Сьюзен Кэррол - Куртизанка

— Касс даже не знает, кто такой Волк, и я пыталась уговорить его, но он не менее упрям, чем ты. Он настоял на своем желании рискнуть, чтобы помочь мне, поскольку он слишком любит тебя. Так же, как и я.

— Ладно. Полагаю, с медальонами более или менее все ясно. Но что ты можешь сказать о другой безделушке в своей шкатулке? О кольце. Я-то знаю, чье оно. Помню, что видел его на пальце Темной Королевы в ночь маскарада. И даже не пытайся отрицать это.

— Я и не собиралась, — уныло подтвердила Габриэль.

— Тогда как оно попало к тебе? Почему она отдала его тебе?

— Это как залог того, что она сдержит свое слово. Она вынудила меня. Я… мне всегда хотелось рассказать тебе… но я…

— …забыла, правда ведь? Просто вылетело из головы. — Реми говорил так язвительно, что ей стало совсем не по себе.

Столько всего случилось с ними за последние несколько дней, что Габриэль забыла о кольце Екатерины. Охотники на ведьм, Кассандра и больше всего — чудо любви Реми. В жизни Габриэль просто не оставалось места для Темной Королевы. Но она понимала, что ей почти невозможно убедить в этом Реми.

Габриэль поднялась и тихонько подошла к нему сзади. Он был таким жестким, колючим, неуступчивым, что едва ли бы принял ее прикосновение. Но ей безумно захотелось дотронуться до него, обнять, восстановить их близость, связь между ними, прежде чем все будет потеряно навеки.

Она осторожно положила ему руку на плечо. Он не сбросил ее руку, но она не почувствовала ничего в ответ, словно Николя был высечен из камня.

— Я боялась, что Екатерина захочет извести тебя. Она дала слово ничего не предпринимать, если… если соблазню тебя и ты забудешь о Наварре.

— Мои поздравления. Я бы отметил твой грандиозный успех на этом поприще.

— Реми, я вовсе не собиралась сдержать свое слово.

— Выходит, и ей ты тоже лгала. Или я не прав? Только осмелюсь сказать, Темная Королева разбирается в правилах всех этих игр гораздо лучше меня.

Габриэль прижалась к Николя.

— Реми, я понимаю, что наделала кучу ошибок, ужасных ошибок, но я сделаю все, чтобы исправить все между нами. Но разве ты можешь хоть на минуту вообразить, что я была с тобой по указке Екатерины, ради того, чтобы встать между тобой и Наваррой?

Реми схватил ее за запястья и резко оттолкнул.

— Какая теперь разница, могу я это представить или не могу? Результат один. Ты встала между мной и моим королем.

— Не… не понимаю. О чем ты?

Реми с горечью посмотрел на нее.

— Не понимаешь? Я поклялся своей королеве, когда она лежала при смерти, присмотреть за ее сыном. Мне не удалось это в ночь накануне Дня святого Варфоломея. Целых три года я ждал дня, когда сумею восстановить свою честь, помогая своему королю скрыться от его врагов. После стольких мучений я нахожу такую возможность. И теперь вынужден послать все к чертям, потому что обязан спасать тебя вместо него.

Габриэль отпрянула от него с такой силой, как если бы Реми со всего маху ударил ее. Она поняла, что мучает его.

— Боже мой! Так вот из-за чего ты так злишься на меня! Я угадала, не правда ли? Не из-за моей лжи, а из-за того, что я помешала тебе исполнить твой… твой драгоценный долг.

— Ты не понимаешь. И никогда не понимала. Я почти всего лишился в ту ночь, накануне Дня святого Варфоломея. Только моя честь, мой долг остались мне.

— Я-то думала, у тебя есть я. — Ей удалось сдержать дрожь в голосе.

— Я тоже так думал. Но, очевидно, я ошибался. Возможно, я и обладал твоим телом, Габриэль, но не думаю, по мне удалось завоевать твою душу. В ту грозовую ночь я заподозрил неладное, что ты что-то утаила от меня. Я старался, как мог, чтобы дать тебе возможность сказать мне правду. Старался до тех пор, пока не почувствовал себя виноватым из-за того, что давлю на тебя. — Он ожесточенно усмехнулся. — Тогда я сказал себе: «Если ты любишь женщину, ей-богу, ты обязан доверять ей. Разве существует любовь без доверия?» И все это время ты смотрела мне прямо в глаза и продолжала лгать. Ты даже позволяла мне любить себя, притворяясь, что ничего дурного не происходит.

— Если тебя волнует Наварра, не трать свои нервы, — заговорила она, собрав всю свою гордость, которая долго служила ей броней. — Ты можешь идти и спасать его с моего благословения. У тебя нет никаких обязательств передо мной. Я сумею постоять за себя. Я достаточно долго справлялась с этим своими силами.

— Мы обручены, Габриэль. Или это тоже вылетело у тебя из головы? Полагаю, я знаю, в чем состоит мой первейший долг.

— Послушай, Николя Реми, я никогда не буду долгом, ни для кого из мужчин. Что касается нашей помолвки, я полностью освобождаю тебя от обязательств передо мной. Мы с самого начала были довольно безнадежной парой. Куртизанка без всякой чести и солдат, для которого честь превыше всего.

