последовал за ней.

– Что я такого сделал? – спрашивал он. – За что вам меня ненавидеть? Во имя Господа, вы должны сказать мне.

Самым неприятным было то, что он и в самом деле не знал. Он был в полнейшем замешательстве, пытаясь понять, что он сделал не так, чем обидел ее. Он, казалось, не сомневался в том, что Пенелопа пришла в сад с той же целью, что и он.

– Завтра, – сказала она. – Не сегодня, Филипп. Мы поговорим обо всем завтра.

Ему ничего не оставалось, как согласиться. Когда они дошли до лестницы, ведущей в дом, он подошел к ней и отдал свечу. Пенелопа поднялась к себе. Она предупредила служанок, чтобы они не ждали ее, и теперь раздевалась сама в каком-то оцепенении. Бедный Филипп, он, наверное, уже раскаивается. Пенелопа лежала без сна, зная, что где-то в доме так же не спит он, еще более несчастный.

Наступило утро. Филипп, которого Пенелопа встретила перед молитвой, выглядел так, будто не спал всю ночь, и это не удивило ее. Как только священник закончил проповедь, Филипп подошел к ней и попросил разрешения поговорить.

Они вышли из дому и молча пошли в глубь сада, избегая маршрута прошлой ночи. Они дошли до каменной скамьи у фонтана, и Пенелопа села. Филипп остался стоять. Никто из них еще не произнес ни слова. Пенелопа опустила глаза.

Голосом, которого ей еще не доводилось слышать, он сказал:

– Леди Рич, я считаю, что настало время нам с вами подвести итоги.

Испуганная его тоном, Пенелопа оторвала взгляд от земли и посмотрела на него.

– Прошлой ночью я повел себя как глупец, – продолжил он. – Я подумал, что из-за какой-то моей оплошности вы изменили свое намерение. Жалкий, слепой глупец! Вы и не собирались отдаться мне. Все это было частью вашей игры – завлекать меня, смотреть, насколько сильна ваша власть надо мной, играть со мной, а за тем свести с ума.

– Мне кажется, вы и так не в своем уме! – возмутилась Пенелопа. – Упрекать меня... перекладывать на меня свою вину... Я никогда не давала вам причин надеяться, что стану вашей любовницей. Я говорила вам...

– Вы также говорили, что никогда не полюбите меня, – возразил он. – Разве вы забыли, миледи? А затем вы говорили, что любите меня, но это не должно идти дальше слов. Мы оба знаем, чем это закончилось. Вы жаловались, что мои поцелуи слишком грубы, – но всегда хотели продолжения. Вы позвали меня в Уонстед – не я! Вы были готовы обмануть свою мать, назначив мне тайное свидание, – что это было, как не прямое приглашение? Как вы хотели, чтобы я вел себя после всего этого?

Пенелопа в смятении смотрела на Филиппа. Она не нашлась что ответить – ей впервые пришло в голову, что она тоже вела себя небезупречно.