Гордо выпрямив голову, она отошла от него на другой конец комнаты, скрывая за надменностью дикую боль, пронзившую ее, и надежду, что он двинется за ней, схватит в охапку и бурно потребует прекратить молоть всякую чепуху. Но он даже не пошевелился. И молчал до тех пор, пока охранник не распахнул настежь дверь, чтобы объявить им, что их время истекло. Реми шагнул за охранником. Возле Габриэль он задержался.

— Я вернусь за тобой. Хоть раз в жизни прояви немного благоразумия и не делай ничего, чтобы спровоцировать их. Продержись до тех пор, пока я не вызволю тебя отсюда.

— Разве вы не слышали, что я вам сказала, сударь? — возмутилась Габриэль. — Я не нуждаюсь в вашей помощи. Я не желаю помощи от вас.

— Я прекрасно слышал тебя, но, как бы там ни было, я вытащу тебя отсюда, чтобы вернуть тебя и Мири благополучно домой, на остров Фэр, как и обещал.

— А затем?

Он не ответил, только крепко стиснул зубы, когда вышел за охранником из комнаты. Это сказало ей все. Реми снова покинет остров Фэр, чтобы выполнять свой долг перед королем. И больше уже не вернется к ней.

Симон сложил папку и, прихватив шкатулку с вещественными доказательствами, поднялся наверх в свою комнату. Мири неотступно следовала за ним по пятам. Он не понимал, почему не приказал своим людям остановить ее, почему вообще не запретил ей присутствовать при допросе.

Не обращая внимания на девушку, он прошел к огромному деревянному дорожному сундуку, стоявшему в ногах кровати, и опустился на колени. Затем, не спеша, упаковал свои записи и вещественные доказательства, собираясь с силами для разговора с Мири. Он знал, что беседа будет не из приятных, и лишь надеялся, что девушка не станет плакать. Но когда Симон отважился посмотреть на Мири, то вздрогнул, пораженный тем, что перед ним стоит не несчастная просительница, а гневная языческая богиня.

Мири возвышалась над ним, уперев руки в чуть обрисованные девичьи бедра. Она гневно вздернула подбородок, ее ясные глаза потемнели, как небо в летнюю бурю.

— Симон, как ты… как вы могли? Ты же сказал Габриэль, что всего лишь хотел задать ей несколько вопросов. И затем отпустишь ее.

Симон закончил запирать сундук. Он встал с пола, отряхнул руки.

— Я сказал, если ее ответы окажутся удовлетворительны. Но даже вы должны признать, что они таковыми не были.

Рябь сомнения пробежала по лицу Мири. Симону стало ясно, что она была ошеломлена содержанием шкатулки и ничего не знала о том, в чем замешана ее сестра Но Мири не желала признавать, что Габриэль совершила что-то плохое.

— Ты даже не дал Габриэль шанс все объяснить, — возмутилась Мирибель.

— Ей еще представится возможность защищать себя на суде. Если принять во внимание все обстоятельства, я вел себя по справедливости. Я мог арестовать и этого вашего друга тоже.

— Мартина?

— Да, именно его.

Симон с досадой отметил, что его голос выдает неприязнь к этому мальчишке. Он не понимал, что именно в спутнике Мири вызывало в нем гнев. Может, то, как он окружал Мири вниманием. В его поведении сквозило, что он претендует на какие-то права в отношении девушки. Возможно, все обстояло много проще и виной всему красивое, не изуродованное шрамом лицо юноши. Но ревность относилась к числу бесплодных эмоций, а Симон не мог себе позволить подобную роскошь.

— Господин Ле Луп, кажется, глубоко завяз в делах вашей сестры, — продолжал он. — По этому малому плачет виселица, если я правильно понимаю.

— Как странно. Мартин говорит то же самое о тебе.

Симон принял ее укол с натянутой улыбкой. Скрестив руки за спиной, он направился к камину, приняв позу, которая явно указывала, что все дальнейшие дебаты по этому вопросу бесполезны.

— Очень жаль, что арест вашей сестры так расстроил вас. Обещаю вам, с нею будут обращаться достойно, пока она ждет суда. Я даже позабочусь, чтобы вы навестили ее, если вы этого захотите. Но это все, что я могу вам сказать. А сейчас, если вы позволите, у меня есть другие дела, которые требуют моего внимания.

Мири не обратила внимания на его намек, что ей пора уходить. Она покусывала ногти, как делала всегда, когда напряженно думала.

— Что, если я скажу, что медальоны и кольцо принадлежат мне, а не Габриэль?

— Я назову вас лгуньей. Красивой, но лгуньей.

Она хмуро посмотрела на него.

— Очень странный ты охотник на ведьм, Симон Аристид. Обычно вашему брату интересно притянуть как можно больше женщин к делу, особенно из одной и той же семьи. Одна кровь, простая связь. — Мири подошла к нему так близко, что он не мог не уловить присущий одной ей нежный и одновременно терпкий аромат, как от полевых цветов, которые растут только на диких лугах, обдуваемых всеми ветрами.

— Ну, так почему бы тебе и меня не арестовать?

Потому что Симон никогда не поднимет на нее руку, каким бы колдовством Мири ни занялась. Он отвел взгляд от милого лица, полного негодования.